ПОСТРАДАВШИМ НЕТ МЕСТА

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ПОСТРАДАВШИМ НЕТ МЕСТА
Люди, потерявшие близких в терактах, решили объединиться. Зал всех не вместил

(Фото — EPA)

       Впервые в российской истории в Москве собрались люди, потерявшие своих близких в терактах путинского времени, и те, кто побывал в заложниках. Инициаторы — нордостовцы. День встречи — 15 февраля. Цель — если получится объединиться, действовать вместе, защищая свои права на реабилитацию, помощь, честное расследование «своего» теракта…

       Это объединение придумали нордостовцы — региональная общественная организация помощи жертвам терактов «Норд-Ост». Встречу и начала Татьяна Карпова, мама погибшего в театре Александра Карпова. Перед Татьяной Ивановной пухлый том — подшитые одна к другой копии постнордостовских историй болезней. Часть историй касается людей, которые, до того как 57 часов просидеть в заложниках и быть окуренными «неидентифицированным химическим веществом», были практически здоровы. Теперь — они практически инвалиды. Их перспективы встать на ноги очень неясны.
       Татьяна Ивановна начинает читать эти выбранные места из нашего позора:
       — 25 лет — неврология, астматические явления, гепатономия 2-й ст… 22 года — токсическая гепатонефропатия… 65 лет — дисциркуляторная энцефалопатия 2-й ст., посттравматическое стрессовое расстройство с астенодепрессивным синдромом… 59 лет — токсический гепатит, тяжелая психическая травма, тяжелая энцефалопатия… 63 года — постгипоксический синдром вследствие воздействия наркотического вещества, частичная парализация кистей рук… 26 лет — ишемия головного мозга 1-й ст., острый гепатит, панкреатит, снижение оперативной и непосредственной памяти… 22 года — токсическая и гипоксическая энцефалопатия, токсическая кардиопатия, токсический гастрит… 63 года — постгипоксическая энцефалопатия, тугоухость… 12 человек из тех, кто получил отравление газом, потеряли слух… Прошло больше двух лет — живого места на наших людях нет. А с тем, чтобы лечиться, — огромные проблемы.

       Татьяна Ивановна предлагает послушать текст письма одной из бывших заложниц. «…Уже вторую неделю лежу в больнице (впервые после «Норд-Оста» удалось пройти хоть какое-то обследование. Дело в том, что я надеялась, что меня к какому-нибудь медучреждению припишут, но на практике приходится самой искать психотерапевта, невропатолога и др.)… Как-то все так складывается, что после «Норд-Оста» никак не придем в себя. Очень болеет Максик — трижды лежал в стационаре за два года плюс реанимация. У него частые стенозы — ночные приступы удушья… У меня по-прежнему проблемы с памятью. Так врачи мне и не объяснили, почему парализована правая рука. Все так же плохо ориентируюсь во времени. Почему-то у меня пострадали числа: деньги, календарь, время… Т.е. толком не знаю, что можно купить на 100 рублей, какое сегодня число… После очередного теракта впадаю в какое-то состояние, как я говорю, в тормоз. Переживаю весь страх заново. Выпадаю из действительности и очень медленно возвращаюсь...».
       Что делать этим людям? Которых тысячи по стране? Как жить? Если жизнь превратилась лишь в борьбу за то, чтобы жить завтра?
       Да никак. Это иллюзия, присущая пока не пострадавшим, что о жертвах терактов в нашей стране заботится государство, виноватое в случившемся. Оно — раз виноватое. Два виноватое… А теперь уже и вовсе на потоке — десятки раз виноватое…
       Но все нипочем. Организмы нордостовцев никто не исследует и не изучает — газ-то так и считается неидентифицированным, следствие по-прежнему похоже на вялотекущую шизофрению, в результативность которого перестали верить даже самые отчаянные оптимисты.
       — Где хотя бы банк данных о пострадавших в «Норд-Осте»? — спрашивают нордостовцы заместителя руководителя департамента здравоохранения г. Москвы Ивана Лешкевича. И он лишь пожимает плечами. Неизвестно, почему нет… И говорит, что бы надо было еще сделать.
       — Чиновники живут странно, — берет слово приехавшая из Беслана Сусанна Дудиева, мама, у которой в школе в сентябре погиб сын-подросток, — почему ласку надо вымаливать? Почему государство не может нас морально поддерживать? Хоть с днем рождения поздравили бы. Мы же пашем, мы же ишачим на государство, платим налоги, а у государства нет денег потом на нас. Ни на какую реабилитацию. Это чиновникам надо знать каждую жертву теракта в лицо. Не мы к вам должны ходить и что-то вымаливать, а вы — к нам. Это же так естественно!

       Совершенно естественно. Но годы идут, число терактов растет, зал не вмещает представителей всех терактов, съехавшихся из разных городов, — а банка данных пострадавших так и нет. В это почти невозможно поверить, когда вокруг страна полностью компьютеризированных министерств, на что уже потрачены миллиарды, а ясности в информации все нет. И поэтому — каждый несчастный перед лицом чиновничества должен заново доказывать, что он не самозванец.
       — Живите так, — и это уже почти вскрик Сусанны Дудиевой в адрес чиновников, пришедших на встречу, — будто это ваша боль.
       И — улыбка в ответ, по крайней мере, одной из дам. Ее имя — Грачева Ольга Евгеньевна, заместитель начальника департамента соцзащиты г. Москвы (приглашали, естественно, министра Зурабова — спустили до Грачевой). Грачева парирует:
       — В законе нет указаний, кто должен осуществлять социальную реабилитацию.
       В ее системе координат — раз нет, то и спроса нет. А сердце не болит — чего ему болеть-то зазря? Банк данных? «Создадим...» — отвечает неуверенно господин Лешкевич. Конечно-конечно, будем ждать.
       Лишь намекните — сколько? Иначе очень тяжко ждать…

       Тамара Дмитриевна Горбылева — живая картина, что ждать нельзя. Она не в себе, потому что слишком долго ждет поддержки государства, которому торопиться некуда. В 1999 году при взрыве дома на ул. Гурьянова в Москве у Тамары Дмитриевны погибли четырехлетний внучек, дочка и зять. С тех пор ей отдали похоронить лишь останки дочери. Из трех тел — только одно. Особенно мучается она о незахороненном внуке: «Какой был мальчик! Какой был мальчик!».
       И кричит, обращаясь к чиновникам:
       — Почему до сих пор не опознаны 12 тел с улицы Гурьянова? Нам отказывают в дорогостоящей генной экспертизе! Сколько я буду ждать? Я вся на инсулине! У меня было все за это время! Инсульт! Инфаркт! Помогите!
       Тамара Дмитриевна не может остановить себя сама — ее успокаивает Татьяна Ивановна Карпова. Грачева покраснела тем временем, ей это все не нравится. И это плохо смотрится.
       Адвокат Людмила Айвар не выдерживает:
       — Вам все это смешно?
       Она и Игорь Трунов — известные московские адвокаты, уже несколько лет представляют в судах интересы жертв терактов, и это им удается с переменным успехом. Государство не желает признавать себя виновным, власть не отвечает даже на конструктивные предложения.
       — Страна живет от теракта до теракта, — продолжает Людмила, — тысячи прошли через них, а статуса «жертва террористического акта» в законе все нет. Кто оценил стоимость человеческой жизни? Из каких расчетов платят деньги пострадавшим? Признаются лишь материальные иски. А понимания, что есть моральный вред у потерпевших, нет. То есть не признается, что человек может испытывать моральные страдания от потери своих близких. В новом (после Беслана) законопроекте «О противодействии терроризму», который бродит в Думе, там вообще пострадавшие выпали. Там есть права борцов с терроризмом — но нет тех, кого они пытаются спасти. Сколько это будет продолжаться?
       Сколько-сколько? Все политики, выходящие в тираж и рвущиеся вперед, приглашенные на этот уникальный «круглый стол» жертв всех терактов — первый в своем роде, все думцы, кроме одного (Ахмеда Билалова), встречу с этими людьми блистательно проигнорировали. Ответить конкретно, как водится, некому.
       Наконец слово — новым жертвам, это когда нордостовцев можно называть старыми. Новые — это «24 августа», почти одновременный взрыв двух самолетов в воздухе, забытые всеми теракты, кроме семей 90 погибших. Недавно они, семьи, доведенные нежеланием властей проводить хоть какое-то расследование, создали свою организацию, название которой объясняет отношение этих людей с миром: «Ту-134. Взорванные судьбы». Наталья Рыжкова, адвокат организации, недоумевает:
       — Если у вас был газ и виновность размыта, то у нас все же проще: надо ответить на вопрос: кто позволил пронести бомбу на борт самолета? Но и по нашему делу — ни одного фигуранта! Вообще. Только один стрелочник, о котором все заведомо знают, что он стрелочник. Генпрокуратура не хочет расследования 24 августа. Следствие намеренно дробится на мелкие части, чтобы общей картины тягчайшего преступления не было.

       – Трагедия 24 августа не только в том, что два самолета рухнули с неба на землю и унесли жизни 90 человек, но и в том, что в нашей стране уже появились теракты первого и второго сорта. 90 — как теперь понятно — это уже недостаточно для нашей бюрократии, не слишком ее щекочет. Так что стройсь по ранжиру и вперед не лезть, то, что положено Беслану — не претендуй на то, Волгоград.
       — В ФОМСе (Фонд обязательного медстрахования) нам заявляют, — говорит Ирина Бытина, вдова погибшего в Ту-134 Игоря Бытина, — теракт — это не страховой случай, а для Беслана просто сделано исключение.
       Значит, цинизм государства не только в том, чтобы плюнуть посмачнее в тех, вина перед которыми безмерна. Этот цинизм достиг таких эверестов, что, выходит, еще надо правильно погибнуть — в нужном месте и в нужное время, дабы тебя почитали за полноценную жертву террора. Иначе — тишина.
       Конечно, библейский ужас Беслана затмил все, что было до него. Но эти чувства могут позволить себе сторонние обыватели. Не чиновничество, обслуживающее жертв «второсортных» терактов.

       Еще одна новость: редкие встречи с чиновниками всегда ими богаты, так как нет более широкой разделительной полосы в России, чем между ними и нами. На обозрение «круглого стола» жертв был представлен документ — список терактов, составленный в московском департаменте соцзащиты, и против каждого — количество детей, оставшихся сиротами. Тут значится АКВАПАРК — годичной давности трагедия в Москве, когда рухнула крыша «Трансвааль-парка».
       Значит, все-таки теракт? И что бы это значило? Что — де-факто власть признала обрушение крыши терактом? Не дожидаясь итогов официального расследования? Обычно-то власть стоит до последнего, называя заведомо черное девственно белым… И не связана ли уникальность этого бега впереди паровоза с еще одной новой разновидностью терактов — «теракт наоборот» — когда власть готова скорее признать трагедию терактом, чем иметь перспективу признать виноватыми коммерческие структуры, слишком аффилированные с этой властью? Способ спасения — методом признания теракта — отдельных особо приближенных лиц от миллионных исков путем погашения компенсаций жертвам из бюджета?
       …Поговорив, жертвы терактов со всей страны стали объединяться. Ради двух целей: вместе бороться за официальный статус «жертва терроризма» и внесение соответствующих изменений в законодательство. И, во-вторых, за то, чтобы по каждому теракту было проведено независимое расследование. А еще за то, чтобы их уважали. Поодиночке — в Беслане, в Волгограде, в Москве — их только и просят, что знать свое место. Вы — жертва? Ну так и сидите дома, вам положено страдать… Возможно, этому госцинизму придет конец. Тысячи людей — это не поодиночке. А Кремль если чего и боится, то больших чисел. На единицы ему плевать с колокольни Ивана Великого. Единицы в «их» понимании — это десятки и сотни.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       17.02.2005