ПОСЛЕ 57 ЧАСОВ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ПОСЛЕ 57 ЧАСОВ

(Фото ИТАР-ТАСС)

       Последние сутки проходят, как в бреду. Москва хоронит заложников. Сегодня, вчера, завтра. Невыносимо... Лица мертвых спокойны и ничем не искажены, будто они просто заснули. И они действительно просто заснули, страна им не рассчитала дозу...
       Я никогда не пишу репортажей с похорон. Но сейчас будет исключение. Лена, моя старая-старая знакомая, хоронила своего сына Андрюшу и мужа Сергея. 23-го они вместе пошли в театр, сидели вместе, ждали помощи вместе, но выжила одна Лена.
       ...Гробы Андрюши и Сергея в церкви, конечно, стояли рядом, через небольшой проход. Народу было – не протолкнешься. Никто ничего не говорил. Никаких политмитингов. Лишь Лена ходила по этому проходу, время от времени что-то произнося. А когда останавливалась, то это было так: она опиралась одной рукой на один гроб, другой – на другой, пытаясь удержаться на ногах, опускала низко голову между гробами и так становилась похожа то ли на птицу с распластанными крыльями, то ли на раненого, с трудом пытающегося встать на ноги.
       Я тоже теперь очень и навсегда виновата перед Леной. И только одна я знаю, в чем. И вину уже не искупить.
       ...Начинается заупокойная служба. Она производит странное впечатление. Почему-то мало кто крестится. Ни одного представителя власти. Думы. Совета Федерации. «Партии и правительства», допустивших террористов в Москву. Злюсь, очень злюсь, хотя и не место для злобы... Священник, дополняя фон, плохо владеет сильно охрипшим и севшим голосом. И даже не попадает в интонацию – там, где ему положен распев. Простудился? Сначала не могу понять, почему все именно так, а не иначе, с этим священником церкви при Кунцевском кладбище. Опять злюсь, что вот оно — как всегда, по-нашему...
       Наконец понимаю: у него очень много работы в эти дни, он отпевает поточным методом, и священник просто потерял голос, потому что нескончаем поток заупокойных служб. А священник – он тоже человек, и его голосовые связки не выдержали. А заменить, наверное, некем.
       ...Служба заканчивается неожиданно быстро, минут за двадцать. И батюшка почти шепчет в финале. И теперь Лена с распластанными крыльями между двумя гробами и батюшка без голоса – это две лично «мои» приметы октябрьской трагедии. Потому что последствия трагедии куда сильнее самой трагедии. Лена и священник перебили образ чеченки-камикадзе с пистолетом, гранатой, болтающейся на большом пальце, и со взрывным устройством на животе, и разговор с одной из таких «живых бомб» о ее семье, оставшейся в Грозном, ее уверенное веселье за несколько часов до смерти, и картинки поверженных боевиков в лужах крови, бесконечно транслируемые по нашему телевидению, и фотографии отравленных газом заложников через окна автобусов, и вопросы, вопросы, вопросы...
       Почему так мало профессионалов пропустили откачивать? Почему «скорая помощь» не получила противоядий в достаточном количестве? Почему Кремль уравнял террористов и их жертв «по газу»? Где «пропавшие без вести»? Почему следователи Следственного управления ФСБ, ведущие допросы заложников по больницам, не выдают им на руки постановления о «признании в качестве потерпевших», а если выдают, то какие-то несерьезные, без собственных фамилий на титульном листе, что делает невозможным обращение в суд?..
       Я тоже бултыхаюсь в безответных вопросах. Как все.
       Но все равно есть два образа, которые держат «мою» картинку: «священник, потерявший голос» и «Лена между двумя гробами». Как направление № 1 — о чем следует думать теперь в первую очередь: наша забота – пострадавшие. Их участь, состояние их здоровья, обеспечение медицинской помощью, социальной поддержкой и психологической реабилитацией. Их выживание после выживания – сделать все необходимое, чтобы стало возможным их действительное второе рождение.

       После похорон лечу на несколько часов в Париж. И очень быстро жалею об этом. Канал «Франс-2» приглашает для участия в вечерней субботней и главной программе Франции. Соглашаюсь только потому, что говорят, как плохо понимают на Западе то, что происходит у нас, то бишь «на Востоке».
       В шоу, которое ведет французская телезвезда Тьери Ардиссон, передо мной запланирован известный французский певец – забыла записать, а теперь не помню, как зовут, а также министр здравоохранения времен правительства Масхадова Умар, фамилию тоже забыла. Начинаются потоки слов о чеченцах, так долго и неустанно борющихся за свою свободу (певец восхищается этим, ведущий тоже), что мне лично остается клочочек времени, где...
       Собственно, ЧТО говорить? Даже когда есть место, ГДЕ говорить.
       Говорю плохо, коротко и совсем не то. Это, конечно, позор. Потому что, если уж дали шанс высказаться, – будь готов. Но, как ни стараюсь, не чувствую среды, мы со средой в противофазе – никто в аудитории ничего не хочет слышать о том, что волнует лично меня, потому что я-то прямо с похорон, больше остального – о жертвах. О тяжелейших последствиях. Вокруг министра здравоохранения Ичкерии (и он тут, кстати, совершенно ни при чем, он и сам немного шокирован) эмоциональные завихрения — это восхищенные экзальтированные француженки моего, далеко не юного, возраста, от романтической поверхностности которых подташнивает на пятой минуте, потому что эти француженки так же далеки от реальности, как...
       Как мы. Но с другим знаком.

       Возвращаюсь в Москву. 1 ноября. Московские участники Всемирного чеченского конгресса, который произошел в Копенгагене сразу после штурма и вызвал небывалую волну кремлевского протеста с отменой визитов, встреч на высшем уровне, арест Ахмеда Закаева в качестве извинительного датского приза России – так вот, 1 ноября московские участники, следуя консолидированному решению конгресса, возложили венок к театральному комплексу на Дубровке.
       Меня тоже приглашали поучаствовать в возложении, но я не пошла. По двум причинам. Первая — простая: в принципе не люблю движение в колоннах и ничего никогда не возлагала вместе с толпой ни к чему. Вторая причина еще проще – нет времени, я была в самолете.
       Но есть и третья, и она главная... И уж не знаю, как сказать... С этой третьей причиной очень тяжко. Однако следует объясниться, как мне кажется.
       Что-то в этом возложении получалось не то. И не потому, что, как сейчас многие считают, «чечены во всем виноваты». И не потому, что лично я что-то имею против чеченцев – не имею, конечно же.
       Но мне ОЧЕНЬ НЕ ПОНРАВИЛОСЬ ПОВЕДЕНИЕ БОЛЬШИНСТВА ЗНАКОМЫХ ЧЕЧЕНЦЕВ в те 57 часов, когда все висело на волоске, когда в любой момент Дубровка могла взлететь на воздух, когда слово чеченцев, обращенное к чеченцам, возглавляемым Бараевым-младшим, весило бы принципиально больше, чем чье-либо иное слово. Так мне, по крайней мере, казалось. Но СЛОВА не было. Не последовало. Не состоялось. И теперь именно это уже факт истории – вот еще почему я не воспринимала тошнотворных француженок.
       И, пожалуй, лишь Асламбек Аслаханов, чеченец, депутат Госдумы, — только он ходил прямо к террористам, невзирая на то, что лично для него это могло закончиться совсем плачевно: он ведь – генерал МВД и «федерал» в чистом виде в представлении тех, кто захватил «Норд-Ост» в плен. Но Аслаханов ходил, несмотря на собственных маленьких детей дома... Ходил, и все тут. И это тоже факт истории.
       А где были остальные? Этот Малик Сайдулаев? Умары – тоже забыла, как звучит фамилия, и тратить время на то, чтобы вспоминать, не желаю... Имею в виду того самого богатого Умара, который вроде хозяина гостиницы у Киевского вокзала в Москве... И Гантамиров еще? И Хаджиев? И пр., и др., и восемь дыр...
       Все — вплоть до Кадырова, вокруг которого так вьется большинство московских чеченцев, когда он прилетает в Москву из Грозного, что это наводит на дурные размышления о материальной заинтересованности обеих сторон. Кадырова, который теперь, на старости лет, покрыл себя таким несмываемым позором, оценив свою собственную жизнь в 50 жизней ни в чем не повинных зрителей «Норд-Оста» (напомню: террористы пригласили к себе Кадырова, главу Чечни, назначенного Путиным, и на него, единственного из всех возможных переговорщиков, предложили обменять 50 заложников, а Кадыров не пошел, впоследствии пояснив, что «не знал»)...
       Чеченцы в эти 57 часов шептались по углам. И все. И этого было преступно мало. И Кадырова даже не осудили, не убедили войти в историю спасителем пятидесяти женщин и детей. Так называемая диаспора почти в полном составе ушла в подполье – на 57 часов. И часть из нее вышла из этого подполья только в Копенгагене.
       Лично на мой вкус: получилось дурно. Не по-людски. Хотя, возможно, я очень ошибаюсь, и мне последует упрек, что, мол, чеченцы – и тогда, и теперь — панически боятся последствий, что озабочены выживанием в еще более резко ощетинившемся против них обществе, и т.д. и т.п.
       Да, все так. Но получается какой-то прейскурант. Значит, есть паника большей цены? И меньшей? Значит, диаспора в тот-то момент не чувствовала, что еще более панически боялись своей почти неминуемой смерти заложники и что для сотни с лишним (мы так и не знаем, сколько это – «с лишним») из них 57 часов ежеминутной подготовки к смерти были последними часами их жизни, и именно поэтому мы сегодня бываем на бесконечных похоронах, где у священников садятся голоса, потому что даже опытные голосовые связки батюшек такого количества заупокойных служб подряд не выдержали бы...
       Так есть ли смысл учитывать ТОТ страх чеченской диаспоры? Ответ понятен: смысла нет. Так что, извините, но отбрасываю в сторону такую вещь, как страх. Боялись все без исключения. Включая тех, кто штурмовал, и тех, кого штурмовали. И значит, вернемся на исходные: почему чеченцы повели себя в эти 57 часов именно так, а не иначе?
       Потому что струсили. Массово струсили перед собственным молодым поколением, превратившимся в бескомпромиссных радикалов. Отползли. А может, и побрезговали. Стали «выше». И оказались ниже.
       И это — тоже факт нашей истории. Миф о беспримерном бесстрашии нации остался в ТОЙ ЖИЗНИ, до 23 октября 2002 года.
       В Чечне идут беспрерывные зачистки. Люди мучаются, людям так плохо, как раньше. Села блокированы. Зона за шлагбаумом «Чечня» опять превратилась в полигон.
       Не многим хотя и лучше и по эту сторону шлагбаума.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой газеты»
       04.11.2002