ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТУПИК ДЛИНОЙ 16 КИЛОМЕТРОВ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТУПИК ДЛИНОЙ 16 КИЛОМЕТРОВ
Даже если Россия согнет Шеварднадзе, жителей Панкиси это не изменит…

Фото Анны Политковской

       Кавказ — это горы. А горы — это пики, покорять которые — давняя людская забава.
       Был у нас «пик Коммунизма» — империя, СССР и все такое прочее; слава богу, мы его покорили, в смысле миновали. Однако выяснилось, что не до конца и в наследство нам еще много чего осталось. Во-первых, российский имперский хребет «Ты меня уважаешь?». Во-вторых, высоченная отвесная скала «Руками не трогать! Грузинский суверенитет». А в-третьих, вечно бунтующий камнепад «Чечня». Тут-то нам и понадобилось нечто, что всегда под рукой в качестве разменной карты этого
       постимперского толковища. Этим «нечто» и стал горный тупик по имени Панкиси, крошечный клочочек глухой провинциальной грузинской земли, возведенный ныне силами двух страдающих от собственных комплексов государств почти что в сан пика мира — в общепланетарную принципиальность. И от войны в Панкиси чуть ли не поставлены в зависимость и борьба со злодеем Хусейном, и падение цен на нефть…

       Так что же случилось? При чем тут Панкиси? Почему Россия и Грузия дружно споткнулись о крошечное ущелье в 16 километров длиной? Что там было раньше? И что теперь? После «нашего 11 сентября» — беспрецедентного даже для Путина публичного бряцания оружием с прямой угрозой начать войну против Грузии и последовавшей за этим депрессией Шеварднадзе? И, наконец, после «6 октября» — совместных кишиневских торгов «человеческим материалом»?

       Невеселое ущелье
       Дорога из Тбилиси к Панкисскому ущелью — как сказочная тропа, неожиданно упирающаяся в страшилку. От мифа-плюс к мифу-минус. От Мимино, хорошего во всех отношениях киногрузина (дорога идет через тот самый кахетинский городок Телави, куда — помните? — все пытался дозвониться из Европы летчик, герой Вахтанга Кикабидзе, а его все соединяли да соединяли с Тель-Авивом, и мы все так здорово и дружно смеялись).
       Через села Цинандали да Мукузани — будто с винной наклейки, и найти ли еще другие подобные знаки-фетиши для человека, рожденного в СССР?..
       И вот, когда ты уже совсем расслабился от этой советски-ностальгической Грузии, тут-то весь этот чудо-миф и упирается в блокпост.
       Сначала в один, потом в другой. Тотальные камуфляжи, ни шагу вперед без личного распоряжения министра госбезопасности страны, бетонные блоки на той самой дороге мифов Телави — Мукузани — Цинандали; автоматов больше, чем людей, амбразуры, непрошибаемые лица сотрудников панкисской ГБ в штатском, засилье «коричневых беретов» набекрень (такова форма солдат грузинских внутренних войск)... Собственно, к чему это описание? Да к тому, что наши блокпосты в Чечне — тихая складная (сложил десять рублей — и пошел) песня по сравнению с местными, тянуться нашим и тянуться. Это так, кстати. На заметку отечественным контрпропагандистам, плюющим сегодня в сторону Шеварднадзе, что, мол, силовики его в Панкиси — одна лишь ширма для отвода зоркого мирового антитеррористического ока.
       Впрочем, тут тоже не все так просто, как кажется в первые минуты.
       Итак, стоп, приехали.
       9 октября 2002 года. Блокпосты наконец за спиной. Перед глазами — Дуиси, главное село ущелья, начало «зоны Панкиси», дорожного тупика современной политики. Мифа-минус, где никаких Мимино, лишь жесткая российская легенда об очень плохом грузине Шеварднадзе, помеси кавказского бен Ладена с Хусейном, напрочь не уважающем Россию, продающемся назло ей попеременно то американцам, то туркам, то чеченским боевикам, предоставившем свои дальние земли под базы Гелаеву и Абдул-Малику Межидову (кстати, это именно его отряд, а не гелаевский, как не перестают нам сообщать ленивые на проверку информации российские СМИ, воевал в ингушских Галашках, и шел Абдул-Малик, между прочим, через южноосетинскую пограничную черную дыру, где землю контролируют исключительно только российские ФПС с ФСБ, и двигался отряд взрывать штаб 58-й армии во Владикавказе, но что-то не сложилось, и повернули братки на Чечню).
       Вернемся, однако, к «очень плохому грузину» — согласно мифу-минус, именно по причине Шеварднадзе мы все еще не можем победить во второй чеченской войне, а еще ранее именно он развалил Советский Союз и Берлинскую стену, а значит, сказку о столь милой сердцу миминофилии...
       Дуиси встречает толпой людей, дряхлыми строениями, плакатами на русском языке: «Россия — Грузия — Чечня. Прав сильнейший!», «Цивилизованная нация — это цивилизованные методы общения!» и т.д. Это — голодовка и без того голодающих чеченских беженцев, живущих в Панкиси, в знак протеста против бессудной экстрадиции пятерых чеченцев, сдавшихся в августе грузинским пограничникам на заставе Гиреви, которая очень далеко от Панкиси, тем не менее опять виновато ущелье. Горькие разговоры о том, куда им бежать дальше, если отсюда теперь так предательски будут выдавать...
       — У меня диагноз — истощение, — говорит 34-летняя Луиза Дакаева. — Я еле передвигаюсь, дочке Аните 11 лет, она все время есть просит: «Мама, дай покушать». А мне нечего ей дать.
       — Может, домой, в Чечню?
       — Никогда! Пока там русские. — Луиза категорична, как снайпер. И предпочитает голодать, чем умереть при российской «зачистке».
       Панкисские беженцы — жертвы «11 сентября» дважды. Во-первых, 11 сентября 2002 года — дня воинственного заявления Путина, после чего они живут под круглосуточным страхом экстрадиции. Во-вторых, 11 сентября 2001 года: до взрыва в Нью-Йорке панкисские беженцы получали помощь от арабских стран, но теперь все заморожено — так им говорят. И лишь ООН раз в два месяца выдает на душу по 27 килограммов муки, 3 килограмма фасоли, 1,5 литра подсолнечного масла и грузинский чай. Простой вопрос «Кто вам помогает?» вызывает долгий эмоциональный шторм. Гумпомощь, говорят, воруют, фасоль дают червивую, а ооновский чиновник, норвежец Торе Борресен, присланный в эти места в качестве главы миссии Верховного комиссара по беженцам в Панкиси, общается с беженцами редко, неуважительно и неохотно и сильно испортил себе репутацию. Когда в ущелье началось российское бомбометание, Торе не встал на защиту подзащитных, а просто сбежал в Тбилиси и оттуда сообщил, что дров «от ООН» в этом году, скорее всего, беженцам не будет. И это — тоже последствия «11 сентября». В соответствии с американской «войной против террора» ООН явно охладела к проблеме Панкиси, а самим рубить лес в Грузии категорически запрещено: даже если живешь в лесу — нужно покупать порубочный билет, он дорог, а денег ни у кого нет...
       — Я не знаю, как мы выживем в эту зиму. Вот уже скоро год, как мы не видели сахара, — продолжает Луиза Дакаева. И, еле переставляя отекшие ноги, ведет в свою комнатку, абсолютно голый закуток два на два с единственной мебелью — кроватью, на которой они с дочкой Анитой спят.
       А это к чему? Да все к тому же — к мифу о том, какие тепличные, мол, условия создал беженцам Шеварднадзе, к этой идеологической речевке для желающих верить сказкам. В Панкиси все то же самое, что в Ингушетии: беженская участь в Грузии такая же, как в России, только еще хуже, потому что страна вокруг беднее. Нет денег, нет работы, нет надежд, нет прав, у многих нет документов и шансов их выправить. Никому не интересные (кроме криминалитета) нелегалы за гранью жизни, обязанные сидеть и не высовываться из Панкиси.
       — Мы редко приезжаем в Тбилиси, только когда очень надо. Нам полиция не дает прохода, сразу тащит в участок, — рассказывает Абу-Супьян Мусаев, высокий седой старик родом из Итум-Кале. — Я вот с ногой в больнице лежал. Выписался, сел на маршрутку, и меня прямо оттуда вынули. «Наркотики, оружие есть?» — спрашивали. Офицер так и сказал: «Ты похож на мафиозника».
       — А почему не возвращаетесь домой, в Чечню?
       — Зачем возвращаться? Здесь я — мафиози, там — бандит. А я кем только в жизни ни работал — разнорабочий я... Не возвращаюсь из-за сыновей, хочу, чтобы они выжили. Не вернусь, пока в Чечне ваши.

       Куда идти? Во что верить?
       Над беженской толпой, как мячик от пинг-понга, летает трудное слово «экстрадиция». Все, конечно, против нее. С 6 октября, дня кишиневской встречи Путин — Шеварднадзе, к которой грузинские власти как раз и приурочили «подарок России живыми людьми», в Дуиси на пятачке у здания бывшей больницы разбита синяя палатка. В ней-то и голодают 14 мужчин и женщин в знак протеста против экстрадиции. При этом никто из голодающих никому из тринадцати «схваченных на границе боевиков» (пятерых выданных и восьми еще оставшихся в тбилисской тюрьме, под стенами которой также идет круглосуточный женский пикет протеста) не родственник и даже не знакомый. Поэтому быстро становится ясно, что они голодают хоть и за них, но все-таки больше за себя и что вопрос вопросов панкисских беженцев: «Выдадут ли восьмерых России?» следует читать следующим образом: «Выдадут ли нас России?».
       Естественно, страхи не беспочвенны. Немалая часть пришедших в Панкиси мужчин — это люди в трех лицах: те, кого в России называют «чеченскими боевиками, пригретыми Шеварднадзе», в Грузии — борцами за свободу своей земли, как требует кавказская традиция вечных войн с империей (ничего тут не забыто), а в масхадовских кругах — дезертирами, покинувшими поле боя и свой народ в беде. Кто-то воевал в первую, кто-то — во вторую войну.
       Но теперь воевать не хочет никто. Они хотят жить, а желающие продолжать ушли в Чечню. Однако от этого ухода никому уже тут не легче, ведь именно от полнейшей терминологической чересполосицы и понятийной российско-чечено-грузинской запутанности произошло множество бед, и «дело тринадцати» в том числе. На этой почве были идеологически обеспечены как нынешний безумный кризис с зависшей над нашими головами войной, так и современная человеческая трагедия Панкиси.
       — Вот кем вы, например, считаете Гелаева? — спрашивает кистинец Джараф Хангошвили, гамгебели (глава администрации) сел Дуиси и Цинубани, крепкий румяный человек, прямо не отвечающий ни на один вопрос, кроме двух — о Гелаеве и о «новой» большой ваххабитской мечети, выстроенной в ущелье.
       — Считаю боевиком.
       — А я — человеком, защищающим свою землю. — Джараф громко чеканит слова, нервничая и наступая.
       Односельчане в один голос уверяют: Джараф — прекрасный человек, ненавидит местный криминалитет — панкисских торговцев наркотиками и оружием, Джараф всем несчастным тут помогает... Но они не знают, что сегодня в России с такими взглядами — путь в лучшем случае за решетку «за пособничество».
       Я пытаюсь Джарафу что-то доказать: почему, мол, Путин так взъелся на Панкиси и что, наверное, такой своей позицией даже он, Джараф, приложил руку к этому наглому развязыванию войны... Но скоро понимаю, что можно на голову или на колени перед Джарафом встать, можно топать и кричать, можно даже бомбить, как того требуют наши генералы, но его точка зрения на то, что творится в Чечне, кто там прав, а кто виноват, точка зрения, которую разделяет подавляющее число кистинцев Панкиси, а также жителей Грузии, — останется неизменной.
       Почему? Ответ очень прост: потому что тут Кавказ, думают тут иначе, чем в Москве, и нет никакой силы заставить думать по-другому большинство, даже если сломить одного. В смысле — Шеварднадзе.
       — А вы с Гелаевым встречались? — спрашиваю Джарафа.
       — Много раз, пока он был здесь.
       — А где он сейчас?
       — Там, где и должен быть, раз он воин. В Чечне. Я ему не раз так и говорил прямо: «Уходи, твое место там, а не у нас, на курорте».
       И я снова думаю о терминологической неразберихе с потоком взаимных недоговоренностей, дезинформации, обид и уколов, приведших две страны к состоянию накануне войны. Да, Гелаев жил в Панкиси, и его бойцы тут жили, и ушли они в Чечню до галашкинского марша межидовцев... Но в Грузии «это нормально» — так говорят. А в Кремле припечатывают: «пособничество», «государство-террорист», за что надо платить по самому большому счету...
       Как все это уравновесить? Прежде всего в наших головах? В российском массовом сознании, у которого трудности с уважением к чужому инакомыслию и которое поэтому голосует сегодня за войну с Грузией, объявленной непокорной?.. Ведь теперь в России назвать кого-то ваххабитом — это все равно что приговорить к статье «за терроризм». А в Грузии ваххабит — такой же, как остальные, только мечеть у него будет называться не «старая», а «новая»...
       В Панкиси как раз две мечети. Традиционная и ваххабитская. Первая — скромная, стройная, позапрошлого века, с чудной бабушкой Алценей в качестве смотрительницы. Вторая — красного кирпича, огромная и негармоничная, похожая то ли на отдыхающую каракатицу, то ли на палаццо новых русских первой волны, когда все повально самоутверждались.
       Джараф снова сражает наповал: он ходит в ваххабитскую мечеть.
       — Господи, ну почему?
       — Мне нравится там. Просторно. Но чеченские боевики тут опять ни при чем, не угадала ты.
       История возникновения в Панкиси новой мечети действительно не имеет отношения ко второй чеченской войне. Ваххабизм в ущелье принесли молодые кистинцы, которые в середине 90-х поехали учиться на арабский Восток. То есть все — как у нас в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и той же Чечне. Вернувшись, «новые кистинцы» стали проповедовать «новый ислам». Отцы взбунтовались против заразившихся сыновей, и наступил день, когда дверь дуисской мечети перед ваххабитами закрыли. В прямом смысле слова. Часть панкисских стариков были против, да и сейчас говорят с болью: «Мы сами отделили их от себя». Закрывать мечеть хоть перед кем-то — не по Корану, не к добру. Но случилось то, что случилось.
       И вскоре ваххабиты построили себе новую мечеть на арабские деньги. Туда ходят теперь многие панкисцы, и не только молодые. Джараф — как раз один из них. Он говорит, что посещает мечеть очень редко, только раз в году, в священный месяц рамадан, но когда делает это — выбирает именно новую мечеть: «Там воздуха много, мне приятнее туда ходить, и больше ничего не ищи, понимаешь...»
       За эти походы Джарафа, впрочем, никто не преследует и даже с работы не снимает — такова Грузия с ее древними традициями веротерпимости. А в ответ на мои недоуменные вопросы — ну как же? — люди вспоминают одно и то же: своего царя XII века, времен расцвета грузинской культуры, который, прививая веротерпимость средневековому люду, ходил попеременно то в мечеть, то в синагогу, то в христианский храм, и рассказывают, что нынешний имам Панкиси Идрис Цатиашвили — «такой же, вай мэ», пользуется уважением всех в ущелье — и «новых», и «старых», и Гелаева, и бойцов чеченского сопротивления, и тех, кто недоволен их гульбой по Грузии. Да и кто сказал, что теперь, когда Россия впала в исламофобию, наши соседи должны сделать то же самое?
       Хотя, естественно, не все так просто. И Джараф переходит на возбужденный крик:
       — Виновата не «новая» мечеть, а люди, которые оделись в ваххабитские наряды, а сами — криминал.
       — Чей криминал?
       — Наш собственный.
       Что правда, то правда: ваххабизм вошел в Панкисское ущелье и под криминальным соусом. В том смысле, что к кистинцам-ваххабитам быстро пристроился местный криминалитет, а уж потом, позже, в банды пришла часть чеченских беженцев, которые могли тут рассчитывать лишь на нелегальные заработки. И понеслось... Панкисский клубок закрутился, но это не мини-Ичкерия, а интернационал на почве лихих денег.

       Бандитский анклав
       Панкиси — места неспокойные. Тут живут наркоторговцы и похитители людей — свои собственные, не чеченские. Бандитов знают и ненавидят те, кто в бандах не состоит. Особо славится Панкиси среди потребителей спецоружия: снайперские винтовки, все, что стреляет с глушителем, приборы ночного видения... Именно за этим спецтоваром сюда приезжали люди из Цхинвали (Южная Осетия) и Абхазии — двух черных грузинских дыр, где действует безвизовый режим с Россией, где существуют и отлично себя чувствуют криминальные рынки, где под крылом российских, а не грузинских военных, которые доступа туда не имеют, торгуют всем, чем хочешь и нельзя. От танков и краденых машин до российского гражданства — в результате чего, собственно, и получилось сегодня то, о чем с гордостью говорит (наверное, не зная сути) президент Путин: мол, только в Абхазии, оказывается, до 70 процентов жителей — граждане РФ, и «их надо защищать»...
       Цхинвали и Сухуми — это настоящие криминальные дрожжи Панкиси. Ущелье лишь замыкает цикл. Однако Абхазия и Южная Осетия — сегодня совсем не во главе угла для российской стороны, обеспечивающей военное обострение с Грузией. Цхинвали и Сухуми, где, вероятнее всего, и проходят коммуникационные тропы с Чечней, никто бомбить не собирается — они слишком интересуют нашу военщину в качестве реального нелегального рынка сбыта, чтобы желать наводить там порядок.
       Армия наша просто-таки рвется в Панкиси. Почему? Да все просто: нашим военным «коммерсантам» нужен контроль над всем законченным нелегальным грузинским рынком. Армия хочет «крышевать» и в Панкиси — обороты-то миллионные, и ее совсем не устраивает, ее просто бесит, что сейчас туда вошли грузинские внутренние войска, и не просто вошли, но провели антикриминальную операцию (а ее действительно провели), и не просто провели, а сумели, «зачищая», не испортить отношения с тем населением, которое не вовлечено в криминал, — качество, давным-давно утраченное российскими федералами в Чечне. И население Панкиси в ответ самым активным образом помогало изловить тех, кто им самим мешает жить, и с радостью восприняло то обстоятельство, что почти 1500 бойцов внутренних войск останутся в Панкиси на всю ближайшую зиму...
       — Мы очень рады, что Шеварднадзе наконец на это решился, — говорит Вахтанг Маргошвили, директор дуисской школы и местный активист, депутат сакребуло (органа местного самоуправления). — Президент слишком тянул с антикриминальной операцией, мы из Панкиси его просили об этом несколько раз, письма писали, и вот наконец... Нам сейчас спокойно.
       Вахтанг не только хвалит своего президента, он еще и рассказывает грустную историю о том, о чем они еще просили Шеварднадзе, а он не выполнил. О том, как их бедный район четвертый год подряд живет двойной нагрузкой: местные кистинцы не скрывают, как им надоело оказывать традиционное кавказское гостеприимство, не пора ли и честь знать — беженская доля тяжела как для самих беженцев, так и для тех, у кого они нашли приют. Человеку трудно быть Богом долго.
       — Мы, кистинцы, говорили своему правительству и лично президенту, который несколько раз приезжал в Панкиси, чтобы они сделали все для ухода беженцев из ущелья.
       — Что — все?
       — Остановили войну в Чечне, например, — просто отвечает Вахтанг и смотрит в сторону. А я понимаю, что на все сложные и запутанные вопросы всегда есть короткие и исчерпывающие ответы.
       Мы сидим под раскидистой грушей, едим свежий, прямо с дерева, нежно-розового нутра, панкисский инжир. Хо-ро-шо! Телави, Мукузани, дружба навек… Но тут налетают вертолеты. Мы высовываем головы из-под груши, как цыплята из-под уютной наседки, и пытаемся разглядеть, знаки какого государства на обшивке.
       — По-моему, вашего, — произносит Вахтанг.
       — Нет, вашего, — отвечаю. — Бордовые шестиконечники.
       Кричат дети — два бойких мальчишки лет четырех и семи.
       — А они что думают?
       — «Русские, русские летят», — переводит Вахтанг. И опять молчит, потупившись печально, по-учительски. С таким лицом, наверное, он ставит в своей школе двойки по истории, которую преподает.

       (Продолжение следует)

Панкисское ущелье (обведено пунктиром)

       Досье
       Панкисское ущелье — небольшая территория, расположенная в 60—70 километрах от границы России и Грузии, через два хребта от нее, перевалы на которых закрыты большим снегом 6—7 месяцев в году. В ущелье — интернационал: семь кистинских сел (Дуиси — центральное и самое большое село ущелья, Джоколо, Биркиани, Зибахеви, Бацара, Худоргесе, Омало, Шуа Халацани), четыре осетинских (Корети, Цинубани, Думастури, Квемо Халацани), пять грузинских (Кварелцкали, Земо Халацани, Сакобиано, Бакеловани, Куцахта). Тут живут около 12 тысяч кистов (или кистинцев, это род вайнахов) и примерно три тысячи беженцев из Чечни.
       Кисты появились в ущелье в 1826 году. Первого кистинца звали Дуи (отсюда — Дуиси) Дышниэли (из чеченского тейпа Дышни, жившего в районе чеченского Итум-Кале, вдоль реки Кистинки, там, где теперь знаменитый Итум-Калинской пограничный отряд — самый большой погранотряд на планете: около трех тысяч человек). Дуи привел кистов в Панкиси, спасая семью от кровной мести, а также по договоренности с грузинскими властями об охране границы от набегов дагестанцев, похищавших людей и скот. В оплату за это воинственные кисты получали беднейшие каменистые панкисские земли.
       Сегодняшние грузинские кистинцы имеют грузинские фамилии, а преподавание в школе ведется на грузинском языке.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
       специальный корреспондент «Новой газеты», Грузия
       14.10.2002