 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
СТРАНА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ
Как живут семьи погибших
Героев России
Как
выживают воины-«чеченцы» после Чечни? В № 58 и 59 (12
и 16 августа) мы опубликовали серию репортажей из
Свердловской области о ветеранах
«антитеррористической операции» — о том, как
найти работу, вернувшись с Северного Кавказа.
Выучиться. Вылечиться. Чего лишит «чеченцев»
наступающее «льготное реформирование»? Сегодня
окончание темы — о родителях погибших в Чечне
солдат Отечества.
Владимир
Кузьмич уже стоит у подъезда. Дверь квартиры
открыта — убаюкивающий солнечный полдень в
Верхнем Тагиле, тишайшем городке, за которым
дальше, вперед — таежный тупик. «Проходите, ну
проходите, пожалуйста…» — обнимает Владимир
Кузьмич, и он так радушен, будто мы давным-давно
дружим.
Или — люди они очень
одинокие?.. Заждались ну хоть кого-то?..
В коридорчике — Людмила
Алексеевна. Целует, провожает в комнату. Весь
левый угол там — мемориал сыну: портреты, цветы,
иконы, свечи.
Капитан Игорь Хоменко,
десантник, кадровый офицер, начал свою вторую
чеченскую войну в Дагестане и там же совершил
свой воинский подвиг — ровно пять лет назад, 19
августа 1999 года. Чтобы составить карту огневых
позиций противника, капитан пошел в разведку на
печально знаменитую высоту «Ослиное ухо». Карту
эту он составил, отправил ее с напарником
обратно, а сам остался, приняв неравный бой, и
погиб, чем спас многие солдатские жизни. Тело
Хоменко обнаружили лишь на третьи сутки —
подойти не могли, такие бои шли за высоту. Подвиг
капитана Родина оценила званием Героя России. На
момент гибели сына Людмила Алексеевна и Владимир
Кузьмич, его родители, оказались гражданами
Украины с местом жительства в глинобитном домике
в Днепропетровской области.
Советский миграционный
футбол, отягощенный постсоветской разборкой:
кого чьим гражданином считать. Игорь вырос в
Якутии, куда его родители приехали по
распределению строить обогатительную фабрику.
Выработав свой «крайнесеверный» стаж, они решили
перебираться к теплу, как делали почти все, и
выбрали Украину. К моменту выбора Игорь уже
учился в Алма-Ате в военном училище, окончив
которое, с 1988 года стал кочевать по горячим
точкам.
Вскоре СССР раскололся, и
родители Игоря превратились в граждан Украины,
сам же он — в гражданина России. Погиб капитан,
имея прописку в Ставропольском крае, где и был
похоронен рядом с воинской частью. Естественно,
после траурной церемонии Людмила Алексеевна и
Владимир Кузьмич решили перебираться на
Ставрополье, где могила сына, — на постоянное
место жительства. Продали задешево — а дорого
никто и не покупал — свою глиняную украинскую
хату…
Но власти Ставрополья
даже зарегистрировать их документы в качестве
просителей отказались. Они писали прошения,
ждали, шли недели и месяцы обивания чиновничьих
порогов южного края — наконец деньги, вырученные
на Украине от продажи хаты, пролетели между
пальцев. И наступил момент, когда и денег не
осталось, и в регистрации окончательно отказали,
и болезни навалились. Что было делать? Родители
Героя поехали на Урал, откуда родом Людмила
Алексеевна, — здесь осталась хоть дальняя, но
все-таки родня, и, значит, сгинуть под забором не
дадут. Надежды оправдались: из Верхнего Тагила их
не гнали, встретили тепло, но родня оказалась
очень бедной, как почти все население
Свердловской области, жилищный вопрос повис…
— Нас просто пустили сюда
пожить. Это, конечно, все не наше, — показывает
Людмила Алексеевна квартирку. Ее слова с трудом
собираются в предложения, слезы подступают. —
Жилья у нас нет. И имущества тоже. Только вот утюг
— мой, еще швейная машинка… И телевизор. Ребята
нам очень помогают… Они такие хорошие… Без них
мы бы сгинули… Только за Игоря нас не бросают…
Хотя никто с ним знаком не был.
«Ребята» опустили головы
и молчат, выстроившись у стенки. Они —
верхнетагильские «чеченцы», отвоевавшие и
вернувшиеся. Образовали в своем городке
общественную организацию ветеранов военных
действий на территории других государств. «Цель
наша, — объясняет Евгений Бозмаков, ее
председатель, — простая — помочь друг другу. Вот
и помогаем родителям Героя Хоменко».
— Только благодаря этим
ребятам мы с отцом имеем гражданство, —
объясняет Людмила Алексеевна. — Они ходили,
добивались. А то ведь у нас даже пенсии не было.
Главная наша опора — Алеша…
Алеша — учитель местной
школы Алексей Юрьевич Урманов. Человек
уникальный — организовал в Верхнем Тагиле музей
воздушно-десантных войск. Создал парашютную
секцию без единого парашюта и перспектив их
купить — но постепенно все наладил, дети
увлеклись. Отбил очень многих из них у
наступающей наркоты, главного местного бича, и,
значит, вырвал кого-то у самой смерти. Говорить с
Алексеем Юрьевичем трудновато, у него весьма
жесткий и пронизывающий взгляд редко мигающих
глаз, он не производит впечатления доверчивого и
открытого человека, но, как только мы переступили
порог квартирки, где живут Хоменко, его будто
поменяли на кого-то другого. Мягкого,
обаятельного, всепонимающего. И одинокие
старики, смотря на «нашего Алешу», расцветают — и
ты понимаешь: пусть будет каким хочет, жестким и
резким, вне этого дома, потерявшего опору пять
лет назад, лишь бы продолжал быть ему этой
опорой…
Людмила Алексеевна
все-таки расплакалась. Владимир Кузьмич,
примостясь за спиной жены, ласково гладит ее
плечо, и она обращается уже к нему:
— Нет-нет, я все знаю — я
не буду плакать… Просто расскажу факты. Как нам
теперь быть?
Она показывает кипу бумаг
— это переписка семьи Героя с официальными
военачальниками. И тут, действительно, требуется
собрать все геройство матери, похоронившей сына,
чтобы спокойно дочитать эти чиновничьи абзацы,
набитые столичным высокомерием и равнодушием к
страждущим — чиновник ищет не как помочь, а как
отшвырнуть подальше: «…Как родственники Героя
РФ, погибшего на территории Северокавказского
региона РФ, вы имеете право улучшить свои
жилищные условия за счет средств
Общероссийского Национального Военного Фонда….
Одновременно информирую, что в связи с
прекратившимся поступлением добровольных
пожертвований программа «Жилье для
военнослужащих» Фондом приостановлена… ВРИО
начальника управления военно-социальной работы
главного управления воспитательной работы ВС РФ
В. Звездилин…».
Где логика в этом
кощунстве? Если страна все же небедная, в чем нас
уверяют, то почему «добровольные пожертвования»
вдруг прекратились? И на каком, собственно,
основании семье Героя, попавшей в тяжелейший
жизненный капкан после гибели сына, толкуют о
«добровольных пожертвованиях», которые могут
быть, а могут и отсутствовать? Разве забота о
семье Героя, погибшего на войне, которую ведет
государство, — не обязанность этого государства?
И значит, госбюджета? Понимает ли вообще г-н
Звездилин, какие строки слагает? И как глубоко
ранит ими? Почему опека семьи Героя полностью
легла на плечи тех людей, которые просто тоже
«были в Чечне», не более того, и Игоря Хоменко
даже не знали? На фоне бездействия тех, кто
посылал его в ту последнюю разведку в Дагестане,
и тех, кто командовал им? И почему, к примеру,
Герой России за ту же Чечню — некий господин
Патрушев — имеет больше прав обустроить жизнь
своей геройской семьи, нежели родители Героя
России Хоменко? Только потому, что Патрушев
жив-здоров, в боях не отличался, кровь не
проливал, зато часто посещает кремлевский
кабинет № 1?
Можно ли представить себе,
чтобы семья погибшего героя любой из войн —
справедливых, несправедливых, каких угодно — из
тех, что вела и ведет Америка, скиталась по чужим
углам, не зная что поесть, и все ее имущество
составляли бы утюг, телевизор и швейная машинка,
хотя в багаже не только гибель сына-офицера, но и
собственная полностью выработанная трудовая
биография? Такого быть не может, потому что не
может быть никогда.
— Я — 46-го года рождения.
Владимир Кузьмич — 40-го, — договаривает Людмила
Алексеевна…
То есть им только 64 и 58. А
я-то думала — за семьдесят…
Людмила
Леонидовна Полымова, тоже мама погибшего воина,
не выдерживает сцены в Верхнем Тагиле —
действительно, ни 64, ни 58 родителям капитана
Хоменко не дать — и плачет вместе с Людмилой
Алексеевной:
— Я уже восемь лет без
сына. Женя погиб в первую чеченскую. Закрыл собою
офицера. Орден Мужества дали посмертно. Завтра —
как раз годовщина гибели. Давайте объединяться. А
что еще нам делать? Теперь и льготы отнимают. Как
лекарства покупать?
Людмила Леонидовна
Полымова, потеряв единственного сына и пережив
несколько инфарктов, создала в Екатеринбурге,
где живет, крошечную общественную организацию
«Матери против насилия». Название, конечно,
многозначно. Какое насилие имеется в виду?
Чиновничье? Ведь путь матери погибшего на
чеченской войне — это путь постоянного унижения.
Или ты ходишь и просишь хоть чем-то тебе помочь —
или ты довольствуешься тем, что тебе ничего не
дают. Вот и все «ножницы». Система помощи и
поддержки семей погибших воинов со стороны
государства не функционирует вообще. А если ты в
принципе не способен выжить без поддержки
государства? Если рядом не окажется таких
сердобольных, как Алексей Урманов? Государство
лишь удовлетворенно перекрестится.
…6 августа 2004 года. Восемь
лет спустя для Людмилы Леонидовны Полымовой.
Вячеслав Зыков, председатель общественной
организации ветеранов локальных конфликтов,
везет ее на «Большую Речку» в Екатеринбурге —
там воинское кладбище, где захоронены останки
Евгения Полымова, которые сама она и нашла в
ростовском военном морге. Навстречу нам, уже с
кладбища, медленно движется траурный кортеж —
это только что похоронили офицера, погибшего в
Чечне. В окне автобуса женщины в черном.
— Очередные, — говорит
Людмила Леонидовна и уходит к могиле одна. Никого
не приглашает — она привыкла, что переживать все
уготовано ей одной. Переживать — и стремиться
помогать таким же, как она.
Вскоре мы уже сидим
напротив Кадрии Миясовны Шамшетдиновой и Елены
Залесовой. Сын Кадрии Миясовны — рядовой Ильдар
Шамшетдинов погиб 14 октября 2001 года, пробыв в
Чечне девять месяцев и так и не дождавшись смены;
брат Лены — Дмитрий Садыков, младший сержант, пал
в декабре 99-го при штурме Грозного. У Кадрии
Миясовны, вдовы, муж которой давно умер и Ильдар
был опорой семьи, остались две дочки, и их надо
учить, поэтому Кадрия Миясовна вся в долгах,
давно просрочены платежи по квартире — и все это
такая удавка, что ей жутко подумать о будущем…
— Пошла к директору
колледжа, где учится старшая, просила дать хоть
какое-то послабление в оплате за обучение —
отказал, — говорит она. — Нет дела, что сын вообще
не должен был оказаться в горячей точке, как мне
обещали в военкомате — раз я вдова, а он
единственный кормилец был… Кому теперь дело, что
государство ошиблось? Что сын бы душу за меня
отдал? Если был бы жив.
Лена Залесова пришла на
встречу с Людмилой Леонидовной Полымовой вместо
своей мамы — та не ходит. После гибели Дмитрия
мама ослепла, перенесла три инфаркта. «Наши самые
необходимые ежедневные лекарства — это тысяча
рублей в месяц, инсулин — примерно три тысячи, я
работаю одна и на дому, чтобы смотреть за мамой, у
меня сын, за Диму же мама получает тысячу… Как
нам быть? Если Диму забрали?»
Этот женский крик: «Как
выжить? Если сыновей забрали?» — стоит сегодня
над страной. Вся Свердловская область уже
утыкана памятниками и мемориальными досками
погибшим в Чечне — можно специальный тур
организовывать по этим скульптурным отметинам
нового времени. И все мало… Год назад — 5
сентября 2003-го — на площади у областного Дома
офицеров в Екатеринбурге открыли «чеченскую»
часть комплекса «Черный тюльпан», «пристройку» к
памятнику погибшим уральцам-«афганцам».
«Чеченская» часть — это 412 имен золотом. И два
пустых пилона по обе стороны от заполненных —
год назад полагали, что этого хватит.
— Сегодня один из двух уже
должен быть заполнен — объясняет Евгений
Мишунин, инвалид первой чеченской войны,
председатель правления общественной
организации «Арсенал 32», объединяющей инвалидов
военных конфликтов Урала.
Так, может, хватит гробов?
Новых безруких и безногих? С каждым погибшим и
увечным на Кавказе война приносит государству
такую ответственность, с которой оно все более не
справляется. И тогда, как алиментщик, государство
начинает накручивать петли, уклоняясь от долгов,
заметая следы всяческими мероприятиями вроде
нынешней «федеральной льготной реформы». Так,
может, легче войну наконец закончить?
Этот вывод прямо на
поверхности. Война сегодня мучает всех: и тех,
против кого государство посылало воевать (людей
Чечни), и тех, кого посылали. Отверженных и
наказанных у государства таким образом
получаются армии — армии тех, кому оно должно. И
чиновники стали изрекать: мол, число льготников в
нашей стране искусственно завышено — на том же
Урале их 1 миллион 200 тысяч, и поэтому «надо что-то
делать». Это чистая правда: цифра завышена.
Завышена постоянно провокационной политикой
нашего государства. Эта политика воспроизводит
ветеранов войны, как почва грибы в дождливое
лето. Например, нынешнее. И предыдущее. И до него...
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
наш спец. корр., Свердловская область
19.08.2004
|
|
|
