ПОКАЗАНИЯ ОТЦА ФИЛИППА И СОЛОВЬИНЫЕ ТРЕЛИ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ПОКАЗАНИЯ ОТЦА ФИЛИППА И СОЛОВЬИНЫЕ ТРЕЛИ
Главный свидетель под присягой заявил, что он никогда не подозревал Закаева в организации его похищения

       10–11 июля в лондонском магистратском суде на Боу-стрит продолжились слушания по делу «правительство Российской Федерации против Ахмеда Закаева» — о выдаче спецпредставителя Аслана Масхадова в Россию по запросу нашей Генеральной прокуратуры.
       На эту порцию заседаний из России прилетела большая команда во главе с заместителем генерального прокурора Сергеем Фридинским. Членами команды оказались: следователь ГП Игорь Медник (именно он вел в России дело об экстрадиции Закаева, его подпись — под протоколами допросов свидетелей, привезенных в Англию); отец Филипп (Жигулин), более известный как отец Сергий, давший показания о причастности Закаева к похищению в Чечне его, отца Сергия, и еще одного священника в январе 1996 года; некто Иван Соловьев (имя вымышленное), утверждавший, что в 1998 году Закаев отстрелил ему несколько пальцев на руках; Иса Магомадов, он же Ибрагимов, сотрудник прокуратуры Урус-Мартановского района Чечни, сообщивший следствию, что в 1995 году Закаев угрожал ему убийством; а также эксперты со стороны обвинения — доктор юридических наук Юрий Бессарабов (пишет научный труд об экстрадиции Закаева); министр РФ по делам Чечни Станислав Ильясов; заместитель министра юстиции России Юрий Калинин; член Совета Федерации (от Чечни) Ахмар Завгаев. Главные участники процесса с британской стороны — по-прежнему судья Ее Величества Тимоти Вокмэн, адвокаты Джон Льюис (поддерживает сторону обвинения Генпрокуратуры РФ и выступает от имени Королевской прокуратуры Великобритании) и Эдвард Фитцджеральд, спикер команды защитников Закаева.

Здесь нельзя фотографировать. (Фото newsru.com)

Здесь нельзя фотографировать. (Фото newsru.com)

       10 июля. Трубный глас
       — Рабочий день закончился, — весело выпалил отец Филипп, выйдя под вечер на порог магистратского суда. И проворно через голову стянул с себя черное монашеское облачение.
       — А разве вам?.. Так можно? — удивился Закаев, куривший поодаль, и отец Филипп утвердительно и доброжелательно кивнул.
       Действительно, в Лондоне очень жарко и влажно — и все, кто как, разоблачаются. Отец Филипп, главная фигура обвинения, хоть целый день 10 июля и терпел эту двойную ношу — ряса плюс светский костюм под ней — и в таком виде часов пять подряд простоял на свидетельской трибуне под перекрестным допросом, но, оказалось, не зря — допрос вышел сенсационным. Вот его квинтэссенция (собеседник отца Филиппа — адвокат Фитцджеральд):
       Отец Филипп:
       — Я никогда не обвинял Закаева прямо в этом преступлении.
       Адвокат Фитцджеральд:
       — Вы подтверждаете, что не говорили, что Закаев несет ответственность за ваше похищение?
       Отец Филипп:
       — Подтверждаю.
       Это фактически отказ главного свидетеля обвинения от собственных показаний.
       Замгенпрокурора Фридинский сидит вполоборота к залу, и поэтому все его эмоции как на ладони. Он криво усмехается и отворачивается от публики.
       А если по порядку, с самого утра, то все выглядело так.
       — Я был тогда уже не первый раз в Грозном в составе миссии Всемирного совета церквей, — начал отец Филипп свои лондонские показания о событиях января 1996 года в Чечне. — Познакомился с Закаевым в мае 95-го, когда был первый раунд мирных переговоров. Жил в его доме. В январе 96-го в Чечне начались захваты заложников. Сначала я пытался изучить общее положение вещей. 6 января поехал к Ахмеду, решил обсудить проблему — мы с ним были в хороших отношениях. Поехал с настоятелем грозненского храма отцом Анатолием. Мы просили Ахмеда помочь что-то узнать об одном из заложников. Ахмед сказал, что судьба того, кого мы ищем, ему неизвестна и ему нужно время, чтобы узнать. Договорились встретиться позже. Вернулись через несколько дней. Сведений о солдате у Ахмеда не было. В доме Ахмеда были другие люди — они были участниками нашего разговора. Четыре часа говорили, пытались обсуждать ситуацию вообще. Ахмед спросил: «Где остановились?». Я объяснил. Был поздний вечер 28 января. 29-го, в 9.30, поехали в Грозный. И по дороге были захвачены группой неизвестных вооруженных и увезены, куда — не знаю...
       — Вы узнали кого-то из захватчиков? — спрашивает адвокат Льюис.
       — Да. Одного молодого парня, который был в доме у Ахмеда накануне среди гостей. Он много кашлял.
       — Где вас держали?
       — В разбитом клубе. Поздно ночью один из охранников, ходивших по крыше, в трубу стал нас спрашивать: «Зачем вы приехали в Урус-Мартан?». Я ответил: «К одному из урусмартановцев, чтобы решать свои вопросы». Он спросил: «К Закаеву?». — «Да». — «Ну так он вас сюда и привез!». Утром нас вывели и посадили в машину. Шагах в пяти от себя я увидел Ахмеда.
       — Сколько вас держали?
       — Двести дней.
       — Как с вами обращались?
       — Активные допросы с методами насилия. Рука была сломана, она так и не срослась. Следы на спине. С отцом Анатолием нас разделили. Где-то 8 марта я узнал, что его уже нет в живых.
       — После освобождения вы видели Закаева?
       — Один раз. В 98-м году. На инаугурации покойного генерала Лебедя, когда он стал красноярским губернатором. «Это ты? — спросил он меня удивленно. И сказал: — Я не виноват, меня заставили это сделать».
       Собственно, эти три эпизода (условно «голос из трубы на крыше», «Ахмед во дворе, по которому нас ведут» и «я не виноват» на инаугурации) и были до этого всей фактической основой показаний отца Филиппа против Закаева — никаких других доказательств. Да к тому же они стали показаниями только в ноябре 2002 года — когда Генеральная прокуратура, добившись ареста Закаева в Дании, стала спешно готовить это дело.
       До этого в течение семи лет отец Филипп молчал о своих подозрениях, несмотря на то что общался с правоохранительными органами сразу после освобождения (был допрошен 7 июля 1996 года), давал интервью СМИ и правозащитному центру «Мемориал».
       — Вы говорили тогда о словах охранника, сказанных в трубу? — Это уже вопрос адвоката Фитцджеральда.
       — Сложно вспомнить. У следователя тогда было 5–7 минут со мной поговорить. А допрос 2002 года длился пять часов. Есть разница?
       — На допросе 96-го года вы говорили следователю о личной ответственности Закаева за ваше похищение?
       — А разве в протоколе от 2002 года я говорю, что он несет ответственность?.. Нет, не говорю. Просто в 2002 году я подробно изложил то, что коротко объяснил в 96-м.
       — Так вы вообще не говорили о подозрениях следователю?
       — Зачем? Нужны факты, а фактов нет.
       — И о человеке на крыше не говорили следователю в 96-м году?
       — Нет.
       — И о том, что видели Закаева во дворе наутро после похищения?
       — Нет. Я говорил только: «Меня захватила группа людей».
       — Так вы подозреваете Закаева?
       — Нет. Это эмоции, а не факты.

Отец Филипп. (Фото "ПРИМАNEWS")

       Таким образом, отец Филипп отказался в лондонском суде от своих первоначальных заявлений. Но не потому, что это был его личный план: просто защита, поймав отца Филиппа на не стыкующейся между собой информации, поставила его перед необходимостью признать эти нестыковки.
       Допрос был, конечно, мучительным, многочасовым. Фридинский в перерывах возмущался: «Что они газетные статьи тут разбирают?». Совсем не как в наших судах, где прокурор вполне может цыкнуть и на судью, и на адвокатов, и те проглотят языки. Но дело-то в том и состоит, что мы не в нашем суде, — Закаеву повезло, и в Лондоне все несовпадения в показаниях воспринимаются абсолютно всерьез, как и положено, а не подгоняются под версию обвинения...
       Впрочем, наш замгенпрокурора Фридинский принял крушение, как солдат в бою: стойко и без эмоций.
       — Думаю, правды об этом не будет никогда, — подытожил сам себя отец Филипп, в прошлом отец Сергий (смена имени произошла в августе 96-го, в день принятия им монашества).
       Он спустился по ступеням суда, снял рясу, поздоровался с Закаевым за руку и тихо добавил: «Вот только не пойму: и чего они именно к нему привязались?»

       11 июля. «Хотел родине помочь...»
       Человек, презентованный российской и мировой общественности под именем Ивана Соловьева, которому «Закаев отстрелил пальцы на руке», оказался маленьким и худеньким, сильно загорелым мужчиной глубоко средних лет. В суде он ни на минуту не снимал темные очки. Постоянно повторял: «Я — из рабочего класса, политикой не интересуюсь». По всякому поводу говорил: «сжато» да «узко» — о своих показаниях, данных в России. И речь его в целом отдавала долгой тюрьмой, будто он там был.
       — Западло ему меня в крови было поднимать, — забывшись, выдал «Соловьев» британскому суду, рассказывая детали, как Закаев ему отстреливал пальцы, и переводчица споткнулась о «западло» и не справилась с переводом.
       А забылся «Соловьев», потому что занервничал. А занервничал, потому что на суде его стали уличать в лжесвидетельстве.
       — А на какой руке Закаев у вас отстрелил мизинец?
       — На правой. А на левой — какой-то другой человек. Меня поставили к стене лицом, сказали руки поднять.
       — Вы видели своими глазами, как Закаев стрелял?
       — Да.
       — Но вы же стояли спиной, как сами утверждаете?
       — Припоминаю... Закаев стоял сбоку от меня, и я видел.
       — Вы когда-нибудь давали по этому поводу телеинтервью?
       — Никогда.
       Адвокат предлагает вниманию суда распечатку звукового ряда видеофильма о злодеяниях Закаева, прошедшего по НТВ, — там приведен текст телеинтервью, данного «Соловьевым». И у него начинается просветление памяти.
       — Да, что-то припоминаю... Я вышел со следователем на порог прокуратуры, после того как дал показания, а тут киношники идут из правительства. Прокурор им говорит: «Вот свидетель против Закаева. Хотите проинтервьюировать?».
       — Сам прокурор вам сказал это сделать? Хотя вы — возможный свидетель на суде? (По английским нормам возможный свидетель не имеет права давать интервью до дачи показаний в суде. — А. П.)
       — Припоминаю... — Опять театрально тянет «Соловьев» свое любимое словечко, предшествующее смене показаний, и отлично видно, как бегают его глаза и как то и дело он вопросительно смотрит на Фридинского. — Припоминаю... Прокурор как раз вышел.
       — Откуда?
       — Из комнаты.
       — Так вы же были на улице?
       — Припоминаю... Припоминаю... Его товарищ как раз позвал, и он отошел. Я сам с киношниками разбирался. Сказал им: «Дам интервью, только очень сжато и узко».
       — Но на пленке вы говорите больше, чем теперь. Что Закаев отстрелил вам пальцы на обеих руках. Почему?
       — Ну поймите же! — возмущается свидетель. — Я не видел точно, но я уверен, что это был Закаев. Хоть как уверяйте, факт есть факт.
       — Где и когда вы давали показания об этом следователю прокуратуры?
       — В ноябре 2002 года. В воинской части в Урус-Мартане — я там работал, комбат привез следователя туда по моей просьбе.
       — Но в протоколе написано, что место, где был допрос, — Грозный?
       — Да-да, припоминаю... В Грозный я ездил тогда часто, действительно... Конечно же, в Грозном и подписывал протокол. А в Урус-Мартане мы просто так... Поговорили...
       — Почему вы вообще решили дать показания? Как приняли это решение?
       — Увидел Закаева по телевидению, когда его уже стали требовать, и захотел Родине помочь вытащить бандюгу.
       Судья уже давно смотрит на «Соловьева» с почти не скрываемым ужасом — наверное, давно подобного не встречал.
       — Они должны были отдать Закаева просто по нашему письменному запросу, — объяснял в перерыве Фридинский для «Новой газеты», как, по его мнению, все должно было быть в этом деле.
       — Но почему — «просто отдать», если тут экстрадиция — по суду?
       — Понимаешь... Развели... Выясняют... — продолжал возмущаться Фридинский.
       И до чего же это по-нашему. Удивляться, почему суд «выясняет», когда выяснять он ничего не должен, а обязан лишь повиноваться…

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой газеты», Лондон
       14.07.2003