 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
ГОРОД «SOS»
Почему Беслан остался
один на один с собой? Почему начались
самоубийства?
Обычный
день в Беслане — декабрьский,
среднестатистический. Все в ужасе от того, что
Новый год неминуем и его надо будет встречать. На
улицах и в маршрутке, идущей из Владикавказа,
никто не смеется, не шутит, даже улыбки —
редкость. Тишина всеобщей депрессии — город
терпит тотальное психологическое бедствие. Но
кто слышит их SOS? В этот конкретный день в Беслане
удалось насчитать одиннадцать человек,
представившихся психологами и психиатрами. Из
них работали с людьми двое… Остальные собирали
материал для научных трудов.
Выжившие в катастрофе
Инга Харепова видит
смысл дальнейшей жизни и спасение только в
отъезде прочь из Беслана и из Северной Осетии.
Вообще. И она, и ее сын, третьеклассник Арсен (3-й
«а» Первой школы), — чудо! — вышли из спортзала
без единой царапины. Только в глубоком шоке. Им бы
жить да радоваться, но никак не получается.
— Чем дальше, тем больший
ужас охватывает меня: как же мы смогли
вырваться… — объясняет Инга. — Поначалу все
казалось не таким уж страшным. Мы с сыном поехали
в подмосковный санаторий «Кратово», там были
отличные психологи, раньше работавшие с
нордостовцами. Приехали в Беслан в конце октября,
и состояние ужаса вернулось.
Инга неспособна сходить
даже зубы полечить — где люди, там ей страшно, она
всех боится и подозревает, что «сейчас начнут
соединять провода». Арсен кричит по ночам — он
видит во сне террористов. И рисует лишь на одну
тему: «наши» и террористы, и всегда побеждают
«наши».
— А до теракта рисовал
только горы, машины… — говорит Инга. — Дети
собираются у нас дома и часами рассказывают друг
другу одно и то же: кто как убегал, кто где сидел в
спортзале… Мы еще неспособны осознать, какую
травму они получили: рядом с нами, ТАМ, сидел
такой же, как Арсен, третьеклассник — Заур Бициев
— и незадолго до штурма умер от обширного
инфаркта. От ужаса. Вот так…
— Может, надо стараться
все забыть?
— А я не хочу забывать. —
Речь Инги наконец становится энергичной. — Это
предательство по отношению к погибшим. У сына
шесть одноклассников похоронили, и его друга
Зелима Чеджемова. Зелим видел машины с
бородачами еще по дороге в школу и все твердил
маме: «Не хочу в школу, не хочу, пойдем домой!». А
мама Зелима, как каждая мама, настаивала. Тем не
менее, зайдя в школу, она мне сказала: «Там
какие-то подозрительные»… И вдвоем мы подошли к
одной из учительниц, та спокойно ответила:
«Сейчас вызовем участкового». Конечно, надо было
разбегаться и дать детям такую команду. Но
началась линейка, я уже стала бродить между
людьми, охваченная дурным предчувствием, искала
сына.
Зелим погиб, его мама
выжила, и теперь чувство вины ведет ее, куда
вынесет. Маме Зелима требуется экстренная
психологическая помощь — чтобы не сойти с ума.
Как и Инге. И Арсену. И тысячам других. Тем, кто был
в заложниках. И тем, кто стоял за стенами школы.
Кто хоронил. Кто вытаскивал. И не вытащил… У
одних нет душевных сил жить дальше. У других —
смотреть на них и понимать, что помочь не в
состоянии. Нервы оголены у всех, но кидаться они
могут только друг на друга. Больше не на кого —
Беслан варится в собственном соку. При тотальной
необходимости в психотерапии.
— Вы посещаете психиатра?
— спрашиваю Ингу Харепову.
— Нет, для этого надо идти
в поликлинику, а я не выдерживаю, где много людей.
Боюсь.
— А по домам никто из них
не ходит?
— Нет, это было только в
самом начале.
Врачи
Один из двух
практиковавших в тот день в Беслане был Казбек
Борисович Гацолаев, доктор из московского НИИ
психиатрии, суицидолог по узкой специализации.
— Вот это только буква
«К»… Только одна «К», — много раз повторяет он,
показывая три стопки «историй», лежащих на столе.
Он берет «историю» наугад,
сверху:
— Заложница. Учительница.
Были сильные ожоги. После больницы в Москве
перевезли в Сербского с нарастанием
тревожно-депрессивного состояния. 25 октября была
выписана, 26-го уже была в Беслане и пришла ко мне:
депрессия с возвращением в Беслан
возобновилась…
— Суициды в городе есть?
— Есть. И я знаю, их может
быть много — со временем, я долгие годы работал в
кризисном стационаре. Вся эта буква «К» — она вся
в скрытой депрессии. Не желают заводить разговор.
Трудно хоть чем-то заняться. Малая
инициативность. Целесообразности труда нет. За
ними надо постоянно смотреть. Например,
учительница-заложница, у которой погиб ребенок.
Два с половиной месяца не выходила из дома. Или
пациентка, у которой погибла дочь-школьница. Она
шла через тела, искала свою дочку, она ее
хоронила… Держалась. А потом вскрыла вены.
Молодой человек — 32 года. Погиб маленький сын. Он
участвовал в разборе тел, выносил раненых… У
него ночные кошмары. Чтобы не видеть их, старался
не засыпать. Но сколько можно не спать? Через три
недели без сна вскрыл вены…
— Вы ездите по домам?
— Редко. Я сижу здесь. Надо
ездить и по домам. Но некому.
Кабинет районного
фтизиатра, где теперь стоит стол, за которым
ведет прием Казбек Борисович, располагается в
бесланской больнице, совмещенной с поликлиникой.
Казбек Борисович укутан в дубленку и теплый шарф.
Температура в кабинете, как на улице. Дует изо
всех щелей, и трудно себе представить, что кто-то
может расслабиться и расположиться к
откровенности в такой-то обстановке.
— Кто оплачивает вашу
работу?
— Никто. Иногда дают
деньги на билеты. Кекелидзе (Замдиректора
Института им. Сербского) дает. Командировочных
нет. Зато у меня в палате тепло. — Казбеку
Борисовичу выделили в больнице свободную палату
для того, чтобы он там спал. — Но я все равно буду
работать. Я должен прикрывать эту брешь. Я должен
отдавать долги своему народу.
Казбек Борисович родом из
Северной Осетии, хотя много десятилетий живет в
Москве.
— А все врачи, у которых
нет денег, уехали.
— У вас тоже нет денег?
— Да. Но у меня есть
желание, и родственники тут.
Входит замерзшая девушка
с бледным, уставшим лицом.
— Наша Оля, — с гордостью
рекомендует Казбек Борисович.
Оля вымученно улыбается.
Но при попытке завести с ней хоть летучий
разговор резко огрызается.
— Никаких условий, вот она
и… такая, — спокойно объясняет Казбек Борисович.
— Работает и живет тут же.
Оля — доктор Ольга
Вячеславовна — из Института Сербского
(официально — ГНЦ социальной и судебной
психиатрии им. В. Сербского), тоже из Москвы.
Завтра заканчивается срок ее бесланской вахты —
вахты в военно-полевых условиях. Ольга
Вячеславовна также живет в свободной палате, она
вся измотана, условий для работы и быта никаких,
хотя доктор, который принимает на себя столько
бед, просто ОБЯЗАН ИМЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ К
ВОСПРОИЗВОДСТВУ СОБСТВЕННОЙ ДУШЕВНОЙ ЭНЕРГИИ.
Но у Оли такой возможности
не существует. Оля работает вопреки
обстоятельствам, на износ, героически, забыв
себя, и о ней очень тепло отзываются в городе.
Десятки людей, которым она уже помогла выжить…
Оля — второй и последний доктор, который в этот
день помогал бесланцам.
Еще в школе № 6, где теперь
учатся дети из Первой школы, располагались
студенты-пятикурсники из какого-то частного
университета Санкт-Петербурга, они собирали
материал для дипломов. Студенты мучают детей
анкетами, но «мы им неинтересны», как сказала
девочка-старшеклассница Фатимка,
отрекомендовавшись так: «Та, которая давно
мечтает о постоянной помощи психологов».
— Как давно мечтаете?
— С третьего сентября, —
ответила Фатимка.
Студенты, надо сказать, не
слишком заморачиваются, сохраняя свой
внутренний мир, и даже живут во Владикавказе, ни
на час после анкетирования не оставаясь в городе,
посылающем сигналы SOS.
Еще — имеется в Беслане
вахта. Сюда приезжают специалисты от имени
«Союза женщин Дона», на деньги этой уважаемой
общественной организации из Новочеркасска по ее
найму.
Еще — каких-то детей,
отбираемых по неясным критериям, регулярно возят
во Владикавказ, где на базе интерната для
умственно отсталых с ними общаются
владикавказские психологи, осваивающие грант
ЮНИСЕФ. Там их тоже не лечат — их там тоже
исследуют как ценнейший материал.
Еще — на базе поликлиники
работает Детская игровая: там четыре
практикующих психолога, у которых трудовые
соглашения на полставки до апреля. Фатима
Багаева, сотрудник психоневрологического
отделения бесланской поликлиники, — одна из них.
Она ведет занятия с детьми, не зная, как это
делать. И это не ее вина — она взялась, потому что
никто не брался. На лице Фатимы — та же
катастрофическая усталость, как и в Олиных
глазах. Это груз трагедии, которую она ежедневно
принимает на себя…
— Если не мы, то больше и
некому, — объясняет Фатима. — Нам самим надо
учиться. Нет навыков практического
консультирования…
Аида Саламова, психолог и
семейный консультант, родом из Беслана, давно
живущая и работающая в Москве, сейчас приехала
сюда по собственному почину, как и Казбек
Борисович, только чтобы помочь своему народу
знаниями и опытом, — Аида в шоке от увиденного:
— Совершенно очевидно:
нужно, чтобы сюда срочно высадился экстренный
десант психологов. Требуются мобильные группы
немедленного психологического и психического
реагирования. Подворный обход. Причем вахтовый
метод тут не подходит, как мне кажется. Две недели
поработал — уехал — передаешь пациентов
другому… Эффекта не будет. Я знаю отличных
врачей, в том числе и в Москве, которые мечтают
работать в Беслане. И даже деньги они сами найдут,
но им нужно формальное приглашение. А его нет…
Так кто же за это все
отвечает? Кто главный в организации
психолого-психиатрической помощи жителям
Беслана, которую так бодро обещали по телевизору,
но которой, выяснилось, нет в реальности? По
крайней мере, в достаточном городу количестве?
Организаторы
здравоохранения
Самый-самый главный
— профессор Зураб Ильич Кекелидзе, заместитель
директора Института имени Сербского. Господин
Кекелидзе имеет для этих целей фонд —
материальные возможности, и это здорово. Только
где все это?
Понять не представилось
возможным. Кекелидзе постоянно в Москве. Конечно,
имеются план, документация, определены идеология
и направления работы. Но реальностью, дающей
эффект, остаются два работающих без всяких
условий психиатра на город, где должен ежедневно
иметь место сотенный десант психологов и
психиатров с обязательным посещением домов и
квартир.
Другой главный, после
профессора Кекелидзе, — это Вячеслав Павлович
Каргинов, главврач бесланской районной больницы.
— А почему закрыли
телефон доверия? — спрашиваю его.
— Так туда никто не
звонил… — отвечает главврач. — Его, собственно,
и не закрыли, просто все сошло само собой на нет.
Люди в Беслане говорят
совсем другое. Они относились к телефону доверия
как к контактному каналу. Человек звонил — и звал
на помощь. Чаще канал не срабатывал — выезд домой
был не предусмотрен, и люди постепенно перестали
набирать этот номер…
Объяснять главврачу все
это бесполезно — он все время обижается:
— Негатив ищете?
— Нет. Просто люди
жалуются…
— Они всегда жалуются.
Сильные иждивенческие настроения… К нам за это
время приезжал 101 специалист. Врачебный десант.
Им платил тот, кто их направлял. Но сейчас этого
уже не требуется.
Вячеслав Павлович
давным-давно на своем месте, он привык работать,
как привык, и его не собьешь.
— Зачем ездить по домам? —
недоумевает главврач. — Психологической помощи
у нас достаточно!
— Но люди так не считают.
Может, попросить денег на организацию подворного
обхода? Многие говорят, что не могут ходить в
поликлинику, боятся быть, где много народа?
— Надо будет — пойдут.
Значит, не очень надо.
Слушать главврача
Каргинова нет никаких сил. Особенно когда он
переходит в наступление.
— Вы что, хотите доказать,
что вы больше печетесь о наших людях, чем мы?
— Ничего я не хочу
сказать… Просто вижу, что только тут, в кабинете
главврача, Казбек Борисович снимает все свое
утепление — у начальства натоплено. Доктор
Гацолаев оттаивает на глазах у Каргинова и милой
в общем-то женщины, заместительницы главврача по
поликлинике, на чьей территории, собственно, и
мучается психиатр Гацолаев.
— Ну и что? Холодно,
оказывается! — парирует поликлиническая дама
все упреки. — Сегодня отопление сломалось!
Завтра починим.
— Вы — член общественной
комиссии по распределению средств, поступивших
после теракта в адрес Беслана? — Это вопрос
Каргинову. — Может, все-таки попросить на
организацию десанта экстренной
психолого-психиатрической поддержки в Беслане?
— Зачем просить? —
отбивает главврач. — И прямо на больницу после
теракта пришло много денег. У нас свои есть.
— Так почему бы не
потратить?
— Когда потребуется —
потратим. Сейчас всего достаточно.
Все, говорить больше не о
чем. Имеющиеся в наличии организаторы
здравоохранения не могут быть признаны
эффективными управленцами. Да, они вынесли на
своих плечах первичную хирургию и сортировку
сотен пострадавших. Да, они показали себя героями
в сентябре. Никто не отрицает и не спорит с этим.
Но теперь дело не в готовности к подвигу — сейчас
время кропотливого, внимательного, ежечасного
труда с целым городом, когда таблетками, пусть и
лучшими на свете, откуда только не присланными, —
этим уже не обойдешься. И тут не только Каргинов,
но и федеральный Минздрав оказался не способен
ничего наладить, пустив все на самотек.
Государство свело свои усилия к формальному
минимуму. Хотя Беслан умолял и умоляет: «Спасите
наши души!». И в ужасе думает, как будет встречать
этот Новый год. Один на один с собой.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
наш спец. корр., Беслан
23.12.2004
|
|
|
