НОВАЯ КВАРТИРА ОКНАМИ НА «НОРД-ОСТ»

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

НОВАЯ КВАРТИРА ОКНАМИ НА «НОРД-ОСТ»
История любви, предательства и смерти

Вместе им было хорошо.

       У нордостовцев весь этот год не очень получается общение с внешним миром. И мир не спешит к ним навстречу, и сами они, чувствуя холод, воспринимая его трагически и совсем не философски, потихоньку окукливаются в «своей» среде. Больше всего нордостовцы любят общаться между собой. Где-то собираются и говорят, сотни раз пересказывая друг другу то, что за прошедший год они уже сотни раз рассказали друг о друге и о «своих» погибших… Так им становится теплее на свете среди нас.

       Чаще всего они встречаются по вечерам в квартире Лены Барановской. Точнее, в той самой новой квартире, куда поздним вечером 22 октября 2002 года Лена, Сережа и Андрюша, тогда очень счастливые, какими бывают только люди, многое за свое счастье выстрадавшие, пришли, чтобы уже не уходить… А 23-го именно отсюда отправились праздновать новоселье походом в театр.
       Теперь Лена тут больше не живет. Только приходит. И собирает нордостовцев. Так что у этой квартиры — норд-остовская история.

       Андрюша
       Лена и Сережа прожили вместе только полтора года. Столько они оказались женаты.
       С Сережей Лена познакомилась в 1969 году, в пионерском лагере. Им было по 14. С тех пор они дружили. Всю жизнь до гроба. Когда Лена выходила замуж за Володю Никишина, с которым как-то познакомилась в горах — Лена и Володя сумасшедшие горнолыжники, — Сережа ей позвонил и сказал: «Поздравляю. Но все равно когда-нибудь ты будешь моя, потому что я тебя очень люблю». Тогда им было уже по 21, и начиналась их, Сережи и Лены, параллельная жизнь длиной в 18 лет.
       …Лена родила Андрюшу и вся ушла в его воспитание. Сережа окончил Институт военных переводчиков с английским и фарси и попал в Афганистан. Конец 70-х, как раз там началась война. И Сережа пробыл на ней шесть лет, только с отпусками.
       — Я не испытывала тогда к нему женской любви, — говорит Лена. — Просто — друг. Очень надежный и верный. Я всегда могла рассчитывать на его поддержку. Он приезжал в Москву в отпуска, был вхож в нашу семью, помогал в том числе и Володе, когда у него были неприятности. Но все это время Сережа не женился. Иногда говорил, что ждет, когда развалится моя семья, и что предан мне.
       Лена работала в школе учительницей химии. Рос Андрюша. У него открылись способности к языкам и наукам, и уже с шестого-седьмого класса Лена и ее мама помогали мальчику готовиться к поступлению в МГУ. Именно в Московский университет. Андрюша был очень фундаментальным человечком. Если увлекался минералогией, то это было так: дома создавались коллекции, покупалась куча книг, он изучал все названия камней по-латыни. «Как ты можешь?» — спрашивала Лена. «Мне это нравится, и поэтому я быстро запоминаю», — отвечал Андрюша.
       — И вот у нас наступило трудное время. Андрюша готовился в университет, денег на дополнительные уроки совсем не было, Володя ничего не зарабатывал, выпивал. Как раз кто-то у него на стороне появился… Я все понимала, но мне было не до того. И тут на первый план вышел Сережа. Он был уже подполковником запаса и ушел в бизнес. Он давал мне деньги на репетиторов для Андрюши. А Володя вел себя так, будто его ничего не касается.
       Наконец Андрюша поступил на химфак и пошел к одному из профессоров посоветоваться, какую кафедру выбрать. Профессор спросил: «После университета ты на Запад собираешься? Или здесь хочешь работать? В зависимости от этого и кафедру надо выбирать». Андрюша ответил: «Здесь останусь». Тогда профессор улыбнулся: «Я получаю 100 долларов». Андрюша вернулся домой и сказал Лене: «Настоящий ученый, ничего у него нет и ничего не надо, кроме науки. Я так же хочу». Андрюша выбрал кафедру высокомолекулярных соединений — то есть чистую науку. Такая специализация позволила бы ему выбрать фармакологию или заняться, например, клонированием…
       Последнее время Андрюша мало занимался в университете. Лена его спрашивала: «Почему?». А он: «Я все это уже знаю». Действительно, будучи глубоким и основательным человеком, он многое изучил, еще готовясь в университет. И, уже будучи студентом, глубоко занялся английским и немецким. Ходил в филиал Института Гете в Москве. А английский — с преподавателем. Два года подряд ездил в Англию, был в Ирландии. Язык давался легко, и он стал защищать свои работы в МГУ на английском, надеясь на серьезную научную карьеру. Все складывалось просто здорово.

       Сережа
       Когда Андрюше исполнилось восемнадцать, Володя ушел в другую семью. Это был очередной его роман, но терпение Лены лопнуло, и она сказала: «Хватит».
       — Мы поговорили с Андрюшей, и он мне сказал: «Пусть уходит. Он к нам нехорошо относится».
       Так наступило время Сережи. Его помощь Лене, школьной учительнице, стала постоянной, он готов был на все, чтобы ее жизнь стала беззаботной, а Андрюшина — еще более наполненной. Лена почувствовала себя защищенной — впервые после долгих лет, когда надо было тянуть воз самой.
       — Конечно, я думала, что если в доме появится Сережа, то Андрюше будет неудобно. И опять я сказала Андрюше откровенно: «Вот Сережа, который меня любит». И Андрюша просто ответил: «Я знаю, потому что это знают все». Так мы поженились. Мне было очень страшно все опять начинать… Но Андрюша дал «добро».
       Первым делом Сережа сказал Лене, что надо покупать квартиру — в ее доме, который создавался для другой семьи, он как мужчина жить не имеет права. Тут как раз напротив дома стали ломать старую пятиэтажку и закладывать новый фундамент. И они решились там строить их новый дом. С нуля.
       Начался счастливый период планов, проектов, идей… Был уговор, что, как только все будет закончено, они устроят огромную шумную свадьбу и новоселье одновременно. У Сережи — грузинские корни, и он не понимал, как отмечать семейные праздники в ресторане. Говорил: в новой квартире неделю будем гулять…
       — Все было приурочено к этой квартире. 22 октября мы привезли мебель в Андрюшину комнату, ее собрали, в десять вечера мы пришли в этот наш дом, выпили, счастливые, по рюмочке, ребята, которые собирали мебель, выпили с нами и пожелали долгой жизни в новом доме. Наступило 23-е… Я сама взяла билеты на «Норд-Ост». Сережка заехал за мной с работы. Я достала бутылочку винца, пожарила мяса, но Сережа сказал: «Некогда. Вернемся после спектакля и посидим». Настроение было прекрасное. Никаких предчувствий, кроме ощущения счастья и начала новой жизни.
       В антракте Сережа пошел покурить на улицу, а Лена с Андрюшей прохаживались в фойе. Немного понервничали — дали уже второй звонок, а Сережа все стоял на улице.
       — Мы сидели в 4-м ряду, на лучших местах. Когда все это началось, у нас с Андрюшей началась дикая трясучка. А Сергей окаменел и сразу сказал: «Нас спасать не будут». Я говорила ему, что так быть не может, Путин так облажался с «Курском», теперь будут спасать… А Сережа повторял: «Нет, до нас никому нет дела». Прошла трясучка, и я не плакала. Успокаивала Андрюшу, а он мне: «Я не боюсь умирать». Сережа повторял, что, когда все закончится, сразу обвенчаемся. И не будем ждать никакого новоселья — сыграем свадьбу… Вообще не было никакого слюнтяйства. Чеченка подошла и направила на Андрюшу пистолет. Я попыталась заслонить его. А они мне не позволили… Сколько я ни пыталась посадить Андрюшу между нами с Сережей, они мне говорили: «Ты должна сидеть между нами, мы тебя будем защищать». У Сережки с собой были все документы — и офицерское удостоверение, конечно. Я ему предложила: «Давай их мне, я в сапог засуну, когда пустят в туалет». Он отказался: «Нет. Не буду порочить офицерское звание, все документы останутся со мной, что бы ни случилось».
       Первым из них газ почувствовал Андрюша и сказал: «Пахнет чем-то сладким». Лена смочила платки. Сначала — Андрюше, дальше — Сереже, последней — себе. Все, что помнит, как поднесла руку к лицу. Дальше — провал…
       Позже Лена видела видеосъемку в зале после штурма — там их с Сережей уже нет, а Андрюша все сидит. Один на 4-м ряду и в опустевшем зале. Сидит, запрокинув голову, — его не потащили, видимо, потому, что он был крупный — 195 рост. Тяжело.
       Смерть же Никишина Андрея Владимировича была зафиксирована 26 октября в 8.20, в соседнем госпитале ветеранов войны и труда № 1, куда его принесли, согласно медицинским документам, уже в агонии в 7.40, то есть спустя два часа сорок минут после газовой атаки на зал с заложниками… От зала до госпиталя — двести шагов.
       — Я очнулась только в больнице. Мне говорят: «Все нормально, все закончилось». Тогда я: «А где муж? Мои?». Мне: «Всех спасли».
       И Лену повезли в реанимацию — спасать. Приходя там в себя, она совершенно не чувствовала беды...
       — И вот ко мне в палату приходят две женщины. Одна из них спрашивает: «Что вы будете делать, если узнаете, что погибли оба?». И я вижу, как вторая дергает ее за юбку… В этот момент открывается дверь и входит моя мама. Я только сказала: «Что? Оба?». И мама ответила: «Да, оба». Я окаменела. Практически не плакала. Такой ужас, что даже слезы не способны его перекрыть.
       Лена похоронила Андрюшу и Сережу рядом, оставив место для себя, — и Володя ей этого простить не смог.

       Володя
       — Андрюша — единственный сын у Володи?
       — Да. Я не знаю, испытывает ли он теперь угрызения, что отгораживался от Андрюши? В норд-остовском круге сейчас много именно отцов — нельзя сказать, что это круг только страдающих матерей. И эти отцы меня поражают — они как матери. Я ими восхищаюсь. Но каждому ведь дано свое. После теракта Володя как бы закрыл для себя тему сына, который у него был. Прошло — и все, и это больше не его горе.
       — Как же — «прошло»? Сын ведь?
       — Каждому — свое. Я вижу по телевизору женщин, которые плачут на очередных развалинах, оплакивают своих погибших сыновей, и понимаю, что эта боль — только тех, кто потерял. Осознать, что происходит у тебя внутри, не дано тому, кто это не пережил.
       — На твой взгляд, это свойственно любому обществу или только нашему, которое оказалось не очень-то добрым к вам?
       — К сожалению, я не сталкивалась с другим обществом. Но теперь знаю, что наше — очень жестокое. В первое время я сильно нуждалась в помощи, а теперь абстрагировалась и не жду. Чужие люди приходят на помощь. Мне больше всех помогают Андрюшкины друзья с химфака. Володя и Катя. Они стали как бы моими детьми. Приезжают. Мы с Катей даже жили вместе. И я им помогаю. И материально. Я вижу, как им тяжело. Иногда они практически не едят, как Катя мне рассказала. Исключительные дети. Катя из Вологды. Они — мудрее некоторых взрослых по отношению ко мне. Эти дети чувствуют, что мне надо. И этого нельзя сказать о моем бывшем муже.
       Сорок дней после «Норд-Оста» Володя помогал Лене, приезжал, возил в больницу. Говорил: «Я помогу тебе встать на ноги… Чтобы ты ожила. Надо год — буду год помогать». Но накануне 27 декабря — это день Андрюшиного двадцатилетия — Володя вдруг объявил: «Я давно хотел сказать, что считаю Андрюшу не своим сыном».
       А Андрюша — как две капли воды Володя…
       Но Володя продолжал: «Я стал многое сопоставлять — уши у него не мои. И вообще это сын Барановского». То есть Сережи.
       Никто и не спорит, что за полтора года, которые Лена и Сережа прожили вместе, у Андрюши с Лениным мужем сложились прекрасные отношения — глубокие, честные, открытые. У них действительно получилась семья. Все отпуска и выходные — вместе. Отдых — вместе. Им было так хорошо…
       Володя добавил тогда, что снимает с себя ответственность за памятник, который нужно поставить Андрюше, и за все, что будет потом, за помощь, которую он пообещал.
       — Это, конечно, подлость. Теперь на кладбище Володя не ездит. И подал на половину Андрюшиного наследства. А какое наследство у двадцатилетнего? Мне так больно… Сережа был совсем другим человеком. Его главным делом в жизни было помочь близкому, защитить слабого, подставить плечо. В любых обстоятельствах. Он умел любить и быть рядом — обласкать, обеспечить и взять на себя главную тяжесть. За два часа до газа я сказала Сереже: «Если со мной что-то случится (а я ведь жуткий аллергик, и первая должна была умереть, и была уверена, что окажусь первой) — так вот, я тебя очень прошу: не бросай Андрюшу, помогай ему». Он ко мне повернулся, глаза у него были такие напряженные — и ответил спокойно: «Ты в этом можешь не сомневаться. Я никогда его не брошу». И я уверена в этом.

       Настоящее
       — Прошел год. Что нужно тебе, чтобы ожить? Открутить пленку назад ведь уже невозможно.
       — Не знаю. Время спрессовалось, будто вчера это было. И я пока не живу — я существую в вакууме.
       — Но так не может быть всегда? Дальше?
       — Не знаю. Кто сказал, что не может?
       — Что тебя может оживить?
       — Я думала взять ребенка из детдома — себя бы я оживила этим, конечно. Но надо думать не только же о себе… У этого человечка могла бы не получиться спокойная жизнь рядом со мной.
       — Может, снова замуж?
       — Это нереально. Я постоянно чувствую нити, которые нас с Сережей продолжают связывать. Было счастье людей, которые нашли друг друга наконец. Полтора года продолжалось… Сейчас каждый из нас не знает, за что схватиться… Одна из идей — судебное дело выиграть. И опять же — не деньги получить, а правду. Деньги для меня вообще перестали существовать как средство хорошей жизни. Хорошая жизнь закончилась, и деньги бессмысленны. Хорошо бы достучаться до Страсбурга — я буду принимать в этом участие, и для меня именно это очень важно.
       — Какой ответ ты хочешь получить?
       — Я хочу, чтобы были названы виновные.
       — Кто лично для тебя главный из них?
       — Государство. А не чеченцы. У меня чеченцы — на десятом плане. Виноват тот, кто принимал решение о газе. Путин, естественно. Хочу, чтобы он ответил мне именно на вопрос: если бы его девочки смотрели мюзикл «Норд-Ост» 23 октября 2002 года, как бы он поступил?.. Мне ясно: он бы закончил войну.
       — Почему у тебя сегодня ощущение, что никому до вас дела нет никакого? Может, вы сами не хотите контактировать?
       — А какая может быть почва? Наша группа пострадавших — кто остался жив и кто потерял своих близких, мы объединены между собой, мы понимаем друг друга без лишних слов, мы вместе выживаем. А остальным — все равно, как мы выживаем.
       — Но вас куда-то приглашают? Правозащитные, гуманитарные организации?
       — Нет. Никуда не приглашают, никто не зовет, никто не хочет знать больше, чем они знают. Был всплеск интереса после теракта — и все. Зарубежные журналисты были очень активны — их это очень интересовало. Кстати, позвонили с немецкого радио, корреспондент говорит: «На ваше имя пришли 50 евро от мужчины из Германии» — это я давала интервью этому радио. «Можно я вам передам их?». Приехала, передала 50 евро. Меня очень тронуло. А вообще я постепенно закрываюсь в скорлупу. Боль идет по нарастающей. Труднее проживать каждый день.
       — Спустя год проще не становится?
       — Нет. Все труднее. Говорят, чтобы было легче, надо «переступить порог»… Начать жить заново. Отпустить их… И себя отпустить. Но я не могу. Они меня так и не отпускают…
       — Если бы ты чувствовала поддержку общества — тебя в одно бы место пригласили, в другое, — было легче?
       — Конечно.
       — Какой памятник на их могиле ты хочешь поставить?
       — Не знаю пока. Художника пригласила, он сделал несколько проектов. Но все не то. Художник уговаривает: «Вы должны приходить сюда не рыдать, а найти успокоение». А я хочу Сережу и Андрюшу в этом памятнике объединить, потому что за полтора года вместе у них появилось общее, нам троим было хорошо вместе. Я была объединяющим началом, и мне хотелось бы это отразить. Но потом я вспоминаю кладбище в Париже, и мне хочется просто поставить плиту и написать их имена. Одно знаю: я не буду писать о «Норд-Осте» на памятнике. Ни в коем случае.
       — Почему?
       — Потому что «Норд-Ост» — это конец моей жизни.

       P.S. Следствие по делу «Норд-Оста» должно было быть закончено 23 октября. Вчера руководитель следственной бригады по делу «Норд-Оста» Виктор Кальчук объявил, что следствие продлено до 23 февраля. Жертвам опять сообщили, что до этого срока им не дадут ознакомиться с материалами дела.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       23.10.2003