ПРОТИВНАЯ СТОРОНА СЛЕДСТВИЯ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ПРОТИВНАЯ СТОРОНА СЛЕДСТВИЯ
Если человека назначили террористом, значит, таким ему и быть

(Фото — EPA)

       «Новая» продолжает исследовать ситуацию, сложившуюся вокруг так называемого «Главного дела» по Беслану, которое ведет следственная бригада управления Генпрокуратуры на Северном Кавказе под руководством Константина Криворотова, лучшего следователя по особо важным делам на Юге России. Почему суды присяжных в Ингушетии не воспринимают работу этой бригады и отвергают собранные ею доказательства «против причастных к Беслану террористов»? За что оправдывают подсудимых? И какова участь оправданных после приговора?


       (Окончание. Начало в № 28)

       Съездил к бабушке
       История 24-летнего Муслима Гуцериева выглядит сюрреалистичной даже на фоне тех закидонов, которые определяют современную жизнь Чечни и Ингушетии.
       Муслим — из Чечни, а бабушка его живет в Галашках, большом ингушском селе. Галашки — село неспокойное всю войну. Сюда и боевики заходят, и ответные контрудары наносятся вперемежку с жесткими зачистками. Но что делать — бабушка есть бабушка.
       28 июня 2004 года Муслим приехал ее навестить, что делал регулярно. Ближе к ночи в дом заскочили неизвестно кто в масках, с автоматами и в камуфляжах. Ничего не объяснив, схватили Муслима и утащили с собой.
       Дальше была тишина: полтора года (!) семья о Муслиме вообще ничего не знала, хоть и искала. Но он ни за одной силовой структурой Северной Осетии, Ингушетии и Чечни не числился. Подробности о том, что же происходило все это время, сам Гуцериев рассказал лишь присяжным, в Верховном суде Ингушетии, когда начались слушания по обвинению его в терроризме и бандитизме.
       28 июня 2004 года с натянутым на голову пакетом его швырнули в машину и долго куда-то везли. Пакет сняли лишь в каком-то помещении — это оказался подвал без окон, но обитаемый, с батареей, например. Муслима к ней и приковали. Дальше начались побои и пытки, смысл которых был Муслиму непонятен — вроде разминки без конкретных вопросов.
       Потом Муслиму опять напялили на голову пакет и теперь уже посадили в вертолет (Муслим считает, что точно угадал этот звук, который не спутать с автомобильным гулом или скрежетом БТРа). Местом обитания его на новом месте стала яма достаточно большой (примерно в два человеческих роста) глубины. Яма была «одиночкой», и там — под открытым небом — Муслим прожил, наверное, несколько месяцев. Наступила зима. Из ямы его периодически вытаскивали на допросы с побоями и пытками — требовали обычного: чтобы он сознался в пособничестве боевикам. И вот наступил день, когда терпение лопнуло: Муслим отказался вылезать из ямы на очередной допрос. В ответ его стали сверху забивать камнями, и он потерял сознание. А когда очнулся, то понял, что его опять куда-то везут. Вскоре Муслим был свободен — вокруг лес, он без одежды и в домашних тапочках, в которых его еще летом похитили из бабушкиного дома.
       Муслим вышел к селу — оказалось, было уже 22 декабря, а село — североосетинский Комгарон Пригородного района (от Галашек это совсем недалеко, зона ответственности 58-й армии, штаб которой во Владикавказе).
       В селе его накормили, одели и сдали в милицию, где рассказам Муслима, конечно, не поверили, просьбу сообщить домой пропустили мимо ушей и отвезли дальше: в РУБОП РСО-Алании, место известное в северокавказской «борьбе с терроризмом». Там опять были допросы и истязания — от него потребовали взять на себя соучастие в Беслане и нападении на Ингушетию в июне 2004 года. Он отказался. И тогда из РУБОПа был передан бригаде Константина Криворотова — тут Муслим подписал все, что потребовали. Рычагом, с помощью которого от него добились покорности, как он сам рассказывал на суде, стали не только побои, но и обещание в случае упорства привезти и изнасиловать 10-летнюю сестренку…
       Как только признания состоялись, семья получила информацию, где он и в чем обвиняется: в «бандитизме». В декабре 2005 года дело бесланского пособника Гуцериева, официально пойманного 6 января 2005 года, отправилось в Верховный суд Ингушетии, где 27 февраля 2006 года присяжные оправдали его «за отсутствием доказательств вины», и Муслим был освобожден в зале суда.

       Какова была реакция Генпрокуратуры на то, что еще одного «причастного к Беслану» оправдали присяжные — и значит, бригада Криворотова работает некачественно?
       Неизвестно. Официальная реакция была нулевой: никого из следователей, а уж тем более самого Криворотова, руководителя бригады, не наказали, не перевели на другую работу. Отношение же следователей бригады Криворотова на оправдательный приговор внуку, как-то летом неудачно навестившему бабушку, была следующей: это потому, что ингуши «своих» присяжных подкупили… И никаких иных мотиваций, анализа произошедшего, выводов.

       Стенка на стенку
       Так были ли деньги?
       Всеобщая наша беда в том, что их и не потребовалось бы. Свобода в случае с Гуцериевым — совершенно не финансовый вопрос. Эти истории с пытками, похищениями и выбиванием признаний «в терроризме» настолько часто повторяются в последнее время на глазах любого человека, живущего в Ингушетии — в том числе и присяжных, — что поверить Муслиму Гуцериеву не представляет, собственно, никакого труда. Более того, с подсудимым, вышедшим «из-под пера бригады Криворотова», сердечно солидаризируются куда охотнее, чем с теми, кто определил его за решетку. Слава этой бригады стойкая и определенная. Считается: если от Криворотова — значит, все основано лишь на «добровольных признаниях», а им грош цена в базарный день…
       Реальные правоприменительные результаты северокавказской борьбы с терроризмом таковы: оправдательные вердикты выносятся все чаще не потому, что присяжные продажны, а потому, что в той же Ингушетии они просто не могут закрыть глаза на пытки, с помощью которых добыты представленные ими «доказательства». Не могут, потому что завтра и сами рискуют попасть на скамью подсудимых на тех же основаниях.

       Как бы кто с этим ни спорил, ни обличал, ни возмущался, но точка зрения большинства сложилась именно таким образом. Но и это было бы полбеды. Реальность в том, что в любом другом регионе нашей страны присяжные даже и не вздумали бы вслушиваться в то, что рассказывает им Гуцериев или кто-либо еще, ему подобный. Гуцериев, если бы его судили где угодно, кроме Ингушетии, загодя был бы виновен, а Криворотов — безусловный молодец, что раскрутил Гуцериева на признания.
       И значит, что получается?
       Стенка на стенку. Даже суды и присяжные в стране размежевались по национальному признаку. Присяжные не чеченцы и не ингуши, дважды оправдали Ульмана, офицера-убийцу чеченцев — и это одна сторона нашей жизни. Если бы процесс над группой Ульмана шел по месту совершения ими преступления, сели бы военнослужащие как миленькие и надолго. И это другая сторона, прямо противоположная. Те, кто на 100 процентов понимает Ульмана, — на те же 100 процентов ненавидят Гуцериева. И не важно, кто что совершил или нет, — важно только, кто есть кто, какой ты крови. К 2006 году в стране де-факто установилось так: важнее истины для присяжных (как и для судей) — какой национальности убийца и убитые. А не обстоятельства, факты, экспертизы и пр.
       Единое правоприменение в стране пало жертвой методов той антитеррористической борьбы, которую мы имеем в реальности.

       Куда деваться оправданным?
       Некуда. Им не найти места. Все, кого бригада Криворотова требовала загнать в зоны лет на 20, но были оправданы, обречены стать изгоями. Их участь — все равно или подвал, или «горы», или заграница. Их свобода — мифическая.
       Уже после вердикта по делу Гуцериева был оправдан присяжными Мурад Маргошвили (мы писали о нем, еще одном «террористе от Криворотова»). Теперь Маргошвили скрывается — он ждет, когда его расстреляют. Именно это пообещал адвокату Маргошвили разъяренный оправданием следователь: мол, «лучше сами отдайте, если мы найдем — сразу уничтожим».
       Обратите внимание: у нас один юрист смеет таким образом говорить с другим юристом — более того, с процессуальным противником. И ничего не происходит. И, значит, они понимают друг друга — если бы не понимали, то последовало бы как минимум заявление адвоката на имя генпрокурора с требованием возбудить уголовное дело против такого следователя, и оно было бы возбуждено…
       Но ничего этого нет — потому что культивируется игра в правосудие силами всех участников процесса правосудия. Игра (что омерзительнее всего) даже в интерьерах борьбы с терроризмом, важнейшей частью которой является тщательное расследование бесланской катастрофы.

       В таких реалиях просто жить только легковерному дураку: делать вид, что вот терроризм и террористы, а вот борцы с терроризмом и террористами — борцы-молодцы. И значит, будем жить без взрывов и захватов…

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой»
       24.04.2006