АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
  
Анна Степановна Политковская

  
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

Скачать книгу «Путинская Россия»

Скачать специальный выпуск

«У ДЕТЕЙ БЫЛА ТОЛЬКО НАША ЛЮБОВЬ...»
Любовь осталась - детей нет
       
       Мне бы хотелось, чтобы в Чеченской Республике <...> политическая жизнь приобретала цивилизованный характер, набирала силу.
       В.В.Путин. Пресс-конференция президента России 20 июня 2003 г.
       
       Государство, обслуживающее чиновников и их никчемные агитки, обречено быть или осмеянным, или проклятым своими гражданами. Как известно, больше года назад власть, стремясь доказать всему миру, что «у нас в Чечне мир», родила план вывоза из Ингушетии так называемых вынужденно перемещенных (на чиновничьем сленге), а попросту — беженцев палаточных лагерей. Миграционная служба взяла под козырек и вместе с мэрией Грозного стала спешно готовить ПВРы — пункты временного размещения, или лагеря для бездомных чеченцев, на территории уже самой Чечни. Наготовили много и не вникая в подробности. И тем самым спровоцировали трагедии...
       
       Ханкала и окрестности
       «На Ханкале убили трех мальчиков...» — недавно прокатилось по Чечне.
Арсен Махтиев       «Эти мальчики — из ПВРа... — эхом пронеслось над палатками лагерной Ингушетии. — Конечно же, откуда еще...»
       Прежде чем рассказать, как все было, — необходимые подробности из местной жизни. Ханкала, как известно, — самая большая военная база в Чечне. Под нее еще в начале войны военные откусили серьезную часть Грозного. В Ханкале располагается все самое важное командование так называемого регионального оперативного штаба по управлению «антитеррористической операцией».
       Постепенно название базы стало в Чечне именем нарицательным — неким олицетворением зла, когда на одном полюсе войны — Хаттаб, Басаев и почти бен Ладен, а на другом — Ханкала. Когда тут говорят о ком-то: «Его забрали на Ханкалу», — женщины начинают плакать. Ханкала, считается, — это почти конец, устоявшийся образ пыток или бесследного исчезновения.
       Горе тому, кто живет рядом — на краю этой зоны в зоне. И поэтому по своей воле мало кто на это решается. Лишь от безысходности — когда ты беженец и деваться тебе некуда: палатки снесли — сюда привезли, добровольно, конечно, но совершенно принудительно...
Тимур Махтиев       Не знаю уж, каким местом думали в мэрии Грозного, но именно по ее решению один из ПВРов, спешно создаваемых согласно требованию федерального правительства на территории Чечни, был устроен прямо на окраине Ханкалы, на улице Поняткова, 11. Сюда чиновники миграционной службы притащили 263 семьи из лагерей. И всего месяц потребовался людям, чтобы их дурные предчувствия о перспективах существования у Ханкалы материализовались в похороны.
       14 апреля трое мальчиков возвращались из школы — двадцать минут ходьбы пешком. И домой не вернулись. Спустя трое суток мальчиков нашли мертвыми на территории военной базы.
       Случилось то, что должно было случиться? Рано или поздно...
       — Наших детей просто убили. Затащили на Ханкалу и убили... — говорит Тамара Махтиева из комнаты № 13. Двое из троих были ее детьми — Арсен, четырнадцати лет, и Тимур, пятнадцати.
Саша Галиченко       Третий погибший — 14-летний Саша Галиченко. Алла Астафурова, его мама, сидит рядом, в отчаянии бросив голову почти что в колени. У нее были единственный сын и две дочки. Кристина, старшая Сашина сестра, 17-летняя выпускница той же 16-й школы, куда ходили и погибшие мальчики, пришла в комнату Махтиевых, чтобы быть рядом, если маме опять станет плохо.
       — В тот день около часа из школы вернулись все дети из нашего ПВРа, — продолжает Тамара. — А их нет... Прошел час, другой. Я стала метаться. Наши дети тут не опаздывают просто так. Три, четыре часа... Мы с мужем побежали по окрестностям: кто видел вот таких мальчиков? На всех доступных блокпостах спросили. На одном стояли мурманские милиционеры, на другом — тувинцы. Тувинцы сказали: видели таких, туда шли, — и показали в сторону мурманцев. Мурманцы же — это пост № 35, — странно помалкивали. Мне сразу это не понравилось. Когда мы подошли, у поста еще стоял БТР. И потом тихо отъехал... Я считаю, что это наших мальчиков как раз повезли на Ханкалу... Сначала, еще день, наверное, они были живы, потом их уничтожили.
       — Почему?
       — Кто попадает на Ханкалу, тому не выжить. Больше ничего.
       Тамара трудно и долго плачет над фотографиями сыновей. Концы ее черного платка, которыми она вытирает щеки, уже совсем повисли от впитанной влаги. И лицо Тамары совершенно другое — не то, что запечатлено даже на недавних фотографиях, она показывает те, где еще с сыновьями. За окном комнаты — та самая Ханкала как на ладони. И застекольный вид, действительно удручающий. Голая пустынная степь, будто мертвая, хоть и сезон всеобщего цветения. Она всласть исполосована «колючкой» (колючей проволокой). Еще изрыта секретными окопами, слегка выдающими себя земляными припухлостями наподобие тех, что делают кроты, когда трава на них долго не растет. Наконец, мины-растяжки — поэтому и пусто — эти спасители солдат от местных жителей. Говорят, мин там безумное число, и они, как паучья сеть, сцеплены друг с другом иезуитски. Дернешь за одну веревочку — и рванут сразу несколько штук. Некоторые мины — и это уже не просто говорят, а известно точно — настолько чувствительны, что детонируют даже от собачьего лая, и поэтому вокруг минных полей военные держат овчарок как лучший способ ведения превентивной войны.
       ...Вас ничего не удивляет? Что, например, так называемый «мир» в Чечне спустя уже почти четыре года «антитеррористической операции» организован именно таким образом?..
       Однако вернемся: в Октябрьском РОВД (Октябрьский район Грозного, к которому относится улица Поняткова), куда побежали родители просить помощи, чтобы связаться с Ханкалой и освободить детей, выделили для этого милиционера Данилбека Усманова, но его пустили на военную базу лишь спустя два дня и с завязанными глазами, причем повязку военные разрешили снять только у трупов мальчиков.
       Позже в Октябрьском райотделе семьям так и сказали: ваши дети сами виноваты, потому что сами туда пошли и подорвались. Как же так? Дети, которые смогли пройти полкилометра (их тела были обнаружены в пятистах метрах вглубь территории военной базы) по сплошному минному полю, безопасные коридоры на котором засекречены и их тайну не доверяют даже милиционерам?
       — Все боятся Ханкалы, — объясняет Алла, Сашина мама, версию Октябрьского РОВД.
       ...Тамара выходит и вносит с рыданиями пакет. Там обувь ее сыновей, в которой они в последний раз ушли в школу и в которой их тела принесли домой спустя трое суток. Обувь совершенно целая. Разве такое бывает, когда наступаешь на мину? В Чечне и ребенок знает, что нет.
       Тамара что-то перебирает в пакете и вытаскивает школьную тетрадь: у Арсена она была в кармане куртки — может ли уцелеть бумажная тетрадка в мягкой обложке, даже не обуглившись, когда ребенок взрывается?
       — Еще у Арсена была чистая зияющая рана на лбу, — говорит Тамара.
       — А у Саши откусана щека, — рыдает Алла.
       — А что по этому поводу говорят в прокуратуре?
       — Ничего, — отвечают мамы. — Мы ничего не можем добиться по делу о смерти наших детей. Мы даже не знаем, возбуждено ли оно. И против кого? У нас даже нет свидетельств об их смерти! Нас просто не пропускают к следователю...
       
       Уроки ненависти
       Ханкала — это не только большой штаб и много генералов, закупорившихся под многослойной охраной в целях самосохранения, но и военная прокуратура (в/ч 20102), и если следствие ведет она, то и к ней пути заминированы вышеописанным способом, и родителям уничтоженных мальчиков туда доступа нет. Теоретически считается, что военные следователи ведут прием и вне Ханкалы. Но практически подобное случается редко.
       На этом история, собственно, пока и заканчивается — с Ханкалы начали, туда и пришли, были дети, перемещенные из палаток под Ханкалу, — и нет их... Но кто ответит? И что же теперь миграционная служба, такая сладкоголосая, когда уговаривала «вынужденных переселенцев» вынужденно переселяться на улицу-убийцу, обещавшая им златые горы за то, что уйдут из палаток?
       После убийства мальчиков миграционные чиновники поступили так, как проще всего, — развели руками: «С Ханкалой мы ничего сделать не можем, мы — люди маленькие против военных...» И — в кусты. А тогда зачем же создавали ПВР на этом изначально «плохом» месте?..
       Нет ответа — лишь жмутся, как двоечники, и спихивают ответственность: «Это все Жидков, он выбирал здания под ПВРы»... (Олег Жидков — и.о. мэра. — А.П.). А Жидков неуловим, и всем известно: вечно отсутствует для желающих задавать вопросы — олицетворяя главную проблему так называемого «нового чеченского чиновничества», которое, подражая ханкалинским обитателям, на сто процентов уверено: на то и война, что «спишет все», и главное сейчас — отмолчаться.
       ...Провожая, Тамара вдруг утыкается в красную куртку, висящую на стене слева от двери. Сразу всем лицом — как в омут.
       — Это куртка Арсена. Так и висит. Не могу снять. А после Тимура я нашла его дневник. Только тогда узнала, что он вел его. Там — страницы о том, как ислам требует мира.
       Были у Тамары Махтиевой четыре сына. Один — самый младший — пятилетка, растить и растить. Второй — самый старший — очень больной и почти слепой на почве тяжелого стресса, полученного при бомбежках Грозного. И двое средних — Арсен и Тимур, полтора года разницы, — надежда Тамары и опора. Остались у нее теперь двое — совсем маленький и совсем больной.
       — За неделю до трагедии мы с Тимуром пошли, чтобы сфотографироваться на фоне руин нашего дома, — это в самом центре, дом № 137 по проспекту Ленина. Ничего там не осталось, кроме груды кирпича. Сын попросил: «Сними меня. Руины вывезут, и памяти от нашего дома не останется». Оказалось, это и его последняя фотография. А руины действительно через несколько дней убрали. Где взять весы, чтобы измерить мое горе?
       Вокруг стоят люди из ПВРа и слушают нас.
       — Я ненавижу «их», — говорит одна женщина.
       — Как же я «их» ненавижу! — говорит другая.
       — Как я всех ненавижу... — тихо вторит девочка-подросток.
       Если бы случилось чудо, и удалось поставить рядом два экрана, и на одном оставить этих женщин из ПВРа, а на другом обсуждать случившуюся трагедию с ханкалинскими военными, уверяю вас, и тут, и там звучали бы одни и те же слова.
       ...На ПВР вдруг наползает дым. Кашель бьет его обитателей, но мало кто обращает на дым внимание. «Это бывает у нас минимум по три раза на дню, — спокойно объясняет парнишка, стоящий рядом. — Военные от нас спасаются — дымом окуривают Ханкалу, когда там садятся вертолеты. Думают, что стреляют от нас...»
       — Кому легче стало от этих трех жизней? — все продолжает спрашивать Сашина мама.
       От трех оборванных судеб вечно пугливых обездоленных мальчиков из беженских лагерей, где прошло по полжизни каждого из них? Ходивших в Грозном, несмотря на разный возраст, в один и тот же 8-й «Б» — из-за войны, да и в палатках неважно с образованием. Кому стало легче?..
       Разумного ответа на эти вопросы нет. Логика уничтожения всех, кто подвернется под руку, слишком хорошо известна в Чечне. Но она не поддается логике нормального человека — даже не старайтесь. Зато она вполне вписывается в перевернутые координаты второй чеченской войны, как она у нас получилась.
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой газеты»
       23.06.2003
       

2006 © «НОВАЯ ГАЗЕТА»