СТРАХ ПО РАСПИСАНИЮ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

СТРАХ ПО РАСПИСАНИЮ
В Чечне для мирного населения уже стерлась разница между армией и боевиками

Фото Юрия Тутова

       25 мая в горном чеченском селе Улус-Керт бесчинствовал отряд почти в сотню бандитов-«бородачей», и никто не пришел людям на помощь. Боевики, уходя, забрали с собой заложников, пообещав вернуться и убить тех, кто их требования не исполнит.

       Это у нас — четвертый год второй чеченской войны на исходе. Под ружьем в Чечне — уже 12 тысяч милиционеров при сохранении почти 80-тысячного контингента федеральных войск. Но никто из них даже не попытался остановить боевиков — не было ни одного выстрела им ни навстречу, ни вслед. Гражданское население в Чечне по-прежнему абсолютно беззащитно от набегов как «тех», так и «этих».

       – Меня, старую чеченку, били молодые чеченцы. Одни — держали. Другие — били. Как такое могло случиться?.. Вот до чего дожили... Лучше бы убили... — Немолодая женщина в стареньком истертом платочке и платье далекого, еще советского покроя говорит, не переставая, лишь с паузами на тяжелые вздохи. У нее глубокий шок от недавно пережитого. Это Зулай Висингириева, учительница местной школы и по совместительству глава администрации горного селения Улус-Керт на границе Шатойского и Веденского районов.
       За нашими спинами скрипят на ветру свежепростреленные, в дырочку, синие железные ворота. Все новые и новые люди, жертвы налета «бородачей» (так их тут называют), собираются во двор к Зулай. Мы со страхом оглядываемся на этот воротный скрип, потому что каждый настырный их взвизг заставляет нас думать о вечном неестественно часто, не реже одного раза в минуту: а если «они»? Опять? Сейчас? Или «другие»? Тоже не подарок...
       — Нет, я не боюсь, я теперь перестала бояться. Просто жду, когда меня убьют, — произносит Зулай. В ее голосе нет ни озлобления, ни разочарования — лишь смиренность с судьбой и немного удивления: «Это же были наши, чеченские ребята»...
       Рядом в кружок стоят улус-кертовские женщины, согласно кивая Зулай. Их жесты полны безнадежного отчаяния. Видно, что они сломлены. В ту ночь, 25 мая, из многих домов слышались женские стоны от побоев, эхо разносило по окрестным горам их крики: «Помогите!.. Да помогите же!.. Люди!», но горы, якобы набитые войсками, пришедшими спасать, оказались слепоглухонемыми.
       В доме Кушнаровых здоровый битюк первым делом приставил автомат к виску четырехлетней девочки Румисы, подняв ее, спящую, с постели, и «бородачи» объявили старенькой бабушке: «Убьем, если не скажешь, где твой Муса». Муса — сын бабушки и один из пяти улус-кертовских милиционеров. Румиса с того часа выглядит странновато, а бабушку увезли прочь из Улус-Керта с инфарктом. А может ли быть по-другому? Когда видишь, что приговор твоей любимой внучке уже почти подписан? И ты можешь его отменить, но ценой жизни твоего же собственного любимого младшего сына?..
       — Сколько «их» было?
       Люди сходятся на том, что около сотни. Все — в форме и с полной оружейной выкладкой; те, кто что-нибудь выкрикивал, делали это чисто по-чеченски и прикрывали лица масками; вошли пешком — ушли тоже пешком, не торопясь и выстроившись, как на параде, в колонну... Нахально и открыто.
       — Чего же они хотели от вас?
       Избитая Зулай называет пережитое «позором» и просит выслушать всю историю Улус-Керта от начала второй войны до самых последних дней «этого позора».
       — У нас особое село, — говорит она. — Очень бедное. Совсем бедное. Здесь живут 611 человек, которым некуда ехать. Пасем скотину, сажаем огород — перебиваемся, выживаем, потому что друг другу помогаем выживать. В войну в Ингушетию ушли только две семьи, остальные были в селе, потому что у нас не было ни одной семьи ваххабитов. Поверили русским, когда они говорили в начале войны: «Мы воюем с ваххабитами, а вы живите — не тронем». Я тоже людям говорила: «Россия воюет с теми, кто хочет воевать. Мы воевать не хотим, поэтому нас не тронут». И я ошиблась.
       18 января 2000 года ракета прямиком угодила в ее дом — и погиб 96-летний отец Зулай Супьян Висингириев, улус-кертовский алим, в тридцатые годы дважды отсидевший за чтение Корана, участник финской войны, в 44-м выселенный вместе со всеми чеченцами, а в 99-м объявивший семье: «Беженцем больше не буду».
       22 бомбы в тот день упали на Улус-Керт. Люди ушли под землю — в подвалы. Боевики?.. Да, и они, раненые, стекались в село.
       — И мы их перевязывали. Так же, как и своих раненых. Потому что если ты чеченец, ты не имеешь права не оказать помощь нуждающемуся. А теперь они меня били... И всех других... Позор.
       История, случившаяся 25 мая 2003 года, началась 16-го. Тогда ночью, где-то около трех, в Улус-Керт вошла бронетехника. За БТРами тихо бежали солдаты. Саид-Ахмед, старший сын, сказал Зулай: «Нас окружают. Не выходи». Но она все-таки пошла посмотреть: вдруг кому-то понадобится помощь? Постояла на дороге, наблюдая, как техника ушла вперед и солдаты убежали прочь.
       — Я двинулась вперед по улице. В доме Румани Зинабдиевой было все открыто, — рассказывает Зулай. — Я — туда, а там пусто. Только Румани, вся замотанная скотчем, лежит. Я ее разлепила. Оказалось, русские забрали Курбику, тридцатилетнюю дочь Румани, и 15-летнюю девочку Амину (Дугаеву. — А. П.), свояченицу, приехавшую погостить из Наурского района, из поселка Советская Россия. Я видела эту девочку накануне, она воду несла — ну приехала в гости и приехала...
       О Курбике в селе давно поговаривали плохое. Например, и то, что именно Курбика вербовала женщин-подрывниц в «Норд-Ост». И о ее постоянном хиджабе на голове... Когда-то Курбика была, как все. Перемены в ней случились после того, как вернулась она домой, пожив в Старых Атагах замужем за родственником Зелимхана Яндарбиева. Говорили, теперь ее муж — бандит Халидов Беслан из того же джамаата, и между собой люди звали Курбику ваххабиткой, или просто ваххабкой.
       А 15-летняя девятиклассница Амина? Мнение улускертовцев: девочка, жившая одиноко (мать больна, старшие братья за границей), — одна из тех, кто серьезно воспринимал проповеди Курбики.
       Федералы похитили Курбику и Амину так, как делают это обычно, когда концы в воду. Куда ни ходила Зулай в их поисках — позор же, гостью села, Амину, увезли в неизвестном направлении, — везде ей отвечали: нет таких, нам ничего не известно... Нигде — ни в 45-м полку (он тут поблизости), ни в прокуратуре, ни в ФСБ, ни в комендатуре.
       25 мая только легли — крик за воротами: «Беги, Зулай!». Но вместо того чтобы бежать огородами, Зулай откликнулась: «Что, опять русские пришли?» — открыла ворота и сразу же получила прикладом.
       — Где твой старший сын? — орал один.
       — Где «тюльпанчик»? («тюльпанчиками» в Чечне называют короткоствольные автоматы. — А.П.)
       — Мы — шариатский суд! Подожгите ее! Жги все!
       Часть боевиков была в масках, и они кричали по-чеченски. Те, кто был с открытыми лицами, молчали — и это были нечеченцы. Кто? «Арабы, наверное, — отвечают сегодня люди. — Но они нам не представлялись. Главное, что нас били чеченцы и разрешали нечеченцам нас держать, чтобы удобнее было бить. Это и есть позор».
       На крики Зулай выскочил ее младший сын, учитель, человек не очень здоровый. Он только и успел крикнуть: «Не бейте ее! Она же женщина!», как его швырнули на землю и долго колотили вшестером — одного. Та же участь ждала и старшего сына Зулай.
       — Почему ты не сопротивлялась, когда наших девочек забирали? — не унимались бандиты.
       Отряд «бородачей», войдя в село, разделился на пять групп, и те пошли прямо по пяти адресам — где живут улус-кертовские милиционеры. В каждом из их домов бандиты учинили погромы, били женщин, детей, стариков. И увели с собой Лом-Али Нинигова — самого боевого из сельских милиционеров, и именно он должен был следующим утром идти в 45-й полк на окраине села Хоттуни, чтобы попытаться что-то узнать о похищенных федералами Курбике и Амине. Вторым милиционером, которого забрали с собой «бородачи», стал Ислам Тимаев. «Вернем милиционеров, когда добьетесь освобождения девочек. А ты будешь этим заниматься», — объявили бандиты Зулай.
       — Мне стыдно, что мы не убиты. Почему их взяли, а меня оставили? — качает головой Зулай.
       Под утро отряд боевиков ушел из Улус-Керта. Никто его не остановил. Никто ему не препятствовал. По бандитам с гор не было произведено ни единого выстрела. Никаких боев и засад. Многотысячный контингент спал? Лишь на третий день, когда улускертовцы подняли шум, в село наведались офицеры из МВД республики, сотрудники районной прокуратуры и ФСБ. Все как на подбор, с внушительной охраной. Поспрашивали, как все было, и уехали. Зулай умоляла помочь найти следы похищенных женщин: «Убьют ведь милиционеров!»; просила охраны для села, ну хотя бы рацию: «Они же обещали вернуться!» — но «ответственные товарищи» промолчали, и след их автомобилей смыло прошедшим дождиком...
       ...Первый блокпост, якобы отлавливающий бандитов, оказался только у селения Старые Атаги — это почти час езды от Улус-Керта, через пол-Чечни от него. То есть там, куда гарантированно не ступит нога бандита, приставлявшего автомат к виску четырехлетней Румисы.
       Тем не менее пост оказался трехслойным. Сначала — контрактники Внутренних войск МВД лениво проглядывали документы и тут же теряли к ним всякий интерес, как только становилось понятно, что денег не слупить. Потом — срединная «начинка». Весьма солидные фээсбэшники. Последними стояли опять какие-то контрактники. Поодаль митинговали староатагинские женщины, у которых в последнюю зачистку увели родных, — и блокпост не обращал на них ни малейшего внимания. На ближних подступах к «трехслойному пирогу», на ржавой трубе, скрипел на ветру самодельный безграмотный (правилами русской грамматики военные в Чечне не балуют) плакат — большой лист железа с белыми печатными буквами по темно-зеленому полю: «Ну что, вы еще воюете? Или взрываете? Тогда мы идем к вам. Спецназ».
       Вранье это все. Никто никуда не идет. И даже никуда не собирается. Всего через какой-то месяц — четыре года как Басаев беспрепятственно, как и эти, что «гуляли» по Улус-Керту, сходил на Дагестан. С тех пор дело Басаева живет и побеждает. Под присмотром многотысячного федерального контингента.
       Что все это значит? Что творится в Чечне сегодня, накануне четырехлетнего «юбилея» начала второй войны?
       И боевики, и федералы — обе воюющие стороны — де-факто признают не только силу друг друга, но и равновесие этих сил, и история с захватом Улус-Керта — тому доказательство. Проявление признания силы — то, что не вступают в бой и берут друг у друга заложников для взаимной торговли. Не отбивая взятых заложников и тем, например, доказывая, кто же в доме хозяин, а играя в игру довоенного, до 1999 года, образца — в работорговлю по интересам: вы взяли — мы отдали, мы взяли — вы отдали...
       На круг — общебандитский паритет, и ничего больше; при чертовой туче военных всех мастей и званий, на фоне сосредоточения такой массы оружия, которая способна отразить нападение целого государства. На деле же для жителей — одна банда против другой, и совершенно, по сути, не важно, кто под каким флагом. Не важно — для жертв. Потому что поле этой омерзительной битвы — не сами бандиты, а гражданское население — разменная монета в этом паритете. Оно в Чечне совершенно беззащитно и если выживает, то лишь в расчете на собственные силы. Это значит: как и три, и два, и полтора года назад, чеченская проблема все так же распадается на три части: федералы, защищающие сами себя и свой бизнес, боевики, занятые тем же, и просто люди, брошенные всеми, кто присягал их защитить. И хуже того — подогреваемые и федералами, и боевиками на гражданскую войну. Вот он — реальный результат минувших четырех лет.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой газеты», Улус-Керт, Чечня

       P. S. ОТ РЕДАКЦИИ
       Ни одного официального сообщения о захвате села сделано не было.

       5.06.2003