КАК ОТОРВАТЬ ДАНИЛКУ ОТ ЕГО СУДЬБЫ?

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

КАК ОТОРВАТЬ ДАНИЛКУ ОТ ЕГО СУДЬБЫ?
Вечер перед Рождеством в сиротском доме

Данилка учится переодевать мокрые трусы. (Фото Виктории Ивлевой)

       Две столицы
       Наша Москва — чрезвычайно богатый город. От года к году растут сверхдоходы живущих тут граждан. И это здорово, когда перемигиваются огнями клубы, казино, рестораны, телевидение не унимается в демонстрации ломящихся от разносолов новогодних пиршественных столов, а люди соревнуются, сколько сотен долларов одномоментно они способны пустить на ветер, выделываясь друг перед другом в замысловатости праздничных фейерверков, которые в этом году стали еще более схожи с реактивными установками «Град»…
       Все, кто остался в Москве на нынешние новогодне-рождественские торжества, имели шанс лишний раз убедиться в том, что город в своем богатстве просто утопает.
       — Наверное, и у вас стал заметнее рост благосостояния? Чем больше богатых, тем у вас больше игрушек, подарков, книжек, фруктов, памперсов, наконец? Много благотворителей было перед Рождеством?
       — Никого, — коротко отвечает Лидия Константиновна Слепак, главный врач специализированного дома ребенка
       № 25 на окраинной улице Елецкой в Южном округе Москвы.
       — А вы — «специализированный» дом, почему?
       — Психоневрологический. Сейчас все дома ребенка — психоневрологические, такие дети…
       Собственно, за окном — вечер накануне Рождества, свист и уханье фейерверков где-то в темноте за стеклом — там действительно вечер подарков, радости, хороводов и угощений.
       Там… Да не здесь. Две женщины, ищущие себе детишек и убегающие от собственного горя, принесли бананы и мягкие игрушки. Вот и все.
       — Пойдемте же в группу… — говорит мудрая Лидия Константиновна тоном, что именно «группа» все покажет без лишних объяснений.

       Свечка
       Данилка торчит на взрослых руках, как свечечка. Будто он с тобой — ведь приобнял же чуть-чуть. Но и без тебя — одиноко, отстраненно, мир прошел мимо, сам по себе. Худенькую спинку держит прямо, в струнку, как йог. А ручки-ножки — степенно и несуетливо.
       Довершает сходство с горящей в сумерках свечой копна его светлых вьющихся волос. Чуть дуновение воздуха из открытой в коридор двери — и шелковые Данилкины локоны нежно колышутся, как пламя. Рождественское чудо, а не мальчик — слава богу, детей в сиротских домах перестали стричь под «ноль».
       Только вот чье чудо?.. У Данилки пока совершенно бесперспективный официальный статус. И вопрос этот очень серьезный — принципиальный и определяющий в Данилкиной судьбе. Как «быть или не быть», стать или не остаться… Поворотный — как и в судьбах многих других детей, находящихся сейчас в домах ребенка на государственном попечении.
       — Этот мальчик — юридически отягощенный. И поэтому его никто не может усыновить, хотя он такой чудесный, — объясняет свою специфику Лидия Константиновна. — А чем раньше его возьмут, поймите — чем быстрее он попадет в семью и станет там единственным и неповторимым — тем больше у ребенка жизненных перспектив, тем скорее он выровняется и все, что было с ним, забудет навсегда.
       Вокруг — очень тепло, даже уютно, чисто и красиво. Как в хорошем детском садике. Группа, где живут Данилка и еще одиннадцать мальчиков и девочек, называется ласково — «Скворушки». Такова табличка на входной двери — и это от души: Данилка — «скворушка» на местном наречии. Никаких страшилок о быте и нравах сиротского учреждения в 25-м доме ребенка вы и близко не найдете. Милые и очень усталые женщины — терпеливые воспитатели и нянечки с растянутыми до пола руками — возятся с детьми, но попробуй потаскай и успей сделать все необходимое за двенадцать испарившихся во времени и пространстве мам… Все тут очень хорошо.
       Вот только дети не плачут. А воют.
       Или молчат — смеха не слышно. Данилка тоже все время молчит и еще тихо скрежещет зубами, внимательно вглядываясь в пришлых незнакомцев. Странно, но он не разглядывает людей, а смотрит прямо в глаза, и при этом у него взгляд следователя, а не ребенка года и трех месяцев от роду…
       «Юридически отягощенный» Данилка — это значит, что в его личном деле нет документов об официальном отказе от него биологических родителей. И так сегодня чаще всего бывает с сиротами наших дней — меньшая часть современных мамаш-отказниц отрекается от своих младенцев, как положено, в роддомах, в присутствии юристов, зато самое распространенное явление — это дети случайных связей, которых родили мамы без паспортов и регистраций, а потом, от всяких хлопот подальше, просто подкинули в лучшем случае на чей-то порог, а в худшем оставили на улице, в кустах, где рожали, в урнах, которые оказались поблизости от кустов, в мусорных бачках… (Для ясности определений Лидия Константиновна выделяет таких гражданок в категорию «легче родить, чем сделать аборт».)
       И дальше — государство ищи их свищи. Процедура требует такого поиска. Но милиции — лень да и наплевать, раз мероприятие это безденежное. Не до того и судам в нашей стране — равнодушной стране совершенно не зависимых от защиты прав конкретного человека судов. По процедуре после милиции должен сказать свое слово именно суд. Так вот, Данилкина судьба сейчас зависла как раз в судебных тисках. В мае (!) приняв к производству дело о лишении родительских прав исчезнувшей неизвестно куда мамаши, ни дня не уделившей Данилке внимания, Бутырский суд Москвы даже не удосужился назначить заседание, чтобы отделить ребенка от его же трудной судьбы и дать ему шанс… Почему?
       Потому что не каплет. Не до того. Никто влиятельный не заступится. Никто не поругает. Ничего не произойдет в стране, где каждый в основном за себя…
       Каплет же только над Данилкой. Не лишил суд прав его мамашу — Данилка обречен быть в сиротском учреждении. Да, тут кормят и одевают — система работает, и бомонд спокоен, что оборвыши не падают под колеса их джипов и не бередят им душу, жаждущую заработанных удовольствий, а не «скворушек» накануне Рождества.
       Но… У Данилки — жизнь прогорающей свечки. Катастрофически ограниченный горизонт индивидуального добра.

       Новенький
       В ночь перед Рождеством в доме на Елецкой появился новый жилец — «рождественский подарок».
       — Чем будем кормить Дмитрия Дмитриевича? — спросила доктор, входя к Лидии Константиновне.
       — Творожок, думаю. И пюре… Все-таки тяжелая почечно-печеночная недостаточность.
       Мальчика привезли из больницы — половину своей жизни он пролежал в реанимации. И теперь у Дмитрия Дмитриевича на затылке волос совсем нет — все вытерлись от долгого лежания на спине, хотя остальная шевелюра дай бог всякому в его возрасте (родился в декабре 2002 года, в мае 2003-го мать «забыла» его прямо в подъезде, ее, на удивление, разыскали, и теперь перед главврачом уникальное в своем роде заявление: «Прошу лишить меня родительских прав…»).
       … Дмитрий Дмитриевич сидит в специальном кресле-вертушке для малышей, которые не ходят, и изучает новое пространство вокруг. Перед ним погремушки и игрушки, но люди Дмитрию Дмитриевичу, похоже, интереснее. Он внимательно изучает главврача. Ему хочется получше ее рассмотреть. Но он никак не может приноровиться, как поставить непослушные от долгого лежания ножки, чтобы повернуться в кресле-вертушке к Лидии Константиновне лицом. А она не хочет ему помогать — она хочет, чтобы Дмитрий Дмитриевич не просто головой вертел, а научился добиваться…
       — Давай, Дмитрий Дмитриевич, — говорит главврач, — хватайся за жизнь! Борись.
       И Дмитрий Дмитриевич, лишенный помощи, борется, и спустя несколько минут он уже победитель — развернулся к Лидии Константиновне. У Дмитрия Дмитриевича, как положено, текут слюнки от режущихся зубов, но вся проблема во взгляде… Он у мальчика тринадцати месяцев, как у российского пенсионера глубоко за шестьдесят. (Сначала хотелось написать, «как у двадцатилетнего», но у двадцатилетних дерзкий взгляд всезнаек. Потом — «тридцатилетнего», но тоже не то. Тридцатилетние глядят уверенно и спокойно, уже чего-то добившись. «Сорока— и пятидесятилетнего»? Но у этих еще много надежды, что не все позади. Получилось «российский шестидесятилетний пенсионер» — точнее не скажешь о том, что перед глазами — глубокое знание жизни плюс жуткая тревога перед непрогнозируемым будущим.)
       — Кем вы себя чувствуете тут? Матерью Терезой? Защитницей самых слабых? Санитаром нашего леса? Чистильщиком социальных помоек? Или просто очень жалеете этих детей?
       — Нашим детям жалость не нужна. И это главное, что я выучила: их не надо жалеть. Им нужна помощь. Так вот, я — мы все в нашем детском садике, а мы не называем себя домом ребенка при них, только детским садиком, чтобы потом, в другой жизни, если их усыновят, дети даже подсознательно не вспоминали, что были в доме ребенка — так вот, мы им помогаем выжить. И еще: когда я только пришла сюда из элитной клиники недоношенных детей Первого медицинского института, у меня был, конечно, шок, что есть такие матери и отцы. А теперь, двадцать лет спустя, я точно знаю: что-то разумное в нашем существовании есть, потому что живет много тех, кто не в состоянии иметь детей, но благодаря нашей работе они могут надеяться на родительство. То есть я — необходимое связующее звено. Помогаю и тем, и этим встретиться.
       — То есть вы живете ради усыновления ваших подопечных?
       — Конечно. Это главное, что я могу сделать.
       — Как вы относитесь к иностранному усыновлению? В конце года было убийство мальчика в Америке… Ужасы, о которых пишут и рассказывают…
       — Я очень хорошо отношусь к иностранному усыновлению. Ужасы бывают и в наших приемных семьях, только об этом у нас принято помалкивать. И прямо сейчас идет речь об отмене опеки одному из наших воспитанников — он возвращается к нам… К тому же наши семьи не берут детей из одной семьи, иностранцы же — с радостью, и так братья и сестры не разлучаются. Это очень важно. У нас шестерых в Америку забрали. Наташу — младшую девочку среди шестерых — принесли завернутой в кусок обоев. Ее четырехлетний братик закутал, чтобы не замерзла. Больше в их доме было не во что… Что плохого — что все шестеро теперь в Штатах. Я смотрю на их фотографию — мне ее прислали оттуда… Никто и не поверит, какими они были, — это осталось только в нашей памяти. В прошлом году из 26 усыновленных ребятишек нашего дома 15 взяли международные приемные родители, в основном из США и Испании. Причем три были парами — братья и сестры. Их не хотели брать наши.
       — Не хотели? Или не могли? Не то материальное положение?
       — Не хотели. А богатые у нас, как правило, вообще не усыновляют.
       Казалось бы, на пересечении этих двух плоскостей — растущих сиротства и богатства — должно бы что-то получиться… Но не получается пока. Не выходит. Непримиримая свара одних олигархов с другими идет на ура. А борьба за лучшее будущее «скворушек» — нет… В том числе и в этот вечер перед Рождеством в очень богатой Москве с непересекающимися плоскостями.
       В чем выход? В одном — широчайшем общественном движении против сиротства. Число брошенных не уменьшается ни на йоту. И если число их сократилось в минувшем году в Москве только в связи с ужесточением правил столичной регистрации — тут гордиться нечем, потому что подкидышей, обнаруженных под кустами или в лесу, стало больше в других городах… Естественно, это движение должно быть не против сиротских учреждений и приютов. Оно за то, чтобы дети поскорее оттуда уходили: быстро найти подкидышу семью, обучить, как быть приемными родителями, помочь на первых порах, и все… Движение в том, чтобы дать шанс ребенку быть единственным и неповторимым…
       …Акрам Акрамович, мальчик с узбекскими глазами, все никак не ходит. Он лежит на животе в казенном манеже на синей клеенке, и об него все время спотыкается крошка Танюша. Она уже на ногах, но от рождения совсем слепая. Леночка тоже родилась без глаза, и нянечки должны следить, чтобы старшие детки не выковыряли ей протез. У Маши на лице трагическая маска, не покидающая ни на мгновение, даже когда засыпает. Ее бросили только два месяца назад — потому что Маше только два месяца. А Варя зато давно привыкла к одиночеству и все время на часах, как солдат: она зорко следит, когда кто-то из воспитателей откроет входную дверь, и всякий раз проскальзывает наружу, ее надо ловить и с воем возвращать обратно…
       Кем они станут?

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой»
       12.01.2004