ПРЕЗИДЕНТ ПРИКИНУЛСЯ «ЯБЛОКОМ» И СОЗДАЕТ СОЮЗ ПРАВЫХ СИЛ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ПРЕЗИДЕНТ ПРИКИНУЛСЯ «ЯБЛОКОМ» И СОЗДАЕТ СОЮЗ ПРАВЫХ СИЛ
Что на самом деле происходило на встрече Путина с правозащитниками, куда не допустили прессу

Москва, Кремль, 10 декабря, через три дня после выборов. (Фото ИТАР-ТАСС)

Москва, Кремль, 10 декабря, через три дня после выборов. (Фото ИТАР-ТАСС)

       10 декабря — в Международный день прав человека — президент Путин срочно встретился в Кремле с ведущими (по его выбору) отечественными правозащитниками. Их стали собирать в авральном порядке с 8 декабря, наутро после парламентских выборов, и у всех, кого приглашали к Путину, было мало сомнений в том, что администрация президента ошарашена провалом демократических фракций и это и есть главная причина спешки.
       Официально мероприятие называлось «круглым столом» и представляло собой монологи правозащитников о трудностях взаимоотношений с силовиками и правоохранительными структурами, краткие ответы приглашенных силовиков и реплики президента.
       Встреча с правозащитниками, запланированная как полуторачасовая, продлилась четыре с половиной часа, с 18.00 до 22.30. Путин казался никуда не спешащим, и был всего один десятиминутный перерыв — на его телефонный разговор с президентом США Бушем (позвонил Буш).
       Чтобы понять, зачем это понадобилось Путину в день назначения его вторых выборов, попробуем восстановить детали «круглого стола», закрытого для прессы.

(Рисунок С. Аруханова)

       Кто и почему?
       В числе званых в Кремль оказались: детский врач Леонид Рошаль (говорил минуту о своей любви к президенту), Людмила Алексеева (Московская Хельсинкская группа, говорила пять минут), Ида Куклина (Союз комитетов солдатских матерей России, три минуты — об использовании солдат в качестве рабов и других армейских ужасах), Валерий Абрамкин (Общественный центр содействия реформе уголовного правосудия, пять минут — о том, что творится в местах содержания заключенных; выступление, которое понравилось президенту больше остальных), Элла Памфилова (председатель комиссии по правам человека при президенте — выступала дольше всех о никуда не годных взаимоотношениях правозащитников и правоохранительных структур), Мара Полякова (Независимый экспертно-правовой совет, три минуты — о том же), Светлана Ганнушкина («Мемориал», комитет «Гражданское содействие», три минуты — о последствиях принятия нового закона «О гражданстве»), Алексей Головань (московский уполномоченный по правам ребенка), Тамара Морщакова (советник Конституционного суда, бывшая судья КС РФ, семь минут — конкретные предложения о гражданском контроле за властью), Борис Пустынцев (известный петербургский правозащитник), Алексей Симонов (три минуты — о свободе слова), Сергей Борисов и Александр Аузан (о защите малого бизнеса).
       По другую сторону баррикад их слушали: глава и заместитель главы президентской администрации Дмитрий Медведев и Виктор Иванов, генпрокурор России Владимир Устинов, министр внутренних дел Борис Грызлов, министр юстиции Юрий Чайка, министр по делам печати Михаил Лесин и председатели трех судов — Конституционного, Верховного и Высшего арбитражного — Валерий Зорькин, Вячеслав Лебедев и Вениамин Яковлев. Был и Николай Патрушев, директор ФСБ, но быстро исчез, поэтому роли не играл.
       Кремль, как известно, — место клановое, ранжированное, и тут друг другу посылают сигналы чаще, чем слова. Пока ждали президента, госдеятели нарочито кучковались только между собой, до прихода Путина с правозащитниками не общались. Лишь министр юстиции Чайка и председатель Верховного суда Лебедев подошли к правозащитной части стола и хотя бы поздоровались.
       Какое кому тут место, подтвердили и паркетные журналисты. Когда за пятнадцать минут до президента в зал запустили телекамеры, иллюзии, ради кого мероприятие, рухнули: камеры к правозащитникам не приближались, снимали только силовиков.
       Другой знак приобщенности к высшей политической жизни — это правильно улавливать дуновения, кого клевать. И тут правозащитники, надо сказать, не пали в грязь лицом — все дружно стали шпынять генпрокурора Устинова, и это стало основной деталью мероприятия. Друг за другом на него нападали то правозащитники, то лично Путин обвинял его в огульности суждений и одергивал. Тамара Морщакова, которой почему-то было дозволено больше остальных, постоянно внедрялась в разговоры и давала правовую оценку сказанному.
       Например: зашел спор о ювенильной юстиции. Идея была в том, что совершенно необходимо сопровождение социальным работником всего следственного и судебного процесса над несовершеннолетними (идея не оригинальная, проверенная во многих странах) — это явное Устинов парировал в том духе, что «не предусмотрено нашими законами». Морщакова жестко осекла генпрокурора: законов, о которых говорит Устинов, не существует… Выходило: либо генпрокурор не все законы читал, либо умышленно вводил аудиторию в заблуждение.
       Когда «круглый стол» закончился, осталось послевкусие — карьера Устинова финиширует то ли уже до Нового года, то ли сразу после.

       О личном
       Личного было немало. Собственно, все конструктивное и было личным. Лишь случайно переходящим в общественное.
       Рассказывает Светлана ГАННУШКИНА:
       — Только когда ОНИ что-то понимают лично, тогда вообще что-то возможно. В перерыве я решила подойти к Виктору Петровичу Иванову, он еще руководитель межведомственной рабочей группы по развитию миграционного законодательства. Неожиданно оказалось, что у нас одно и то же отношение к институту прописки — отрицательное. Выяснилось, жена Виктора Петровича недавно провела пять часов в очереди, чтобы оформить регистрацию друзьям, приехавшим в Москву погостить у них, была вне себя…
       Только тогда замглавы Иванов осознал всю пагубность возрождения прописки? И решил с этим бороться? Обнадеживающе. Через страдания жены Виктор Петрович подошел к принципиальным решениям: он, генерал ФСБ, предложил Ганнушкиной, одной из самых бескомпромиссных наших правозащитников, создать совместную группу по реформированию института регистрации.
       — Смысл нашего сотрудничества в том, чтобы превратить ее в уведомительную и простую процедуру, — продолжает Светлана Алексеевна, — сейчас это настолько сложно технически, что люди не имеют шансов быть невиновными перед государством.
       Еще пример победы личного над косностью в подходах к ужасам жизни: Валерий Абрамкин, борец за права тюремного населения, выступая, рассказал президенту трогательную историю о двух несовершеннолетних девочках. Дети были незаконно осуждены, а то, что они несовершеннолетние, не заметил ни суд, ни в СИЗО. Выяснилось это, только когда девочек привезли по этапу в колонию… Неожиданно Путин отреагировал очень живо, в его глазах мелькнуло сопереживание… Оказывается, его семья столкнулась с подобной историей о двух девочках, незаконно пострадавших, и теперь жена Путина опекает детишек… Может ли порадовать такое — когда только личные ассоциации способны сдвинуть точку зрения президента на права страдающего человека?
       — Да, по некоторым вопросам у президента очень обывательская и неквалифицированная информация из тенденциозных источников. И он ее не корректирует, — говорит Ганнушкина.

       Любовь
       Как заставить правозащитника любить власть? Оказалось, требуется не так много. Даже принципиальная разница в фундаментальных подходах к действительности не помешала правозащитникам, приглашенным на встречу с Путиным, рассыпаться перед ним самым мелким бисером. В один из моментов кто-то из них прямо так и рубанул в глаза любимому: мол, ощущение, что вы понимаете нас куда лучше, чем силовики. Путин ничуть не смутился и рубанул в ответ: «Это потому, что я в душе демократ».
       Дальше градус счастья только рос. Апофеоз соития личного с общественным случился, когда слова «на минутку» попросил доктор Рошаль. «Владимир Владимирович, я вас люблю», — сказал он уже привычное. И продолжил: «И я не люблю Ходорковского...». Владимир Владимирович напрягся — от повисшего многоточия, кто знает, куда вынесет этого Рошаля.
       И точно, доктора понесло на рифы: «Хотя я вас люблю и не люблю Ходорковского, я не готов видеть Ходорковского под арестом. Ну куда он сбежит?».
       Между президентом и правозащитниками выросла стена отчуждения, и аудитория прикусила языки. О Ходорковском больше никто не отважился вспомнить. Атмосфера помрачнела, и нашелся только один человек, который посмел приблизиться ко второй теме, на которую клевреты президента просят с ним не говорить, он тут же выходит из себя… Ганнушкина вспомнила о Чечне, хотя Чечня в плане не стояла.

       Война
       В результате 10 декабря Путин признал то, что никогда не признает публично: что в Чечне война и действуют «законы военного времени» (какие? где написаны?), поражающие людей в правах. Поводом к откровениям стала новая книжка правозащитного центра «Мемориал». Было это так: заканчивая свое короткое выступление, Ганнушкина сказала, что не может рассчитывать на внимание президента по Чечне, и поэтому просто передает ему книжку — «Здесь живут люди. Чечня: хроника насилия». Это было неожиданно, окружение уже ничего не могло отфильтровать. Путин книгу взял и так же неожиданно заинтересовался ею: он листал ее всю оставшуюся встречу напролет. Более того, унес с собой.
       — Поймите, Владимир Владимирович имел возможность никак не реагировать. Однако он этого не сделал. — Светлана Алексеевна восхищена. — И в конце сам завел разговор о Чечне. Во-первых, он сказал, что там «законы военного времени», «особая ситуация»; и в этом смысле мы как находились на разных позициях, так и остались на них. Он уверен, возможно попрание прав человека во время борьбы с терроризмом, и есть основания, в связи с которыми можно не заботиться о соблюдении законов. К сожалению, позиция власти тут непоследовательна, мягко выражаясь. Когда речь идет об уплате налогов, власть говорит, что нет такого закона, который нельзя соблюдать, зная, что есть такие законы, которые соблюдать невозможно. Пример из нашей практики. Я не могу платить налог с гуманитарной помощи — старой одежды, которую приносят москвичи в наш комитет помощи беженцам. А от нас требуют, чтобы мы оценивали эти мешки в рублях и платили часть государству. Или — как отчислить налог с благотворительных обедов? Один обед в месяц отдать госструктурам?.. Но Путин не слышит этой аргументации. «Тогда не надо заниматься такой деятельностью», — сказал он. И все. Зато когда речь о нарушениях прав человека в Чечне, мы сразу слышим, что на законы можно не обращать внимания.
       На этом обсуждение чеченской проблемы не закончилось. Листая книгу, президент еще сказал, что «пишете вы не так» и если бы «вы писали понятно для людей», то они за вами пошли, а «вы могли бы реально оказывать давление на власть» по Чечне, но «так, как вы излагаете, это невозможно».
       Стало ясно, что это о «ЯБЛОКЕ» и СПС, проигравших выборы. И что Путин проигрышем и демократами сильно раздражен: ему трудно без них, они ему необходимы.
       — Путин прав, — продолжает Светлана Алексеевна. — Мы не умеем объяснить людям, что мы не на той и не на этой стороне, а защищаем права. Российский обыватель, который совершенно оболванен телевидением и уверен, что есть две стороны: «наши» и «не наши», и вот он открывает эту книгу… Как и президент, обыватель видит там чеченские фамилии и воспринимает, что мы — «на той стороне».
       Дальше разговор спонтанно ушел на Ирак. Путин говорил в том духе, что мы, Россия, все равно выглядим лучше США, потому что ведь возбуждено больше уголовных дел против военнослужащих, совершивших в Чечне преступления, чем в Штатах. Генпрокурор подсказал: «Более шестисот». Но из шестисот мало что доведено до ума…
       Все это уже было смято. Людмила Алексеева, неформальный дуайен российских правозащитников, фигура, возведенная властью в знаковую, олицетворяющую сейчас для Кремля правозащитное сообщество, предложила созвать «круглый стол» с обсуждением проблем Чечни в таком же круге с президентом. И уже после «до свидания» Путин сказал: «Подумаем». Что значит — этого не будет.

       Итоги
       Зачем Путин встречался с правозащитниками?
       Правозащитники остро понадобились Кремлю как антураж — облагораживающая декорация, которая должна закрыть дыру отсутствующего парламентского демфронта. К тому же Путин — неплохой имитатор. Он умеет подбирать чужое с земли и успешно рядиться в чужие костюмы. Бывали времена, он имитировал железную волю и кулак, и это было хорошо сыграно. Сейчас наступило время примерки на себя упавших одежд «ЯБЛОКА» и СПС — он решил сымитировать их обоих в одном себе.
       А что правозащитники? Готовы ли на предложенную им замену Явлинского с Немцовым на одемокраченного, в силу обстоятельств, Путина? Самое пародоксальное, что да — правозащитная среда готова ответить на это сердцем, даже согласившись на выведение Чечни за скобки… Почему?
       Близость к власти делает человека вялым к слову «нет». Близость к Кремлю — менее разборчивым. И Кремль это отлично знает — сколько их уже было, придушенных им до нужной степени молчания.
       Отсюда и подходы — слегка прижать к груди. Главный способ приручения непокорных в нашей стране — не деньги, а приближение к власти на расстояние хотя бы пионерского поцелуя, и непокорные начинают млеть. Например, вслед за доктором Рошалем и многие другие востребованные нынешней властью последователи Сахарова и Боннэр уже заговорили… о личном обаянии Путина, что им «вселяет надежду»…
       Так что же это за штука — президент встретился с правозащитниками? Сдается, президентская администрация хочет слепить себе из некоторой их части придворных демократов — ниша-то обезлюдела после 7 декабря, и борцам за наши и ваши свободы предлагается до 14 марта исполнять как декоративную, так и смысловую демократическую роль у трона. Что, согласитесь, весьма прагматично. Во-первых, имидж «современного европейского лидера» предписывает. А во-вторых, как бы там ни было, президенту, чтобы до марта устоять хотя бы в относительных центристах (а он этого очень хочет), сильно требуются непререкаемые подпорки справа при наличии шумного отряда активных толкачей слева.
       Не в первый раз в нашей новейшей истории намечается смычка власти и правозащиты. Однако в первый раз она может быть столь принципиальна для бывших диссидентов — куда идти народу, если одна часть оппозиции разбомблена, а другую, чуть ли не последнюю, пытаются поместить в карман для утилитарного назначения?

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       15.12.2003