 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
|
[1]
[2]
[3]
[4]
[5]
[…]
|
Аня,
какой ее знали на курсе
О журналистах редко пишут,
так уж повелось. Вот разве когда погибнут, им
отдают дань... На похоронах Анны встретил с
десяток однокурсников, проявивших солидарность,
отдавших единственной среди нас героине
последний долг. Ко гробу шли с цветами в руках
несколько однокурсников, вспоминали. Кто случаи
на студенческой «картошке», с ней связанные, а я,
кроме того, еще с десяток эпизодов, с ней
связанных — потому, что учился с ней в одной
группе на газетном отделении журфака МГУ 30 лет
назад, потому что работал бок о бок.
Аня не просто училась на
«отлично», она делала это серьезно, вдохновенно,
легко. Будь то практическая стилистика русского
языка или французский, она неизменно приходила
подготовленной, успевала, если надо подсказать,
разъяснить неясное. Сама же никогда не списывала,
не пользовалась шпаргалками. Она не раз выручала
ребят, ведь в группе из 17 человек, в отличие от
нее, вчерашней выпускницы спецшколы, было немало
рабфаковцев, кому перевалило за 30 и кому знания
давались куда труднее. Мы собирались не раз друг
у друга, в том числе и в ее гостеприимном доме
неподалеку от Садового кольца. Ребята ближе
узнали ее родителей, одноклассниц Машу и Лену, с
которыми сдружились, хотя мы и не были единой
компанией. Меня поражали работоспособность и
эрудиция этой девушки, ее щедрая готовность
поделиться своим миром с ближними, но и умение
оградить свое Я от, не приведи бог, назойливого
вмешательства. Ее вдумчиво-добрые, но и
одновременно пронзительные глаза понимали, не по
возрасту много, и если что «не так»,
останавливали у невидимой черты. С ней в дельном
разговоре было интересно и трудно — я как-то
исподволь подтягивался, собирался, хотя никакого
напряжения в общении не было. Она умела быть
искренней, хоть и вовсе непростой...
Аня открыла мне Цветаеву.
Я мало ее читал в те годы. А у нее всегда водились
«имка-прессовские» издания о великой поэтессе, о
многом запрещенном в СССР к публикации. Так
благодаря Ане я прочитал цветаевскую
эмигрантскую переписку и много, многое другое.
Мне легко было у нее спросить из того, что не знал,
легко было принести ей свое знания. Любя и слегка
иронизируя, она меня и еще некоторых близких
называла порой по фамилии...
Первую практику с Аней мы
прошли в подмосковной городской газете в городе
Мытищи. Признаться, это были незамысловатые
пробы пера 18-летних студентов. Однако из той поры
запомнился вовсе не журналистский эпизод. Мы
собрались после рабочего дня к кому-то на день
рождения. Ане выпало поехать на местный рынок
выбрать цветы. Она приехала с гвоздиками. Но
вдруг по пути к станции одна гвоздика отвалилась,
и обнаружилось, что махровая красная шапочка
была скреплена с ножкой иголкой. Обман возмутил
всех нас, но Аня только презрительно повела
бровью, побледнела. Она сузила глаза — до того
была возмущена. Правда, мараться об этого
продавца не хотела. Я попросил всех идти за мной
на рынок и совершил быстрый несложный обмен —
под смех сокурсников. «Ты даешь!» — только и
сказала Анна — «Нельзя было этому мерзавцу
спускать, пойми» — только и ответил. Эта история
нас сблизила. Мы чаще стали общаться,
разговаривать на разные животрепещущие темы. Я
был безмерно рад, что в числе трех человек с курса
получил приглашение на ее свадьбу. Первую
свадьбу среди моих друзей. Саша Политковский,
прекрасный человек, потом учил меня приемам
каратэ, оказавшимися далеко не лишними в нашей
боевой профессии.
Аня рано стала мамой двоих
прекрасных детишек, мужественно растила их. В те
годы она жила напротив консерватории. Мы бывали
изредка у нее. Ее поступок выйти на работу в
ежедневную газету «Воздушный транспорт» вызвал
уважение. Но дом, но дети... «Я все успею!» —
говорила она мне, когда я заходил к ней в редакцию
в Старопанском переулке. Она много писала.
Никогда не жаловалась. Разве что однажды
призналась мне, что слишком многое скрывают
власти о том, что происходит в нашей авиации и что
ей от этого нестерпимо больно и что ей нужен иной
простор в журналистике.
За столько лет было много
встреч — мы пытались делать совместный проект,
просто встречались на днях рождения. Порой
перезванивались. Ей некогда было говорить долго,
особенно по телефону, потому общение было емким,
по существу. Иное дело, если ты застревал у нее на
уютной кухне. Пока что-то делала руками — а
готовила она прекрасно — рассказывала умно,
искрометно, с неповторимым юмором. Могла
задушевно расспросить о твоих делах-заботах,
могла и своими передрягами откровенно
поделиться. Я в числе немногих знал, как тяжело
она переживала, что зрение у нее садится... Но
всегда, всегда, она перебарывала тяжкие
обстоятельства. Я никогда не говорил себе, что
она герой, знал, что второй такой нет. И всегда
гордился дружбой с ней. Высокой человеческой
дружбой.
Знаю, что ей пришлось
пройти в Чечне — сам не раз был в Карабахе... Она
бывала там, где и не всякий мужчина сохранял
самообладание.
Об одном жалею, что в
последние годы не переборол леность, не пришел в
«Новую газету» сказать пару теплых слов за то,
что делает. Не могу себе этого простить. Поздно и
никому не нужно. Иное дело словом продолжить дело
справедливости, ею начатое.
Арутюн Амирханян
|
|
[1]
[2]
[3]
[4]
[5]
[…]
|
|
|
