 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
АВТУРИНСКИЙ ЙОГ В КОВБОЙСКОИ ШЛЯПЕ
Пока директор сельской
школы спасает детей от войны, министр
образования Чечни устраивает банкеты в честь
трехлетия своего вступления в должность
Мужчины,
пережившие войну, выглядят много старше своих
лет. А дети, сопровождающие их на этой войне, —
напротив. Если кому десять исполнилось — тому
дашь семь, коли семь — смотрится четырехлеткой.
Впрочем, это только внешне: у всех в Чечне глаза,
как у зэков, отбывающих пожизненный срок за чужое
преступление. Тут царица — невытравимая
депрессия. А в Автурах — селе с
девятнадцатитысячным населением, где все
нынешнее лето то и дело идут бои вперемежку с
дождями, — и подавно. Автуры — последнее село
перед горами и на стыке самых противоречивых
чеченских районов — Курчалоевского, Веденского
и Ножай-Юртовского. Отсюда и трудности. Редкий
чиновник доедет в Автуры даже из Грозного.
Но детям учиться-то все
равно надо. Правда, сегодня в Автурах они в школу
не пойдут. Во-первых, потому, что школы у них нет, а
есть несколько подмазанных-подкрашенных комнат
с партами, отметившими полувековой юбилей.
Во-вторых, это акция протеста взрослых. «Против»
лжи, в которой погрязли чиновники, регулярно
докладывающие в Москву о «мирной жизни» и полной
готовности школ Чечни к новому учебному году, — и
«за» человеческие условия жизни и работы для
всех Автуров.
Навстречу
идет улыбчивый человек с молотком в руке и в
залихватской ковбойской шляпе. На светлых брюках
и рубашке — пятна краски и побелки.
— Я не прораб, а директор
школы, которой нет. Прораба мы так никак не
дождемся. А зовут меня Мовди Хасмагомедович
Халидов, — весело говорит человек. У него такой
прекрасный русский язык, что его правильности
могут позавидовать и в Питере, и в Москве. — У нас
22 класса, 28 учителей и почти 600 учеников — с
первого по пятый класс. В три смены работаем,
естественно… С пятиминутными перерывами между
ними. Одни дети вбегают — другие выбегают.
— Куда, собственно,
вбегают? — Вопрос, конечно, нетактичен, но
вырывается.
Автуринская школа — это
нечто, похожее на барак, густо усеянное дверьми.
За ними — перегородки, часть помещений без окон,
буржуйки, трубы которых не ясно, куда выведены;
серо-бетонные унылые полы, допотопные парты,
впрочем, свежевыкрашенные и потому опрятные.
— Думаю, я за ними еще
сидел, — смеется Мовди. — И Ибрагим? Тоже ведь? Да?
Ибрагим Унпашаев,
сельский «голова» Автуров, человек уже не самый
молодой, увлеченно ковыряет пальцем ту, что в
первом ряду, и действительно опознает «свою». С
гневом, надо сказать, опознает.
— Разве так можно! Больше
этого терпеть нельзя! Чиновников надо заставить
работать! — сотрясает Ибрагим воздух, и его
слушают смиренные учительницы, стоящие кружком у
доски. — Первого сентября я школу закрою! Чтобы
ТАМ очнулись!
Действительно, надо быть
бесчувственным, чтобы назвать это сооружение
зданием, и тем более школьным. Однако даже оно,
сарайного типа, приспособлено для детей только
потому, что в Автурах есть Мовди Халидов —
энтузиаст, фанат педагогики и герой своего
страшного времени. Служитель культа, где культ —
дети войны, так и живущие в Автурах в ритме от
боев до зачисток, но тем не менее дети, которых,
вопреки всему, необходимо выучить и воспитать
так же, как московских, воронежских,
хабаровских…
Мовди в этом уверен, как в
себе. И поэтому, когда предыдущее школьное здание
оказалось разрушено, а Министерство образования
сделало вид, что не его это заботы, открестившись
от строительства, директор пошел на самозахват.
Оккупировал бывший сельский клуб, с помощью
учителей и Ибрагима перегородил пространство
временными стенками, прорубил двери прямо на
улицу, чтобы под учебное помещение использовать
даже бывший клубный коридор…
И посадил детей за парты…
— Конечно, старье… Нам
обещали списанные из Грозненского нефтяного
института, но и это обещание не выполнено. Однако
вы только не подумайте, что мы зациклены на
материальном и мы тут какие-то отсталые. — Мовди
становится задорен, как 18-летний, хотя ему уже 51 и
22 года из них он директорствует. — Все
педагогические новации, все продвинутые
методики мы добываем и тащим сюда немедленно. Я
предлагаю нашим учителям все, что имеют в своем
багаже лучшие педагогические коллективы
столицы. Я отвечаю за свои слова: абсолютно все!
Мовди тащит «в
учительскую» — так он говорит. И мы оказываемся в
каморке два на два, выгороженной между классами.
Он гордо указывает на
стену «учительской». Собственно, в комнатушке
больше ничего и нет, кроме этих стен в книжных
полках. А на полках — новейшая педагогическая
литература…
Начинает щипать глаза.
Конечно, это свежая краска виновата, аллергия
пошла и все такое прочее… Но плакать
действительно хочется. От счастья. Неужели же эти
люди еще есть? Сохранились? Там, где их давно не
должно было быть, — на гражданской войне,
уничтожающей все лучшее и настоящее и
оставляющей нам лишь муки, апатию и отвращение?
Совсем
рядом надсадно кричит муэдзин — новенький
минарет смотрит на школу из-за деревьев. Недавно
в Автурах, по требованию главы республики
Ахмат-Хаджи Кадырова и бывшего ее муфтия, взяли
да открыли медресе в качестве филиала
Курчалоевского исламского института. Дело в том,
что институт патронирует лично Кадыров и поэтому
филиалы рождаются без всяких натуг и растут
быстро, в соответствии с немедленно выделяемым
на них бюджетным финансированием.
...Муэдзин надрывается, он
упорен, но — как-то не по себе. Слишком уж
настырно. Директор Халидов сначала долго молчит,
слушая, а потом все-таки не выдерживает, говорит о
том, что думает. Без всякой злобы или агрессии, с
неизменной своей доброжелательной улыбкой, но…
— Видите, нас опять тянут
в «самое религиозное село Чечни». Чтобы потом
пионеры всей страны снова собирали металлолом?
И заразительно,
обезоруживающе смеется. Дело в том, что у Автуров
— замечательная школьная история. Та, ныне
бездомная, школа, директором которой является
Халидов, открылась в 1933 году. Это была первая
школа в Автурах. И действительно, ее открыли на
пионерские сборы. По всей стране бросили клич —
все детские организации собирали металлолом
целевым образом, чтобы на вырученные средства
построить школу «в самом религиозном селе
Чечни». Автуры были именно таковы.
Эту историю в Автурах
всегда помнили и любили. Больше полувека. Вплоть
до второй чеченской войны.
— Скажите, а в Твери тоже
плохо с лесом? — вдруг спрашивает Ибрагим
Унпашаев. Он высокого роста, крепкого сложения и
похож на Гулливера рядом со старенькой партой
для первоклашки. Мы давно с Ибрагимом знакомы, он
умеет все — и бой с превосходящими силами
бандитов четыре часа в одиночку вести, и рожениц
почти каждую ночь (село большое, и все постоянно
рожают) в районную больницу через все блокпосты
возить. Обычно в глазах Ибрагима читается
ежеминутная готовность умереть (такая уж
обстановка в Автурах), перемешанная с
готовностью помочь другим выжить, — он чудесный
человек.
Но теперь в его глазах —
явный, не характерный для Ибрагима подвох.
— Конечно, в Твери с
лесами хорошо. А что, собственно?
— Тогда передайте от меня
тамошнему губернатору Платову следующее. У нас
тут, в Автурах, долго стоял Тверской сводный
отряд милиции. Неплохие ребята. Мы им с питанием
помогали. Пытались поддерживать, когда им это
было надо. Пытались жить так, чтобы не ссориться.
И когда время их командировки в Чечню
закончилось, командир пришел ко мне с
предложением составить письмо в адрес тверского
губернатора и попросить о том, что нам требуется,
— в качестве гуманитарной помощи, а он, командир,
лично вручит это письмо с соответствующими
комментариями. Я так и сделал.
У Ибрагима, оказалось,
была только одна просьба — пришлите, пожалуйста,
леса для школы Халидова, чтобы покрыть бетонные
полы к новому учебному году и тем утеплить
классы. Конечно, и в Чечне лес имеется, да вот
ходить туда уже четыре года нельзя. Заминировано,
всюду люди с оружием... Кто пойдет за дровами —
или подорвется, или исчезнет…
И вот в конце июля пришел
ответ. № 27 за подписью заместителя губернатора
А.Тягунова: «На ваше обращение о выделении
лесоматериалов администрация сообщает
следующее… По просьбе администрации области ряд
коммерческих организаций готовы отпустить по
минимально возможным ценам необходимое
количество лесоматериалов. Для этого необходимо,
чтобы Ваш представитель на месте организовывал
процесс закупки и отправки продукции».
— За кого вы меня
принимаете! — кричит Ибрагим. — Как я могу
послать в Тверь на закупки хоть кого-то? На какие
деньги? Если бы они у меня были, мы бы ни у кого
ничего не просили! Поиздевались… «Ряд
коммерческих организаций», понимаешь…
Передайте через газету тверскому губернатору
следующее: вокруг Автуров — буковые леса, очень
ценные. Мы готовы принять его представителя с
деньгами, который организует на месте вырубку и
отправку бука «по минимально возможным ценам». И
это будет нашей «гуманитарной помощью» Тверской
области, не имеющей своих лесных ресурсов.
А муэдзин
все кричит. Он не дает забыть то, что хочется не
помнить: на медресе денег из Грозного хватило, а
на светскую школу, ютящуюся по нетопленым
комнатам без света, — нет… Такова главная черта
эпохи «борьбы с терроризмом»?
— Я поставил вопрос
ребром на недавнем расширенном совещании, прямо
перед Анатолием Поповым, председателем
правительства республики, — говорит Ибрагим. —
На совещании как раз рапортовали, что школы
«полностью готовы к новому учебному году». И тут
я выкрикнул: «То, что творится в Автурах, — это
тоже «полностью»?».
— И каков был ответ?
— Циничный. Самый
циничный. Я даже не ожидал. Умаров Хаджи, который
возглавляет районный Шалинский отдел
образования, прищурился этак хитро и парировал:
«А это здание, где у вас школа, не на нашем
балансе. Все. Вопрос закрыт». И это ведь правда:
школа находится в сельском клубе… Но куда нам
было деваться? Чего добиваются чиновники? Чтобы
сотни автуринских детей вообще не учились
несколько лет? Поэтому я решил объявить
ультиматум. Первого сентября школа не откроется,
я не позволю. Пусть чиновники наконец решают, что
делать. Пусть платят за строительство «здания
для своего баланса».
Директор Халидов пытается
что-то сказать: мол, так нельзя, чиновник далеко, у
него душа не болит, а «мы перед детьми все равно в
долгу», мы так не можем… Мовди улыбается и
успокаивает вконец расстроившегося Ибрагима.
— Откуда у вас столько
душевных сил? — вырывается у меня. — И совсем нет
агрессии? Это так неожиданно тут, в Чечне, куда ни
повернись — люди нервные и отчаявшиеся. Как вам
это удается?
— А я йогой занимаюсь, —
директор школы из чеченской глубинки, где весь
август идут бои и «зачистки», где хоронят и
оплакивают без вести пропавших, где вдовы —
главный материнский контингент, говорит то, что
никак не ожидаешь услышать…
— Вы — йог?
— Да, давно уже. Знаете, мы
тут за этим следим… Чтобы быть в тонусе… Чтобы в
класс входить в настроении. Чтобы дети видели
оптимистичные лица учителей… Все остальное, что
они видят, оптимизма не вызывает. А детям для
развития улыбка того, кто рядом, нужна больше, чем
взрослым. Я знаю.
Вокруг нас — ну бог знает
что. Пейзаж дурно понятой борьбы с бандитизмом. И
этот разговор об «оптимистичных лицах учителей»
можно было посчитать киношной находкой, если бы
это не слышали мои собственные уши…
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
обозреватель «Новой газеты»
, с. Автуры, Чечня
01.09.2003
|
|
|
