 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
ОБЩЕСТВО ОСИРОТЕВШИХ ОТЦОВ
Жертвы «Норд-Оста»
приехали помочь в Беслан
В Беслане
побывали родители погибших в «Норд-Осте»
заложников. Один из них, москвич Дмитрий
Миловидов, в октябре 2002 года на Дубровке потерял
14-летнюю дочку Ниночку. В Беслан Дмитрий отвез
горсть «норд-остовской» московской земли —
оттуда привез пепел из школы. Дмитрий показывает
это месиво смерти в прозрачной коробочке из-под
салата и плачет.
— Я зачерпнул то, что до
сих пор лежит в школе на полу, — и, видите, там
оказалось все вместе: гильзы, пули со смещенным
центром, хотя они запрещены, аккуратно
заточенный карандаш, обожженные страницы
учебника. И все — в темно-сером пепле. Непонятно
какого происхождения. Трудно даже произнести,
чей это может быть пепел…
— Зачем вы,
«норд-остовские» родители, поехали туда? Вам же
очень трудно было сделать это?
— Собрали деньги — 37
тысяч рублей, решили отдать из рук в руки.
Посчитали, что наш печальный опыт — как выживать
после смерти детей — может сейчас понадобиться.
Мы тоже выживали еле-еле. Еще есть причина: чуть
больше года назад мы как-то разговаривали с Таней
Хазиевой — у нее в «Норд-Осте» погиб
муж-музыкант, на руках осталась маленькая Соня, и
Таня — первая из нас, кто выиграл иск в суде. Так
вот, тогда, в июне 2003 года, мы говорили с Таней о
том, чего же мы хотим добиться этими своими
материальными исками. И Таня сказала мне такие
слова: «Если завтра моего ребенка в школе
захватят в заложники, я должна быть уверена, что
его жизнь стоит столько, что в бюджете ФСБ и
государства не хватит денег, чтобы расплатиться
со мной». Знаете, мы чувствуем сегодня, что не
успели этого остановить. Мы поехали сказать
людям: «Простите, за два года мы не успели
предотвратить вашу беду».
— Сказали?
— Обо всем по
хронологии. Сразу из аэропорта нам показали
ингушскую границу. Оказалось, военные уже строят
там какие-то укрепления. Что-то типа
разделительной полосы. Дальше по дороге было
кладбище. Ряды, ряды, ряды… Христиане рядом с
мусульманами. Бутылки с водой. По ночам работают
экскаваторы, готовят следующий ряд. Я на кладбище
встал на колени и стоял — слов не было. Потом
приехали к школе. Дом Павлова. Все обвалилось.
Везде этот темно-серый пепел. Хотели купить
цветы. Но там новая традиция — нести воду, ряды и
ряды воды, которой так не хватало тогда детям.
Весь город обклеен фотографиями — без вести
пропал, без вести пропал. Где они?.. Хотя прошло
столько дней!..
 — Вы
встречались с родителями, родственниками. Как
вам кажется, есть ли вероятность, что пропавшие
без вести — все еще в заложниках? Что их в
суматохе смогли увезти куда-то террористы?
— Мне показалось,
нет. Это просто особенности человеческой психики
— хочется уцепиться за возможность чуда. Люди
будут верить в чудо и после всех экспертиз — не
увидевши тела… Получив только бумажку, что с
вероятностью в 95 процентов эта кучка пепла
является вашим ребенком, они будут искать в
надежде найти.
— Вы считаете, что при
таком сильном пожаре, который был в здании, часть
тел не будет обнаружена никогда?
— Да не пожар был там.
Пожар тут ни при чем. Это живой щит боевика, по
необходимости сожженный бойцами «Альфы» или
«Вымпела». Не берусь судить, можно ли было
сделать что-то иначе, но я воспринял все, как
будто написан второй сценарий «Норд-Оста»: мол,
смотрите, люди, что бы было, если бы не пустили
газ. Как бы в назидание нам.
— Спрашивая вас о
вероятности, что кто-то из заложников был увезен
террористами в суматохе, я имею в виду следующее:
многим из журналистов, кто работал на Северном
Кавказе, приходилось заниматься поиском без
вести пропавших людей. Очень редко, но кто-то
кого-то находил. Надо ли сейчас — то есть имеет ли
хоть какой-то смысл — реанимировать эти ниточки
и связи, по которым мы ходили за похищенными в
Чечне и Ингушетии?
— Обязательно! Даже
если найдется лишь один ребенок из тысячи, на это
стоит бросить все силы. Конечно, есть подозрения,
что бандиты могли переодеться и в спасателей, и
во врачей, и на машине кого-то увезти. Хотя пока
все ниточки такого рода оказывались домыслом
людей, которые хватались за соломинку.
— Выходит,
родственники все-таки самостоятельно ищут в
соседних республиках своих близких как
похищенных?
— Ищут. Дело в том,
что все время откуда-то появляются новые тела. Мы
пошли в один дом на улице Плиева — одноклассники
моей погибшей дочери Нины из 752-й московской
школы собрали денег, и я решил их напрямую отдать
в семью Смирновых-Касумовых, где такие же
девочки, как мои: два года разницы. Инна Касумова
— теперь ей 16 лет будет навсегда, и ее уже
похоронили. А вот 14-летнюю Аллу, ее сестру, все еще
ищут. 16 сентября, в день, когда я пришел в эту
семью, родители пошли на опознание новых,
откуда-то прибывших тел. Фотографии Инны и Аллы я
отдам в школу, где училась моя Нина. А также
фотографию 7-летнего Бориса Рубаева с папой
Артуром. 1 сентября вместе с родителями Борис
пошел в первый класс. Родители погибли, а Борис
выжил. Деньги, собранные одноклассниками моей
дочери, я отдал в две эти семьи. В целом мы обошли
пятнадцать семей и вручили напрямую деньги,
собранные нами.
— Почему вы выделили
именно эти пятнадцать семей? По какому принципу?
— Список самых
нуждающихся нам дали в Учительском комитете
Беслана. Его образовали после теракта сами
педагоги. Я увидел этих посеченных осколками,
наспех залеченных людей, которые с утра до вечера
собирают данные о заложниках. Сколько погибших?
Сколько пропавших? Пострадавших? Этим они
помогают людям реально. Учителя своих списков не
утаивают, вывешивают их на сайты, связываются с
потенциальными помощниками. Возглавляет комитет
Елена Касумова-Ганиева. Помогает ей муж Ахмед
Ганиев. Комитет располагается в приемной
депутата, там же находится интернет-клуб. Учителя
выходят в сеть и используют все возможности для
связи с людьми, желающими помочь. О новом главе
администрации Беслана Владимире Ходове все
отзываются очень хорошо, как о честном, но
наивном человеке. Однако у Ходова официальных
списков так и нет до сих пор.
— Когда вы входили в
дома и представлялись, какова была реакция людей:
им хотелось с вами поговорить, потому что вы
пережили то же самое?
— Пока еще нет. Пока
еще похороны. Говорить сложно. У нас было так же. И
через полгода некоторые лежали в нервных
клиниках.
 —
Как вам кажется, что людям в Беслане сейчас надо
больше всего? Денег?
— Нет. Участия.
— Психологов, которые
работают, недостаточно?
— Психологи работают
в больницах. А по домам часто ходят юные стажеры.
Им трудно открыть душу. Проблема та же, что и
после «Норд-Оста», — многие не хотят общаться с
психологом. Они хотят общаться между собой.
— Вы как люди, то же
самое пережившие, им ближе, чем психологи?
— Конечно. Они хотели
говорить именно с нами — но не для того, чтобы
поплакать вместе. Спрашивали, чем закончилось
расследование по «Норд-Осту»: получен ли ответ на
вопрос, как это могло произойти? Уже сейчас
очевидно, что просто так там трагедия не сойдет.
По заборам надписи: «Смерть ингушам» и хлеще. И
никто эти надписи не стирает. Тихий рефрен: «Мы
будем мстить» слышался везде. При нас был митинг
молодежи этой же явной направленности. О
Дзасохове — все самые дурные эпитеты. А Путин
просто вне обсуждения…
— Это правда, что
отношение к журналистам также очень плохое? В них
не видят помощников в честном расследовании?
— Да, плохое. Да, не
видят. Люди говорят, что журналисты очень жестоко
обращались с ними. И мы были такие же в первые
месяцы после Дубровки: видя, что к нам идут
журналисты, между собой говорили: «Вот и
стервятники пожаловали». И лишь много позже
пришло понимание, что не стервятники, а
патологоанатомы, без которых мы никогда бы не
узнали, что было на «Курске» и в «Норд-Осте».
— От кого сейчас люди
в Беслане ждут настоящего расследования — от
журналистов или от государства? Кому верят?
— Вообще-то люди
верят только в свою родню. Расследования ждут,
как многие говорят, «от России». То есть от
государства. Но мы прошли «Норд-Ост», мы понимаем,
как это будет. Также понимаем, почему по всем СМИ
сообщалось, что военный госпиталь «Скальпель» —
в Беслане и готов к работе, а в первые сутки
родственники бегали из больниц, куда доставляли
раненых, в аптеки за шприцами…
— Какую гуманитарную
помощь сейчас раздают пострадавшим? Что вы
видели своими глазами?
— Мы видели у многих
с виду большие пакеты, которые разносят по домам.
Мы присмотрелись: а это только газировка,
крекеры. Где же те тонны груза, которые улетали
Красным Крестом накануне? Где все то, что мы
собирали? Да, что-то напрямую попало в больницы,
но мы застали картину, когда некоторым людям не
на что хлеба купить. Конечно, родня помогает…
Я не понимаю, где все.
Город бедный. Чудовищная безработица. Собирая
списки, я натыкался на то, что матери почти
поголовно безработные. Или бюджетники —
медработники и учительницы.
Беседовала Анна
ПОЛИТКОВСКАЯ
P.S.
Пока власть боролась за создание «русского
среднего класса», в стране постепенно оформился
совсем другой новый класс граждан — это жертвы
терактов и члены семей погибших в терактах. Новые
«рекруты» — ежемесячно. Беслан, «Рижская» и
самолеты, Ингушетия, «Павелецкая», Тушино,
«Норд-Ост», Грозный, Илисхан-Юрт снова Грозный,
Волгодонск, Каширка… Новому классу есть, на
почве чего объединяться, и им есть что бросить в
лицо власти. Они — уже почти партия. Только вот
власти нечего сказать им. И поэтому партия только
крепнет. Кому это нужно?
23.09.2004
|
|
|
