«МИР» ПОСЛЕ «ВЫБОРОВ»

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

«МИР» ПОСЛЕ «ВЫБОРОВ»
Зарисовки о современном этапе так называемой антитеррористической операции

(Фото PhotoXPress)

       Сказали: в Чечне «наступил мир». И пояснили: точка его отсчета — 5 октября, поголовно всенародное избрание президентом ЧР Ахмат-Хаджи Кадырова.
       Ладно, пусть так — деваться некуда. Но ведь заклинали! После 5 октября будет все лучше и лучше… Потому что избрали не поперек Путину.
       В ожидании лучшего прошел месяц. «Первый месяц мира»? У кого повернется язык сказать, что Чечня отныне — полноценная республика, а не зона, как до 5 октября, для проживания второсортных? Что изменилось на территории, огороженной так называемой антитеррористической операцией?

       Пост «Кавказ»
       Внутричеченская жизнь, как и прежде, начинается с денег. Или с поста «Кавказ» — многослойного проверочного пирога на административной границе Чечни и Ингушетии. Лаз в Россию и обратно представляет собой ряд зеленых вагончиков, понатыканных с интервалами вдоль федеральной трассы Ростов — Баку, в каждом из которых несут вахту представители разных федеральных силовых ведомств. Изначальная цель — так сказать, антитеррористическое сито.
       …Чудный солнечный денек бабьего кавказского лета самого конца октября. На передних рубежах поста, на его авансцене, стоит молодой одинокий контрактник — он тормозит все машины и никуда никого не пускает. Контрактник нервно и хаотично перемещается туда-сюда поперек дорожного полотна, будто не в себе. Или накурился какой-то гадости? «Не подходи ко мне!» — вскрикивает он то одному, то другому водителю, пытающемуся прорваться дальше, к следующему этапу главного поста второй чеченской войны.
       — Выдерживает, — комментируют временно задержанные. — Выдавливает. Чтобы мы с радостью отдавали.
       Цена поста «Кавказ» — 10 рублей с носа и 50 с машины. Кто платит, тот и проходит — и «в Россию», и из нее. Вези, собственно, что хочешь. Все ровно так же, как это было четыре с лишним года войны подряд, — на этой линии фронта без перемен. Новинкой осеннего сезона можно считать лишь срывание любых покровов с позора — взятки тут берут практически открыто, продаются, не стесняясь. И продукты распада (нравственного) налицо. Прямо по правую руку от нас — от остановленного сейчас потока машин в Чечню. За жиденькой лесополосой и колючей проволокой, прямо на территории в/ч, где проживают охранники поста, прорисовывается автостойбище. Можно заметить новенькие хорошенькие легковушки под попонками от дождя и пыли — в основном это «девятки» и «десятки» — машины, на которых принято ездить в Чечне.
       «Кавказская» стоянка означает для знающих много — это на посту готовится смена состава. Сейчас тут дежурит как главный наполнитель курский ОМОН, и у одних омоновцев заканчивается срок командировки в Чечню — другие вот-вот приезжают. Именно по этому случаю и можно пока наблюдать слегка закамуфлированные автомобили: скоро они уедут «в Россию», как тут говорят, вместе с новыми хозяевами. Не стесняясь, омоновцы разъясняют тем, кто возмущается поборами: «Чтобы приехать сюда, мы платим начальству 2 тысячи долларов — делимся прибылью. Все знают дома — едем на заработки». От такой идеологии и получаются автомобили. Машины, что сейчас за кустами, делятся на две категории — они или экспроприированные в чистом виде, или достались мародерам в погонах за «смешные цены». Сериал «Оборотни», надо сказать, тут можно снимать в реальном времени, ежедневно. Да только никто не спешит.
       …Толпа на подступах к «Кавказу» тем временем нарастает. Ажиотажный спрос налицо. Люди нервничают — кто-то куда-то опаздывает. А контрактник продолжает запретительные маневры: кричит, передергивает автомат. Правда, неловко, и патроны у него валятся из магазина на землю. «Наверное, все же наколотый», — переговариваются временно задержанные без суда и следствия. Удивления нет: в таком виде тут многие федералы, которые при деньгах. То есть при постах.
       По встречной полосе вихрем подъезжает кто-то на белой «Волге» — и контрактник уступает дорогу. И вот это — новшество. На «Кавказе» теперь действует иерархия: все чеченцы разделены на «хороших» и «плохих». «Хорошие» — это те, кто «с нами» (иерархия очень развита на всей территории «антитеррористической операции»), новейшее (прокадыровское) чеченское чиновничество, облеченное удостоверениями от РОШа (Регионального оперативного штаба «антитеррористической операции») за доказанную лояльность федеральному центру и Кадырову.
       «Хороших» особенно не унижают, но нельзя сказать, что каста велика. «Плохие» же чеченцы — все остальные, их большинство, которое по-прежнему обирают, обыскивают, унижают, уводят… И, естественно, все «плохие» обязаны платить. 10 рублей — с обычного «плохого чеченца», у кого документы в порядке. 50 — с проблемного, отягощенного «компьютером» или еще какой-то информационной гадостью. «Компьютер» — это чудище, обитающее в зеленых вагончиках, там «пробивают» паспорта. Но большинство «плохих» до «компьютера» стараются не доводить — платят с первого взгляда. Чтобы даже не «пробивали».
       Итого: главная прибыль федералов — от «плохих». Поэтому боевая задача и не состоит сегодня в том, чтобы уменьшить их количество. Бог весть какие финансовые потоки уже насытили и неуклонно продолжают кормить охранников «Кавказа» и их семьи. 5 октября и инаугурированный Кадыров, как это видно невооруженным глазом, ровным счетом ничего не поменяли в сложившейся конфигурации главного поста и его минотавров. Ничего, кроме одного. «Кавказ» — фактически и есть настоящая чечено-росссийская таможня, и в этом смысле можно верить путинским предвыборным речам о «самой широкой автономии для Чечни».
       …Контрактник ломается недолго, хоть его надсадный ор: «Стоять!» еще слышится. «Неужели — по 50 придется?» — тихо переговариваются люди. Наконец контрактник начинает подпускать к себе водителей с паспортами, куда аккуратно вложены купюры. Машины медленно ползут к следующему зеленому вагончику.

       Призыв 23 марта
       У Адама, случайного попутчика по чеченским дорогам, — желто-зеленый, больной цвет неподвижного лица. В маршрутке Адам сидит от меня слева и постоянно и неуклюже будто бы перекладывает свои мышцы с места на место — ломота, наверное.
       — Что-то случилось?
       С первых попыток ничего не выходит — Адам продолжает корчиться от боли, но помалкивает. Однако вскоре сдается. Он — как раз тот, кто из «призыва 23 марта» с последствиями после «5 октября».
       Когда провели «всенародный референдум» по новой чеченской конституции, Адам, которому 26 лет и всю войну он прожил с бабушкой в селе, решил, что больше сидеть и ждать, когда заберут, он не может.
       — Все надоело. Вся эта ложь…
       Так Адам пошел в горы, в отряд. Никогда до этого не воюя и вообще — не играя ранее ни в какие ичкерийские игры.
       — От безысходности пошел. Сидеть и ждать, когда за тобой придут… Слушать, как ТАМ пытают… Я больше не мог.
       В горах выяснилось, что Адам физически некрепок — на переходах он отставал, и боевики сказали ему возвращаться домой. В селе его отсутствие заметили и донесли куда следует. Вскоре Адама забрали в ФСБ в станице Шелковской.
       — Ломота — это от тока. Особенно током пытали, — выталкивает из себя слова Адам.
       — А ради чего пытали?
       — Хотели, чтобы я доносил. Когда понял, что больше вытерпеть эту боль уже не могу, согласился. У меня не было вариантов. По-другому я бы не вышел. Мне так и сказали: «Или умрешь, или работай на нас».
       Теперь Адам в бегах. Собственно, он теперь больше и не будет Адамом. Он станет кем-то другим — сменит все: имя, фамилию, отчество, время и место рождения. И исчезнет из Чечни. Навсегда.
       — Пока в Шелковской есть ФСБ. — Так говорит этот парень. И обращается к мужчинам, сидящим впереди, по-чеченски. Те отвечают: «Говори по-русски. Она не понимает».
       — А я не могу по-русски. Слова не идут. После того, как пытали, — объясняет мне. — Извините.
       Остается добавить, что Адам — лишь наполовину чеченец. Его мама, рано умершая, была русской.

       Зейнап
       Зейнап иногда кормила боевиков. Не потому, что обожала их, а потому, что так положено: покормить, кто постучался в дверь и попросил хлеба. Наконец пришла расплата. Ее забрали «в интернат». Это такое место в райцентре Урус-Мартан, которое, с одной стороны, действительно здание бывшего интерната для девочек-горянок, а с другой — символ ужаса, боли и смерти. В «интернате» находится урус-мартановское райуправление ФСБ, одно из самых жестоких в Чечне, и время от времени сюда любят наведаться бойцы других «эскадронов смерти», действующих на территории республики и занимающихся уничтожением («мочат в зародыше» — цитата из Кадырова) всех неблагонадежных, ваххабитов, сочувствующих.
       — Я два дня была в «интернате», — рассказывает Зейнап. — Пытали русские. Не чеченцы. Но чеченцы видели и слышали. Когда в «интернат» повели, сказали, что должна взять на себя убийство четырех милиционеров в селе Комсомольском. Говорили, что я могу на любого показать пальцем — и достаточно. Сначала пытали током. Рот заклеили скотчем. Шнурки какие-то — проволочки привязали к пальцам на ногах. Когда пустили ток, чувствовала, будто пальцы рубят. Потом посадили на кресло, привязали руки-ноги накрепко. От тока я вся дрыгала, прыгала. Но двигаться не могла от того, что привязана была. Ой, не могу я все это вспоминать… Почки болят, позвоночник… Каждую ночь мне снятся эти кошмары…
       Зейнап выжила. Конечно, чудом. Только потому, что в какой-то момент она понадобилась — ее решили осудить. Как раз пошла волна борьбы с женщинами-шахидками и надо было пополнять процент.
       — Когда избивали, постоянно спрашивали: «Где родственники Гелаева Руслана? Где Масхадов?». А я откуда знаю, где они? Били тяжелыми подошвами. В желудок, по почкам. Отдохнуть и спать не давали. Мне казалось, несколько дней. «Вы пойдите отдохните, а мы тут ее научим», — так слышала, как они говорили между собой. Мне кажется, они менялись — сменами меня мучали. Потом раздели и изнасиловали сзади. Бутылкой. Я сознание теряла, потому что насиловали долго. Глаза были все время завязаны, но открывали, когда фотографии показывали: «Этого знаешь?». Как раз когда глаза открыли, один подошел так, что я его увидела. Я его спрашиваю: «Есть тут мусульмане?». Он сказал: «Я — башкир». И я стала его умолять, ради Аллаха, чтобы меня больше не раздевали, не насиловали. Он сказал, что поможет, но я должна взять на себя хотя бы хрон…
       Зейнап так и говорит: «хрон», а не «схрон». Похоже, не в курсе. Когда она согласилась признаться, ее повезли к ней же домой, в дохлую лачугу на сельской окраине, и при ней достали из ящика с картошкой гранату Ф-1 и две батарейки к рации.
       Вскоре состоялся суд. Его вел судья Урус-Мартановского городского суда С. Яндаров. Назначенный адвокат Лиза Курбанова посоветовала взять все на себя. И сегодня текст приговора производит впечатление фантастического детектива, поскольку к юриспруденции он не имеет ровно никакого отношения — потому что не может же быть приговора воообще без доказательств. Правда ведь? Конечно, не считая приговоров времен сталинских репрессий. «Создал преступное сообщество с целью свержения советского строя...». Так и тут.
       «В 1994 г. З. вступила в НВФ Доку Умарова. Исполняла отдельные поручения руководителей НВФ хозяйственно-бытового характера. Предоставляла неоднократно убежище «Амиру». У неустановленной женщины по имени Джарадат взяла сумку с книгами для передачи, двумя видеокассетами с записью собраний лидеров НВФ и двумя батарейками к рации «Кенвуд». От члена НВФ «Ислама» получила гранату Ф-1, которую хранила дома в картофельной коробке… Вину свою признала полностью… Участие в НВФ и незаконное приобретение, хранение боеприпасов, взрывчатых веществ...».
       Айшат — 35 лет. «Застрелилась, если бы у меня действительно было оружие. Сразу я бы застрелилась», — говорит она, превратившаяся в старуху.

       Продолжение в следующем номере.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой газеты», Чечня
       06.11.2003