 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
ДИКОЕ ПОЛЕ БИТВЫ ЗА ИМИДЖ ПРЕЗИДЕНТА
Репортаж из лагеря в
Грозном, объявленного правительством
«благоустроенным жильем для вынужденных
переселенцев»
 К 1 марта, пообещали Путину чиновники, все
беженские лагеря будут располагаться только в
Чечне. А тем, кто будет упорствовать в своем
нежелании переселяться из лагеря в Ингушетии в
лагерь в Чечне, Гарант гарантирует все:
отключение воды, света, газа, лишение права на
медицинское обслуживание и образование. Слава
нашему Гаранту!
За процессом массового
нарушения прав человека и Конституции, идущим в
данный момент, назначена присматривать боевая
подруга Гаранта — председатель Комиссии по
правам человека при президенте РФ Элла
Памфилова.
Окружная
Это место трудно
назвать поселком, микрорайоном, на худой конец —
хутором. Самое правдивое для него имя — просто
лагерь. Наспех сколоченные из дерева некрашеные
хижины, опоясанные обрезанными трубами.
Ни газа, ни воды, никаких
удобств. Даже тех, что во дворе. Волком смотрящие
рабочие. Причина станет ясна позднее: так
называемая Дирекция по восстановлению, которая
тут всё, хронически не платит им за работу, но
давит на идеологию: сдай поселок — и все, Путин
так решил.
— А за какую работу? —
спрашиваю всклокоченного Cупьяна Самбаева,
представившегося прорабом.
Мы с ним обходим поле
битвы за имидж президента — строителя мирной
жизни в Чечне. На поле — деревянные каркасы да
мертвые сети ржавых труб.
— Дома это, — мрачно
настаивает прораб. — И нам должны заплатить.
— А за что?
Супьян смотрит в сторону.
У этих каркасов грозненской окраины, называемой
Окружная, есть своя история. Их спешно поставили
вдоль дороги вскоре после наводнения прошлого
года — это было материальное воплощение
выделенных правительством бюджетных средств на
«помощь пострадавшим». Лагерь предназначался
людям из затопленных домов, но все они, невзирая
на отчаянное положение, дружно отказались идти в
это необустроенное никуда. Решили: какая,
собственно, разница, где сидеть — на своих
развалинах или в голом поле? Так лучше уж на
своих…
И тогда правительство
Чечни, администрация Кадырова, министр по делам
Чечни Станислав Ильясов, МВД РФ в лице
миграционной службы, отвечающей за переброску
беженцев из Ингушетии в зону «продолжающейся
борьбы с международным терроризмом»
(президентский термин), две дирекции по
восстановлению разрушенного (одна — в Грозном,
другая — в Москве) — все они между собой крепко
посовещались — вышли с предложением в
правительство России превратить
проигнорированный населением лагерь в «отличное
место для добровольно возвращающихся из
Ингушетии беженцев» (термин Ильясова). Сеанс
черной чиновничьей магии. Правда, без
последующего разоблачения. На Окружную ездили
комиссии из столицы и ЮФО (Южного федерального
округа) — серьезные господа хмурили
государственные лобики, плевали на бетонные
полы, где, судя по сметам, уже «лежал линолеум», и
приговаривали: хотя бы «доски киньте»…
И… признавали каркасы
(стоимостью 775 тысяч рублей!) пригодными для
«благоустроенного жилья». В Кремль уходили
документы о том, что «все готово» и только
«плохие беженцы», одурманенные масхадовской
пропагандой, упорствуют в нежелании ехать
навстречу своему счастью. Кремль поставил срок —
к 1 марта, до выборов, вопрос с последствиями
войны, начатой перед первыми выборами, должен
«быть закрыт». В январе от имени путинской
администрации сюда была послана Элла Памфилова
— вынести вердикт душой.
— Памфиловой понравилось.
Что вы копаетесь? — угрюмо цедят рабочие.
— А сами бы вы согласились
тут постоянно жить?
— Почему — постоянно? —
говорит прораб. — На время, пока не восстановят
их дома.
— Но вы же знаете, как тут
восстанавливают! Кто-то въехал в свое
восстановленное жилье?
Бригада молчит. Потому что
не въехал никто. И это знают все.
Деньги, которых нет
Принято полагать, что
есть два пути «восстановления» в Чечне. Первый —
перечисление денег на личные счета, и ты делаешь
все сам. Второй — ремонт тебе делают на
означенную сумму, но денег на руки ты не
получаешь.
В реальности эти пути
сливаются, как две реки в одну. Чтобы убедиться в
этом, далеко от Окружной ходить не надо. Всего-то
на соседние улочки через дорогу. Там — лачуги
пострадавших от прошлогоднего наводнения. И
материальные доказательства работы
госмеханизма — как была организована выплата
бюджетных компенсаций по наводнению. На
Транспортной улице живут не те, кого пытались
согнать в лагерь на Окружной после прошлогоднего
разрушительного разлива реки Сунжи. Тут
категория лиц, испытавших на себе смесь первого и
второго вариантов «восстановления»: те, кому
якобы выплатили компенсации по постановлению
правительства от имени государства Российского.
Деньги, судя по документам, были переведены на
личные счета граждан в банке, граждан не
гипотетических, а вполне конкретных, с именами и
адресами, и на эти деньги граждане должны были
восстановить свои дома. Но…
Что видим? Лачуги — все те
же. Только подсушились. Да люди их сами подлатали
— вся улица Транспортная такая. А «выплаты на
персональные счета» происходили следующим
образом: приходили бригады от имени дирекции
(грозненской), говорили: «Вам положено сделать
работ на 771 тысячу рублей (это — реальные деньги,
в которые комиссия оценила восстановление для
конкретной семьи, фамилия которой редакции
известна. — А.П.), но нам надо делиться и с
администрацией Кадырова, и с московской
дирекцией, поэтому нам лично перечислили 30
процентов от вашей суммы, и мы можем на нее вам
только покрыть крышу…».
И, действительно, покрыли.
Семья же расписалась за 771 тысячу.
Ничем не лучше
«восстановление жилья» для беженцев из
Ингушетии. Сомневающихся нет: что времянки на
Окружной превратятся в постоянное жилье ровно в
тот момент, когда их порог переступят беженцы.
Прораб продолжает:
— Да не беспокойтесь: они
приедут и сами все сделают. Наши люди трудяги. Всю
жизнь на шабашках. Мы сбили — они дотянут. Ну и
что плохого? Каждая семья хочет что-то свое.
Правда?
— Правда. Но здесь по
плану — кухня? Где хоть какие-то признаки? Плита…
Прораб отвечает вопросом
на вопрос:
— А если здесь
запланирован туалет, то обязательно должен
стоять унитаз? Даже если воды нет?
…Слышен мерный стук
молотка. Это рабочий поодаль вгоняет гвозди в
«курятник», который должен стать общественной
уборной для беженцев.
— Простите, но вы же сами
сказали, что вода будет?
— Ну… — тянет прораб. —
Никто же не знает, когда…
— А где же пол? —
спрашиваю, стоя в «доме», который «уже полностью
готов».
— Вот, — тычет он туда, где
земля. Или бетон. Понять сложно под слоем грязи.
— Но там же… земля?..
— А в палатке что?
Действительно, там тоже
земля, на которой в лучшем случае лежат доски, на
них стоит буржуйка, сжирающая дрова и дающая
тепло ровно столько времени, пока головешки не
стали пеплом. И здесь будет то же самое, и, значит,
государство сознательно готово менять шило на
мыло, тратя на это пустое занятие миллионы ради…
Ради чего?
…Трещит телефон. Я
знаю, кто это — беженка Вера, русская грозненка,
замужем за чеченцем. Ее семья, потеряв угол в
Грозном, пятый (!) год прозябает в палатке на
окраине ингушской станицы Орджоникидзевской, и
мочи больше нет переносить действительность, в
которой Вера с детьми обретается уже почти
полжизни. Когда мы встречались в Ингушетии, Вера
так и сказала: «Почти полжизни», и кто посмеет
спорить, что год в брезентовой палатке не идет за
пять. За что Веру — в другую резервацию?
— Нас выгнали из одного
лагеря, — кричит Вера сквозь помехи
антитеррористических глушилок. — Теперь мы в
другом — в «Саците». Но и тут вчера отрубили воду.
Как жить? И это — «добровольное возвращение»?
Куда? В новый лагерь? Пожалуйста, подействуйте на
них.
— Но у вас же была
Памфилова… — прорываюсь в ответ.
Разговор обрывается. Но
я-то знаю, что северокавказские вояжи
председателя Комиссии по правам человека при
Путине приносят в Москву одно: легитимизацию
творящегося беззакония и возможность первым
лицам государства говорить западным
ВИП-коллегам: «Мы контролируем ситуацию»,
продолжая плевать на Конституцию… Г-жа
Памфилова — душевная женщина, но она — часть
госсистемы, которая сегодня абсолютно
иррационально уперлась в том, чтобы вернуть
беженцев в Чечню. Никаких логических аргументов
в пользу разумного подхода чиновники не
воспринимают. Выгнать всех к 1 марта, чтобы к 14-му
успеть снести палатки, — и никаких гвоздей.
Почему сложилось только так?
Один из самых стойких
стереотипов второй чеченской войны состоит в
том, что беженцы — враги. Не вынужденные
обретаться в палатках, попав туда из собственных
теплых домов, ныне разбомбленных. Не лишенцы в
правах. Не без вины виноватые.
Только враги, которые
должны быть повержены. Как часть масхадовской
структуры. И пособники МТ («международного
терроризма»), с которым боролся, борется и будет
продолжать еще четыре года бороться Путин. Если
послушать военных и чиновников, то беженцы не
желают возвращаться в Чечню только потому, чтобы
иметь возможность продолжать агитацию против
политики Путина перед иностранными журналистами
и правозащитниками, которым проще попасть в
Ингушетию, чем в закрытую чеченскую зону.
Так родилась идеология
решения беженской проблемы, при апофеозе которой
мы присутствуем сейчас, — победить любой ценой.
Никаких переговоров. Понимания. Лишь: отрезать
воду и газ — и пошли туда, где зачистки и война. Не
подчинились — пеняйте на себя. С врагом же не
церемонятся.
Телега репрессий несется
по нашей земле. Она сметает все на своем пути, с
одной стороны. И рождает сопротивление — с
другой. Все — будто назло. Все — будто против. Но
кого? Только ли беженцев? Против нас с вами. Дети
из резерваций никогда в истории не прощали
своего унизительного детства детям из теплых
домов.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
обозреватель «Новой», Чечня
16.02.2004
|
|
|
