НЕ УКРАЛИ ТОЛЬКО ГОРЫ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

НЕ УКРАЛИ ТОЛЬКО ГОРЫ
Дома в Чечне воруют целыми кварталами

В эти дома беженцев призывают возвращаться. (Фото Александра Сорина, Pressphotos)

       Быть беженцем очень горько — голодно, унизительно, обидно. А вот обслуживать беженскую инфраструктуру – очень даже сладко и сытно, просто лучшей доли не найти. Чиновничество, столичное и грозненское, занимающееся ликвидацией последствий войны на фоне ее продолжения, ворует уже целыми домами, вагонами, партиями и трансфертами. А в качестве легенды прикрытия умело раздувает миф о «небезопасности», которая якобы подстерегает в Чечне каждого «неопытного» проверяющего извне.

       Дом мечты
       Дом № 24 на улице Чайковского любят показывать гостям города Грозного. Как символ послевоенного возрождения, над которым успешно трудятся сейчас чеченские чиновники при поддержке федерального центра в лице так называемой «Дирекции по восстановлению».
       И действительно есть что показать: дом № 24 выкрашен в теплые бело-розовые тона, двор его свежеасфальтирован и перед подъездами разбита детская площадка с качелями, «грибками» и песочком. Только одно смутит имеющего глаза — пустынность пейзажа. В песочнице и на качелях не видно главных действующих лиц — осчастливленных беженских детей, а на скамейках вокруг — их мамаш.
       Каждое утро тишину нарушает толпа разгневанных и агрессивных людей. Они пытаются прорваться в этот красивый восстановленный дом. Днем толпу сдерживают автоматами — у дома поставили охрану с «калашниковыми». А на ночь люди сами рассасываются по Грозному, и надо приложить старания, чтобы отыскать в руинах тех, кто держит осаду на улице Чайковского.
       — Я вообще-то гидролог родом из подмосковной Яхромы, — задиристо чеканит немолодая уже женщина с яркими голубыми глазами. — Ох, как надоел мне этот платок! — и снимает косынку с красиво уложенных волнистых волос. — Я — Лидия Васильевна Бочагаева. Мне 76 лет. В доме № 24 прошла моя третья молодость. А вторая — в Ведено. Сейчас я — бездомная. Хотя у меня на руках — смотрите, кому интересно, — регистрационное удостоверение № 67 на право частной собственности на квартиру № 116 в этом самом 24-м доме. Но вселиться мне не дают.
       — Лидия Васильевна — лидер нашей борьбы за восстановление справедливости, — объясняет Яха Яхъяева, обладательница квартиры № 113, соседка Лидии Васильевны по 24-му дому. — Я — соседка на бумаге. Увы. А как мы жили здесь!.. Как нам все завидовали!
       — Дайте рассказать с самого начала, — Лидия Васильевна перебивает Яху своим командирским тоном. — Чтобы было понятнее, каково нам сейчас. Поехала я по распределению в Казахстан — давно это было. И там встретила своего Бочагаева. На танцах. Пожалела его и уехала с ним в Ведено. Двадцать пять лет прожила я там. Потом он умер. Царствие ему небесное. И слава богу, что умер до всех войн, — он бы этого не вынес... Я перебралась в Грозный. Поступила на швейную фабрику. В 85-м году фабрика построила этот дом — № 24. Квартиры распределяли только между передовиками, под контролем общественности, голосовали. Она, Яха, с 16 лет на фабрике швеей была, — конечно, получила квартиру... Вот, смотрите, а это — мое «Основание для вселения. Совместное решение администрации, профсоюзного комитета и комитета ВЛКСМ № 30 от 21.5.85 г.». Зажили мы дружно, как семья. В 93-м году фабрика разрешила приватизировать наши квартиры — большинство так и сделали. 21 декабря 94-го начались бомбежки. Сначала мы сидели в подвалах, а потом стали разбегаться кто куда. Те, кто остался в нашем доме, умерли от голода, нескольких человек убили снайперы. Мою мать — тоже, в 95-м. Тогда ушла и я. Когда закончилась первая война, дом был полуразрушен — стали восстанавливать, кое-как расчищать, чтобы жить. А тут — вторая война, страшнее первой. Мы опять ушли, и в нашем доме почти никто не жил. Я сидела в палатке в Знаменке. (Село Знаменское, где располагался один из самых больших беженских лагерей, ликвидированный год назад. — А.П.) Вернулась в Грозный, потому что нас выгнали из палаток.
       В сторонке, под аккомпанемент суровой рубленой речи Лидии Васильевны, тихо всхлипывает Яха:
       — А я в поезде два года прожила. В Слепцовской. (В Ингушетии, у станицы Слепцовской, был организован большой беженский лагерь в железнодорожном составе, загнанном в тупик. — А.П.) Ужас... В одном купе с дочкой, с инвалидной коляской...
       У Яхи на руках — шестнадцатилетняя девочка, больная детским церебральным параличом.
       — И вот представьте: я с ней, да по вагонам... Мы так были рады, когда прошел слух, что наш дом начали восстанавливать. Поехали в Грозный, устроились — восемь человек на четырех кроватях, жили надеждой — вот-вот...
       Рассказ опять подхватывает Лидия Васильевна, потому что Яха совсем расстроилась.
       — И тут мы случайно узнали, что наш дом делают ПВРом. (ПВР на современном чиновничьем сленге — пункт временного размещения вынужденно перемещенных лиц. — А.П.) На 600 мест. И что в него перевезут беженцев прямо из палаток в Ингушетии — по спискам ингушской миграционной службы. А мы? Не беженцы, что ли?.. Оказалось, наша вина, что нас раньше перевезли! Но это еще не вся беда. «Как же так?» — спросили мы Жидкова. (Олег Жидков — до недавнего времени мэр Грозного. — А.П.) И он нам ответил: «Дом — для «тех» беженцев. Не для вас — потому что вы уже как-то устроились, а их надо скорее вернуть в Чечню по политическим причинам. Когда мы им выплатим компенсации — слышали, президент пообещал компенсации? — они уйдут, и вы вернетесь». На вопрос: «Но когда?» — Жидков ответил: «Года через два-три». Я сразу почувствовала, что это пустая отговорка, — никто никуда не уйдет после компенсаций, будут строиться...
       Люди попросили письменных гарантий у Жидкова — мэрия их дать отказалась. Они пошли в суд — Ленинский районный суд Грозного — и уже оттуда официально запросили у мэрии письменных объяснений. За подписью Кутузова, заместителя Жидкова, пришел в суд ответ, что дома № 24 как такового уже не было, коробку стали восстанавливать на деньги Федеральной миграционной службы — то есть на «беженские» деньги, и поэтому дом — для вынужденных переселенцев, под программу переселения из Ингушетии. Суд удовлетворился этой лживой бумагой и отказал собственникам в рассмотрении иска. Что делать теперь, они не знают, кроме как держать осаду своих квартир от таких же несчастных беженцев, привезенных из Ингушетии.

       Как заработать на руинах
       Лема Бичуев, заместитель начальника управления по делам миграции МВД Чечни, и Петр Панасюк, начальник инспекции Федеральной миграционной службы МВД России, крайне удивились, когда все это услышали. По их словам, дом № 24 по улице Чайковского, как и № 26, и № 28, стоящие рядом и превращенные в ПВРы, «беженскими» (в финансовом смысле) считать нельзя, потому что миграционная служба на самом деле за них не заплатила ни копейки.
       — Мы будем заниматься только обслуживанием вынужденных переселенцев, — объясняет Лема Бичуев, — оплачивать коммунальные услуги, подвозить воду, выделять положенные суммы на питание. Заказчиком же выступала сама грозненская мэрия, а ремонтные работы вела «Дирекция по восстановлению».
       В этом-то и вся проблема. А точнее — беда. В переводе на местные реалии такая схема означает фактическую перекачку бюджетных средств «на восстановление» между разными карманами одного и того же ведомства. Мэрия является заказчиком лишь формально, на бумаге — действуя по указке всемогущей для Чечни пресловутой «Дирекции». Последняя — это тотальная госмонополия. Она и сама строит планы восстановления, и сама себе их утверждает, и сама себя проверяет, ремонтируя дома без смет и технической документации (именно так восстанавливали дом № 24)... Под шумок пропаганды завышая цены на ремонт и строительство ПВРов в Грозном, которые правительство и президент повелели спешно соорудить, дабы беженцы перестали мозолить глаза в Ингушетии. Судите сами: на восстановление ПВРа на улице Кирова, 47, «Дирекция» выделила себе 44 миллиона рублей, сдав в эксплуатацию 751 койко-место.
       И это — недопустимое разбазаривание средств. Ведь получилось — почти по 600 тысяч рублей затрачено на переселение каждого беженца из одного лагеря в другой. При этом официально объявленная компенсация за разрушенное жилье и ликвидированное имущество — 350 тысяч рублей. Причем не на человека, а на семью! Так, спрашивается, зачем было «Дирекции» выбивать средства на ПВР, столь рьяно отстаивая идею переселения людей из одних лагерей в другие? Ведь если бы изначально отдали по 600 тысяч на каждого переселенного — напрямую в руки каждому переселенному, Грозный уже теперь, в середине нынешнего лета, праздновал многочисленные новоселья...
       Но на что бы тогда жили шулеры из «Дирекции»? Вы думаете, ПВР на улице Кирова производит впечатление евроремонта? Да ничуть не бывало! Обычная коробка убогого наполнения — казенный дом, который обошла стороной итальянская сантехника, предусмотренная 44 миллионами (правда, в отсутствие канализации).
       Кто же виноват? Пресловутый «откат» сделал свое поганое дело. («Откат» — это когда 30 процентов остаются в Москве, в головном офисе «Дирекции», по 10 — 15 процентов трижды-четырежды расползаются по чиновникам в Грозном, в мэрии и правительстве, где те ставят свои формальные подписи под соответствующими документами — как бы «заказывают» тот или иной объект «Дирекции». А дальше за дело берутся подрядчики, также отказывающиеся строить «безоткатно».)
       Остается поставить точку над последним «i», вернувшись к истории 24-го дома, — на сей раз «Дирекция» увела целый дом. Вот только не у себя. А у бюджета. И у владельцев этого дома.
       — Пока будет сохраняться такое положение вещей, конфликты, подобные тому, что продолжается на улице Чайковского, неизбежны, — уверен Петр Панасюк, начальник инспекции ФМС МВД РФ.
       Впрочем, и у миграционной службы жизнь в Чечне тоже со странностями — причем в том же направлении. «Я, главный государственный санитарный врач в Чеченской Республике Мирзоева Т.А., рассмотрев заключение Центра Госсанэпиднадзора в Республике Северная Осетия-Алания по матрацам и подушкам, используемым в пунктах временного размещения вынужденных переселенцев в ЧР, ... постановляю запретить использование вышеуказанных матрацев и подушек...»
       О чем речь? О простом: Хасан Нибежев, начальник Северо-Кавказской базы (находится в Нальчике) матерально-технических ресурсов МВД России (миграционная служба, подчиняясь МВД, получает все необходимое для ПВРов именно оттуда), закупил для новых лагерей высокотоксичные матрацы и подушки, наполненные стекловатой. Еще и сделал это втридорога — будто лучшее французское постельное белье… У знакомых, можно предположить, ему фирм. Закупил — и прислал в Чечню... Аналогичные примеры — с партиями тушенки для беженцев, с токсичными стройматериалами, с просроченной мукой — можно выстроить в рядок и только и делать, что перечислять... Очень выгодная у нас получается война на Северном Кавказе — все от нее кормятся. Особенно она получилась выгодной тем, кто назначен ликвидировать ее последствия на фоне ее продолжения.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
       обозреватель «Новой газеты», Грозный, Чечня
       30.06.2003