 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
БОМЖЬИ ОДУВАНЧИКИ
Десять лет без своей
крыши над головой: русские бабушки, бежавшие из
Чечни, живут в Москве как изгои
 Они сидят в
рядок вдоль казенной стенки — бабушки, бросившие
Грозный в разные годы и разные войны. Плащи —
восьмидесятых, ботинки — советской поры. Все
ношенное и кем-то брошенное. На лицах пропечатан
полнейший жизненный тупик. Атмосфера
покинутости, какая бывает еще в суицидальных
отделениях. Это — заседание «Нашего дома»,
общественного кружка из 53 семей, в который
когда-то сорганизовались беженцы из Чечни
«русскоязычного вероисповедания». Все —
пенсионного возраста. Смыслом объединения была
борьба с государством за свои законные права —
за получение статуса, регистрации, жилья, пенсий.
Теперь за окном — московский октябрь 2004 года, для
многих — десять лет от исхода и начала борьбы…
Результат?
…Таисии Иосифовне
Толстовой восемьдесят один год. Она слышит,
видит, двигается. И даже очень активно: три раза в
неделю Таисия Иосифовна, имеющая ранение еще в
Великой Отечественной войне, пятьдесят восемь
лет трудового стажа, тридцать четыре из которых
— учительского, тридцать из которых — в
Норильске, вернувшаяся с Крайнего Севера в
чеченскую столицу, на родину, поскольку является
русской грозненкой в четвертом поколении, —
теперь Таисия Иосифовна, на своем девятом
десятке, три раза в неделю моет все шестнадцать
этажей дома в центре Москвы. Все лестничные
клетки и площадки перед лифтами. Другого выхода у
нее нет.
Расплата с Таисией
Иосифовной — самая выгодная для нее. Бездомная
Таисия Иосифовна работает за ночлег в каморке
для консьержек. Консьержки на ночь уходят домой,
а Таисия Иосифовна остается: естественно,
консьержки продолжают получать за полные сутки.
В каморке — тесно, там умещается всего-то узкий
диванчик. Но на нем можно поспать — хоть и в
очередь с сыном Володей, глубоким инвалидом по
нервному заболеванию.
Таисия Иосифовна молится
на жителей этого дома — в них ее единственная
надежда не опуститься до грязных подвалов.
Согласно правилам, прописанным в нашей
удивительной стране, Таисия Иосифовна утратила
право иметь законную работу: нет статуса — нет
регистрации — нет работы — нет ничего. За десять
лет, что прошли с тех пор, как Таисия Иосифовна
бежала из Грозного, лишившись там всего
накопленного, она не получила от государства
ничего, что смогло бы хоть как-то компенсировать
утраты, обустроить быт и дать перспективу сыну
Володе.
Еще на свете у Таисии
Иосифовны есть дочь — тоже пенсионерка, живущая
в Норильске, куда старушек не берут — туда нельзя
было ехать из Грозного. Кроме дочки, у бабушки
есть два брата давно погибшего мужа — в
Подмосковье и Москве. К ним-то она и поехала
десять лет назад из Грозного — по их желанию. И
один из братьев мужа сделал для вдовы все, что
мог, — после ее бегства из Чечни долго-долго
регистрировал на своей жилплощади. Но брат
умершего мужа — тоже очень немолод. И у его
родственников наконец возник вопрос: а почему
все мы да мы? Ведь о бабушке обязано позаботиться
государство?..
Конечно, обязано. Вот
бабушка и моет шестнадцать этажей. Три раза в
неделю. Все ее вещи — в подсобке для швабр.
— Куда ни пойдем, нам все
тычут: зачем в Москву понаехали? А куда? Здесь же
были свои…
— А где вы едите? Здесь нет
ни плитки, ни воды…
— Я еще ухаживаю за
лежачими в подъезде. Дом наш большой, всегда есть
лежачие. Там и готовлю.
— Где моетесь?
— Там и моюсь.
— А туалет?
— Прошусь к кому-нибудь.
Посмотрите внутрь себя:
сколько бы лично вы могли так продержаться на
белом свете?
— Интересно, я умру под
своей крышей? — спрашивает Таисия Иосифовна и
обращается к проходящим мимо жильцам дома, куда
ее пустили пожить. — Скажите, вот журналист
пришел, разве меня кто-то с плохой стороны знает?
Я — нечистоплотная? У меня склочный характер?
Жильцы в большинстве не
понимают смысл вопроса: естественно, в 81 год не
надо доказывать, что ты не самый плохой член
общества. В 81 год надо отдыхать от прожитой жизни
на деньги общества. И все.
На
заседании «Нашего дома» Ванда Петровна
Войцеховская несколько часов сидела не
шелохнувшись. Все говорили — она молчала. Гордая
посадка головы. Твердый взгляд красивых глаз.
Непреклонная порода.
Но один на один Ванда
Петровна разнервничалась, сникла.
— Бездомная я. Изгой и
нищая. Ни сна у меня. Ни жизни. Ни отдыха. — Ванда
Петровна говорит с большим трудом — у нее
высокое давление. — Но у меня было все… Дом, дача,
гараж, машина. В Грозном. Там я жила с 1950 года,
приехала по распределению после окончания
Киевского строительного института. Проработала
38 лет на одном месте —
инженером-проектировщиком. Мой муж был инвалидом
Великой Отечественной войны. Дочь в 1992 году вышла
замуж за очень хорошего человека — сюда, в
Москву. У него была комната в общежитии АЗЛК.
Теперь мы все там и живем. Мой муж умер в 96-м. Меня
соседи по Грозному в тяжелом состоянии посадили
в поезд и отправили к дочери. Я думала: временно,
вот-вот что-нибудь получу.
Ванда Петровна спит на
одном диванчике с двенадцатилетним внуком. На
соседнем диванчике — младший внук. В крошечной
комнатушке можно или спать, или выйти. Сидеть
негде. Для старого больного человека это
невыносимо. От многолетней крайней своей
усталости Ванда Петровна уверилась, что она
только «мешает своим детям».
— Я тяжело больна — меня
ждет полное обездвиживание. Чтобы как можно
дольше быть на ногах — чтобы никому не оказаться
в тяжесть, я бутылки собирала… Нужны ведь
лекарства… Почему государство переложило свои
проблемы на плечи наших детей? Я не могу понять…
Почему я не могу получить свой угол? Ведь не я же
сама разрушила все, что было у меня в Грозном?
Валентина
Петровна Кузнецова — хрупкая и красивая. Она не
снимает платок, не скидывает плащ, руки и губы
постоянно сжаты в замок — Валентина Петровна
держится, чтобы не расплакаться. Горячечный
румянец пятнами обметывает щеки — ее все время
подзнабливает и передергивает, даже когда с
других пот льет от духоты. Хроническое
недоедание — беженский попутчик. Оно поражает
всех, невзирая на заслуги, которых у Валентины
Петровны, грозненского инженера, было в прошлой
жизни немало. Сейчас ей 78 лет, в январе 1995 года ее,
вместе со старшей сестрой Александрой Петровной,
бойцы МЧС вытащили полуживыми из грозненских
подвалов и отправили в Москву, узнав, что там есть
родственники. И это совершенно понятно.
Прошло почти десятилетие.
Все эти годы Валентина Петровна прожила со своей
лежачей 80-летней сестрой, инвалидом первой
группы, в подсобке московской школы № 1142…
— Конечно, условия у нас
кошмарные, — говорит директор Иосиф
Станиславович Протас. — Валентина Петровна
сначала работала школьным сторожем, но потом нам
в приказном порядке велели нанять частные
охранные предприятия… Не гнать же их на улицу? У
меня совести не хватило… Только что бабушек
забрал племянник — он куда-то уезжает, квартира
освобождается на время. И они съехали от нас. Но
их жилищный вопрос по-прежнему не решен. Ничего
не дают. Я не понимаю, как такое может быть?
…Такое может быть очень
просто. Юридически проблема престарелых русских
беженцев из Чечни выглядит следующим образом: по
закону они — внутриперемещенные лица. Этот
статус у нас положен человеку только на пять лет.
Часть бабушек статус имела — выбила с боем из
миграционной службы, за эти десять лет несколько
раз прошедшей через реорганизацию. Беженцы «со
статусом» хоть на какое-то время получили право
спокойно передвигаться по Москве и бесплатно
подлечиться. Однако часть бабушек статуса так и
не получила — миграционные чиновники стойко
отказывали без вины виноватым.
И вот закончились те самые
пять лет — тут статусные сравнялись с
бесстатусными в полном своем бесправии перед
лицом миграционной службы. Дело в том, что пять
лет — это срок, который, согласно закону, берет
себе государство для постепенного выполнения
обязательств перед гражданином, лишившимся
всего по вине этого государства. За эти пять лет
государство обязано обустроить
«внутриперемещенное лицо» — предоставить жилье,
пособие, страховку. Чтобы человек начал жить
по-новому, имея некоторую стартовую площадку
взамен безвозвратно утраченной.
Наше государство просто
обмануло «внутриперемещенных» из Чечни.
Протянув пять лет и не дав им ничего,
миграционная служба объявила, что снимает с себя
ответственность, а пять лет были даны, чтобы
«внутриперемещенные» сами нашли возможность
обустроиться…
Кто спорит, правило про
пять лет приемлемо для молодых и людей среднего
возраста, способных работать и драться за себя.
Но как быть с 70—80-летними? С инвалидами? Как они
могли обустраиваться самостоятельно?..
Почему тут акцент именно
на русских беженцах из Грозного? А не на всех, кто
вынужденно покинул зону бесконечной
«антитеррористической операции», совпавшей с
территорией их любимого города?
Потому что чеченские
семьи, даже если они очень плохо живут,
обязательно получат поддержку своих родных —
таковы нормы, и просто невозможно встретить
81-летнюю чеченскую старушку, которая бы мыла
шестнадцать этажей. А русские бабушки есть…
Что делать?
Как выйти из положения сегодня? С максимальной
скоростью и эффективностью? Ждать ведь бабушки
не могут…
В «Нашем доме» — 53 семьи.
Это — самые нищие из всех и бесперспективно
бездомные. Надеяться на клочочек от профицитного
бюджета в их пользу бессмысленно — чиновники
удавятся без отката. Поэтому надежда — на мир
«социально ориентированного бизнеса», как о нем
от его же, бизнеса, имени недавно проникновенно
говорил господин Потанин по телевизору. Итак, по
ходатайству, к примеру, Комиссии по правам
человека при президенте, несущем персональную
ответственность за происходящее в Чечне и в
связи с Чечней, — той самой комиссии, членами
которой являются такие знаменитые представители
гражданского общества, как Светлана Ганнушкина,
руководитель самого активного в стране
общественного комитета в защиту беженцев
(«Гражданское содействие»), а также Людмила
Алексеева, глава Московской Хельсинкской группы,
— по ходатайству, непременно поддержанному
президентом с подачи главы комиссии Эллы
Памфиловой, 53 бизнес-структуры Москвы покупают
по одной квартире. Все — по одной. Вряд ли им это
будет трудно осилить.
…«Наш дом» расходился.
«Государство хочет дождаться, когда мы перемрем.
Чтобы не тратиться на нас. Я уверена в этом», —
бросила на прощание Зоя Михайловна Маркарянц,
беженка «нынешней войны», в «той жизни» педагог,
чей дом в центре Грозного был разрушен прямым
попаданием. А с домом — и вся жизнь.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
обозреватель «Новой»
11.10.2004
|
|
|
