 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
ПРИ ПОПЫТКЕ ДОЖИТЬ ДО МИРА
В собственном доме убит
Ибрагим Умпашаев, бессменный юрт-да — «отец
села» Автуры
29 ноября
около семи вечера в собственном доме почти в
центре чеченского селения Автуры был расстрелян
бессменный глава сельской администрации Ибрагим
Умпашаев. Большой добрый и отчаянный человек,
сначала судьбу, а теперь и жизнь свою отдавший за
родное село. Вместе с отцом принял смерть и сын
Ибрагима Иса.
Казнь обоих произошла
«по-чеченски», типично для нашего времени: силами
группы неизвестных в камуфляжах и масках,
пришедших неизвестно откуда и ушедших
неизвестно куда.
Кто такой
глава сельской администрации в Чечне? Это —
основа основ жизни республики, несмотря на все,
что говорится о грозненских властях и
кремлевских фаворитах. Сельские главы — опора
людей и надежда, что тебя отстоят в трудный час.
Или — пустое место.
Почему именно Ибрагима? В
Чечне полно глав сельских администраций, которые
вспоминают, какая у них должность, лишь пышно
принимая грозненское и центороевское
начальство, в остальное же время сидят тихо-тихо,
не высовываются: за односельчан не воюют, себя
берегут — дотягивают «до конца этого
беспредела», как принято выражаться в Чечне.
Очередь получил именно
Ибрагим — истинный юрт-да, так по-чеченски глава
администрации, «отец села».
...Тянулись 2000-й, 2001-й, 2002-й…
С наступлением сумерек нельзя было покидать
жилища вообще — запрещено, комендантский час.
Выйдешь — пеняй на себя, очередь скосит без
предупреждения. А уж передвижения на машине
становились почти дорогой сразу в рай или в ад —
куда кому. Автомобили расстреливали, как орехи
щелкали.
Но ведь женщины рожают. А
младенцы обожают являться в наш мир именно по
ночам. И отчаянный Ибрагим, у которого
единственного в двадцатитысячных Автурах была
хоть какая-то официальная корочка, сажал
роженицу в свои «Жигули» — и айда в Шали, в
районную больницу. И так каждую неделю по одному
такому ночному полету. Мужья не решались, деды не
могли, братья пасовали. Юрт-да считал, что обязан.
Ибрагим защищал свое село
и своих людей бескомпромиссно. За что пережил
несколько покушений, однажды вел оборонительный
бой в собственном подворье четыре часа подряд, и
после уже никогда не расставался с оружием. И это
знали все — он ничего не скрывал.
Убийцы пришли именно в тот
момент, когда Ибрагим был незащищен. Нет-нет — он
не спал. Он мне показывал, как всегда спит, много
лет начеку: с взведенным автоматом у головы.
А в момент собственной
казни Ибрагим сел поужинать — а значит, чуть
расслабился и не смог дать отпора.
…В конце лета 2003-го
Ибрагим повел меня в школу — то есть в барак
бывшего сельского клуба. Он долго пытался
достроить в Автурах школу, разрушенную войной, да
кому это в Грозном интересно?.. И мы шли в те
несколько бетонных переоборудованных
комнатушек, где учатся почти шестьсот
автуринцев, с первого по пятый класс.
Пришли, и Ибрагим тут же
стал искать свою парту, среди старинных и
допотопных, подкрашенных-подмазанных — на
«камчатке», в ряду у окна. Наконец нашел и стал с
энтузиазмом ковырять ее пальцем. Большой суровый
человек, похожий на мальчишку.
Но мальчишество это
ненадолго — Ибрагим начинает кричать (это у него
последствие контузии):
— Больше терпеть нельзя!
Как заставить чиновников Минобразования
работать, наконец! Вы можете?
Я не могу.
Дальше мы пьем крепкий
душистый чай в кафешке на автуринском рынке. И
Ибрагим объясняет, почему ему плохо в Автурах.
Потому что он не может смотреть в глаза мальчикам
и девочкам, которых встречает каждый день на
улицах, а они должны опять учиться в три смены в
бетонных мешках и видеть по телевизору, какие
замечательные школы бывают у других детишек в
России…
Потом
Ибрагим просит съездить «тут рядом» —
«посмотреть ребенку в глаза». Уже сумеречно, но
Ибрагим настаивает:
— К Зибиковым — обязаны!
Там нас встречает
крохотный, прямо игрушечный мальчик — он
первоклашка, который в школу не ходит. Нищета… У
мальчика нет одежды — такая бедная семья. Мама
вечно болеет — лежачая. Детей четверо. И вот в
довершение наведались «неизвестные в камуфляжах
и масках» и утащили отца, Шамхана Зибикова,
тракториста и инвалида. Позже Ибрагим кое-что
выяснял и сделал запись в книге учета событий — в
сельской хронике, которую вел: «20 июля. Зибикова
Шамхана, Шершуева Сайдали, Балтиева Русланбека,
Илью Гермисултанова забрала личная охрана
Ахмат-Хаджи Кадырова».
Вышли от Зибиковых, и
опять Ибрагим требует: надо сходить в семью, где
тезет (поминки по чеченским правилам). Молодого
мужчину похитили «неизвестные на БТРах», пытали,
ввели солярку в вену — и выкинули. Смотреть даже
не страшно, а невероятно. Черный человек…
Ибрагим обнимал в тот вечер осиротевших женщин:
мать, вдову, сестру — и молчал.
— Мечтаю дожить до конца
войны, — сказал Ибрагим в последний раз,
прощаясь. И в его глазах, как обычно, была сила со
слезой: убежденная готовность умереть,
разбавленная детской верой в чудо, что удастся
выжить.
Не подумайте чего: Ибрагим
прощался тогда сурово, без всяких соплей. Веско и
достойно. Не жаловался, не наигрывал — да он и не
умел.
Были ли к Ибрагиму
претензии? Как принято выражаться в Чечне: было
ли его за что убивать?
Конечно, претензий хоть
отбавляй. У красных — что белые не убили. У белых
— что красные не пытали. У боевиков — что в любом
случае «коллаборационист». У федералов, которых
вокруг Автуров пруд пруди, что с пистолетом на их
танки хаживал, не пуская танки, наступающие на
автуринцев. У кадыровцев — что не просто
неуживчив, а привечает вроде боевичков, «ту
сторону»: Автуры ведь — непростое село, тут люди
«с гор», которые совсем рядом, постоянно кормятся
и отогреваются, и бои постоянные…
Ерунда все это… Автуры —
село, где глава должен быть предельно
толерантным. За Автурами дальше горы. Тяжелейшее
географическое положение. В одну сторону —
Веденский район с его опять введенным
комендантским часом и постоянными боями и
обстрелами. В другую пойдешь — Курчалоевский,
кадыровский. Да и Ножай-Юртовский под боком. Стык
чеченского неспокойствия.
Тут надо было быть
Талейраном, чтобы выживать. А Ибрагим был
отчаянным любителем кавалерийских атак. Брал
препятствия в лоб. И всегда говорил всем, что
думал.
Все
вспоминаю его голос и слова: «Я просил, я умолял,
доказывал: «Помогите нам. Село совершенно
оголено». Село как поле битвы. Внутренние войска
стоят тут без толку. Они занимают нейтральную
позицию: бейте друг друга, сколько угодно… Я не
понимаю, что происходит: бандиты входят в село, а
войска не вмешиваются. Вообще. Нас расстреливают,
а войскам хоть бы хны. Милиция хлипкая. Постоянно
кто-то заскакивает в село и стреляет наших людей.
А нам же все равно, кто нас расстреливает…
Бандиты входят с восточной стороны, войска
стерегут западную и сняли блокпосты именно с
восточной, где близко горы. И, вы подумайте, меня
еще и обвиняют, что я с ваххабитами связан»…
И еще говорил Ибрагим так:
«Российскую власть, убежден, устанавливают главы
сельских администраций».
Совершенно правильно
говорил. За это и был расстрелян. Потому что
понимал власть как порядок и закон. А не тот
нынешний междусобойчик, когда одни бывшие
боевики выясняют отношения или с другими бывшими
боевиками, или с оставшимися в боевиках — и все
вместе пытаются убрать свидетелей своих
злодеяний, совершенных когда были и «там», и
«здесь»…
Когда Ибрагим говорил об
этом, то имел привычку зажимать детям уши, если те
оказывались рядом. Чтобы сберечь — и от зла, и от
лишних знаний, которые могут их больше
ожесточить или стать приговором для них.
Был ли Ибрагим иконой? Нет.
Он жил противоречиво, метался, мучался, людей
рядом с собой щадил не всегда — но все ради
служения людям и своему селу. Призвание у него
такое было.
Так кто же убил Ибрагима?
Ведь были это те, кто хорошо его знал, судя по
обстоятельствам расстрела… Кадыровцы, которыми
набиты Автуры, кричат сегодня, что, конечно, это
сделали «шайтаны» — боевики и ваххабиты. Очень
нарочито кричат, бесстрашные наши, которые палят
из всех видов оружия, когда в Автуры привозят
телегруппы для демонстрации непримиримой борьбы
с терроризмом… Но когда убивали Ибрагима, ни
один кадыровец на помощь не прибежал.
А боевички? Позорище… В
Автурах живут их же семьи, и кто-то должен был
быть тут «отцом села», выбивать и выплачивать
пенсии, пособия, дотации, деньги на бесконечный
школьный долгострой, кто-то должен возить их жен
в роддом по ночам… Если убийство совершили те,
кто «с гор», то они расстреляли лучшего из тех,
кто помогал их семьям.
2005 год уже сводит счеты с
действительностью. Из тех отчаянных голов,
которые становились в Чечне сельскими юрт-да в
2000-м и служили односельчанам истово, отдавая все,
что у них было, людям, не осталось никого. Убили
всех. И каждый раз их место занимали те, кто
посговорчивее и с развитыми хватательными
навыками.
Вот она, тенденция.
Не так давно
от Ибрагима пришло письмо — на моем столе оно
легло рядом с другим из Чечни, от главы
администрации еще одного села. Ибрагим просил
содействия в том, чтобы кто-то в России подарил
Автурам лесоматериалы, — это была очень старая
история о том, как автуринцы не могут ходить в лес
за дровами, там постоянные засады и секреты,
уничтожающие автуринцев без всяких
предварительных согласований, но строиться и
ремонтироваться надо все равно…
Другой глава просил при
случае замолвить о нем словечко перед
начальством, чтобы «сделать» квартиру в Москве.
P.S.
Выражаю глубокое соболезнование семье и друзьям
Ибрагима Умпашаева и сына его Исы. И всем
автуринцам.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
обозреватель «Новой»
05.12.2005 |
|
|
