 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
НОВЫЙ ВИД СПОРТА: БОРЬБА С БЕЖЕНЦАМИ
На что могут рассчитывать
«внутриперемещенные лица», решив возвратиться в
Чечню?
Как было
официально объявлено, беженцы, живущие в лагерях
на территории Ингушетии, до октября «должны
вернуться» в Чечню, а сами палаточные городки,
чтобы дальше не мозолить глаза мировому
сообществу, ликвидированы. Это значит, осталось
полтора месяца, и беженская проблема распадается
минимум на три части. Первая: а есть ли куда
возвращаться? Вторая: если нет, то где зимовать? И
третья: почему, собственно, беженцы «должны»?
Бабушка Арнольд
Через балконные
перила третьего этажа свешивается белая
трясущаяся рука и хватается за воздух. Сквозь
темные прутья видна голова в седых кудельках. На
балконе, над нашими головами, полулежит совсем
древняя старушка.
— А на довольствие меня-то
не ставят, деточка... Помоги. Неужели и хлеба
бесплатного я от страны не заработала?.. — шепчет
дребезжащий, прерывистый голос.
Это бабушка Мария Арнольд,
немка, грозненка, ветеран Великой Отечественной
войны, мать-героиня (после Победы родила
десятерых). Теперь — ВПЛ из ПВРа. Именно так, на
позорном русском новоязе эпохи второй чеченской
войны, говорят об этом «контингенте» в чеченском
правительстве: ВнутриПеремещенное Лицо из
Пункта Временного Размещения — чиновничье
изобретение, призванное ласкать слух
руководства страны отсутствием в нем неприятных
существительных типа «лагерь» и «беженец»,
вносящих полную ясность в отечественную
политику...
Мария Арнольд — ВПЛ 1921
года рождения, в марте получившее койку в комнате
№ 32 в грозненском ПВРе на улице Ялтинской, 24.
«Пункт» представляет собой слегка
подгримированную (как и все остальные чеченские
ПВРы) пятиэтажку бывшего общежития нефтезавода
имени Асламбека Шерипова. 62 комнаты и 326 человек,
из расчета по 5—6 душ на «пенал». Бытовые условия
— военно-полевые, для здоровых и выносливых. А
бабушка Маша не такова, она почти не ходит —
сверху вниз ей дороги нет. В том числе в туалет. Он
тут во дворе и один на всех 326 ВПЛов. Причем с
перерывом на комендантский час — в 21.00 дверь ПВРа
запирается, выходить запрещено. ВПЛы с нежностью
вспоминают ингушские лагеря — там можно было
справлять нужду круглосуточно, как и
пользоваться душем. На Ялтинской (как и во всех
остальных чеченских ПВРах) нет водопровода (вода
только привозная, гуманитарная, от имени
почему-то польской организации, а не российского
правительства — полностью истратившегося на
войну?), не функционируют душевые, отсутствует
канализация... И вообще здание не сдано к
эксплуатации (типичная ситуация для ВСЕХ новых
беженских лагерей на территории Чечни)...
Только одно есть везде,
где нет ничего, — это люди. Большинство из них,
решивших поверить уговорам кадыровских
эмиссаров и покинувших палаточные лагеря, теперь
корят себя: они стали никому не нужны с момента,
как пересекли границу Чечни, есть нечего, делать
нечего. Целыми днями беженцы бродят туда-сюда,
маясь от безделья. И это тоже типично: рабочие
места отсутствуют, во всех двенадцати ПВРах
Чечни ВСЕ ВПЛы — безработные, кроме избранных
персон, которых можно пересчитать по пальцам.
Почти все стоят на бирже,
но безнадежно. Система ее работы тут такая же
иезуитская, как и весь нынешний чеченский режим:
биржа выписывает направления на фактически
нефункционирующие предприятия, но числящиеся на
бумаге (по зарплатным ведомостям руководства).
Биржа, выдавая липовые направления, тоже в
выгоде: соблюдает «хорошую» отчетность, ее
сотрудники продолжают получать зарплаты... А
народ? Безработный, как и прежде.
«Восстановительное»
очковтирательство
Сегодняшняя жизнь
чеченских ПВРов — это циничное
очковтирательство, возведенное в «единственно
верную» политическую линию.
— Да, из поликлиники
№ 6 к нам вроде бы приходит
медсестра, — говорит Альви Магомедович Татаев,
бывший бухгалтер пивзавода, а теперь 82-летний
полуслепой, одинокий и давным-давно немытый
человек. У Альви Магомедовича мучительная одышка
и беззубый рот. — Но у медсестры нет даже
фонендоскопа... Не то что лекарств. Она может со
мной только поговорить. А мне требуются анальгин,
валидол, давление измерить...
При этом, если судить по
официальным отчетам комитета правительства
Чечни по делам вынужденных переселенцев,
медпомощь на Ялтинской — «круглосуточная»...
Хотя Альви Татаев держится за жизнь только тем,
что раз в месяц (!) в ПВР приезжают «врачи без
границ» и дают ему простейшие медикаменты...
Другое местное
очковтирательство называется «Восстановление
жилого фонда». На стенах при входе в любой ПВР —
«простыни», длинные списки, где подробно,
порайонно и поулично, указано, в каком квартале
какого года какой дом будет «восстановлен».
Скрепляют бумаги подписи и печати, вполне
внушающие доверие. Однако если только прочитать
и уйти, без разговоров с ВПЛами, мимо проходящими:
— А ваш дом тут есть?
— Нет.
— А ваш?
— Нет...
Опросив
десятки людей, «живьем» удалось увидеть лишь
одну-единственную счастливицу: Меридат
Шавхалову, чей дом по улице Державина, 272, в январе
2000 года сгоревший дотла от прилетевшего
фугасного снаряда, значится в плане
восстановления на 4-й квартал этого года. Меридат
очень надеется, что так и будет, и ее пребывание в
ПВРе в городке Маяковского, 111 продлится всего
несколько месяцев, уж очень тяжкие условия...
— Правительство просило
нас приехать, говорило, что ждет... — объясняет
общую позицию Петимат Хулиева, усталая
многодетная мать из комнаты № 18б. — А теперь?
Сплошное издевательство. Ничего нет. Нам даже
муки не дают. «Листок прибытия» — временную
регистрацию в ПВРе — и тот надо покупать у
коменданта за 7 рублей... Нас девять в семье,
значит, 63 рубля. Где их взять? Крыша течет, все
стены в разводах, трем каждый день, чтобы
чувствовать себя людьми. Выходить на улицу
надолго не разрешают... Говорят: «Здесь сидите».
— А зачем, собственно?
— Нас постоянно
пересчитывают по головам. Проверки...
Миграционная служба ведь теперь принадлежит МВД.
Отсюда и подходы: если тебя физически нет в
момент пересчета, вышвыривают вон. А надо и на
базар, и на шабашку... Вы же знаете, чем мы живем: в
одном месте купишь хлеб по 3.50, в другом продашь по
4 рубля. Нам кормиться надо, одеваться...
Петимат плачет. А что ей
еще делать?..
— В палатках мы жили
надеждой, что возвращение станет концом мучений,
потому что рядом будут «свои»... — говорят ВПЛы,
мужчины и женщины. — Но все не так, как обещали,
как мы себе надумали. В Ингушетии было намного
легче.
Форма № 7
У ставленников
власти в ПВРах — комендантов — свой взгляд на
беженскую жизнь. Бэла Эшгераева, комендант
«пункта» на Ялтинской, 54-летняя женщина с хорошо
поставленным голосом и манерами комвзвода, очень
недовольна своим «контингентом»:
— Да их трактором отсюда
не вытолкнешь — все за пайки держатся. Из расчета
по 15 рублей на человека в сутки. Как паразиты,
сидят и ждут, когда я консервную банку им
принесу...
— И ветеран Мария Арнольд
тоже?
— А она вообще не имеет
права на гумпомощь. У нее нет формы № 7.
— И я тоже... — печально
роняет немолодая женщина рядом.
— А тебе, Кузьминична,
вообще ничего не положено, — жестко парирует
комендант Бэла, но, впрочем, отходит — дает
поговорить.
Если бабушка Маша на
балконе — героиня Второй мировой войны, то
Лариса Кузьминична Григорьева — героиня второй
чеченской. Она, 52 года отучительствовавшая в
Грозном, встретила осень 99-го пенсионеркой и
воспитателем в этом самом общежитии нефтезавода,
ставшем теперь ПВРом, и, будучи человеком особой
закалки, переселилась сюда, чтобы спасти его от
разграбления.
И спасла. Правда, ценой
собственного горя: во время штурма Грозного
зимой миллениума ее дом взорвали, и она осталась,
в чем была. Кузьминичну приютили в ПВРе, но у нее
тоже нет проклятой «формы № 7» — и это положение
на птичьих правах, когда нет права даже на
ежедневную бесплатную половину хлебного
кирпича...
Дело в том, что нынешнее
чеченское правительство издало
человеконенавистническую антибеженскую
инструкцию, в соответствии с которой бабушка
Арнольд, героиня и ветеран, обречена голодать,
как и Кузьминична, спасшая для государства
миллионы рублей. Согласно инструкции, только те
вернувшиеся в Чечню беженцы получают продпаек и
полбуханки хлеба, кто оформил в Ингушетии
спецформу № 7, свидетельствующую о том, что ты
находился там именно в лагере. Нет «формы» — ты
уже полу-ВПЛ без права на гуманитарную помощь...
Если же вспомнить начало
войны, то тогда беженцев как раз и упрашивали не
останавливаться в лагерях — палаток
катастрофически не хватало, и многих приютили в
ингушских домах, где они так и жили, потому что
потом, когда беженская волна схлынула, а точнее
осела в Ингушетии, палатку в лагере можно было
получить, уже только заплатив комендантам и их
заместителям... А где деньги? Их у бабушки Арнольд
не было... Так образовалась армия еще более
бесправных полу-ВПЛов, к которым добавились
подобные Ларисе Кузьминичне...
Фанерный рай
Сегодня беженцам в
Чечне очень несладко, но и в Ингушетии тяжелее с
каждым днем. Только сломленный человек может
назвать жизнью подобное существование.
«Чеченский пят», так его тут называют, —
прибежище для 1047 человек — одно из 126 точек
компактного проживания беженцев в Ингушетии.
Зады кафе «Тонзила» в Назрани. На бетонном
покрытии — большие фанерные коробки, внутри —
нары, на них сидят люди. И дети, и взрослые. Все
нервные и грязные. Крысы — их закадычные
«товарищи».
Но даже из этого фанерного
«рая» беженцев выталкивают. Хозяин территории,
когда-то из милости пустивший сюда людей, почти
ежедневно теперь поигрывает перед их носом
рубильниковой кнопкой. Как ядерной. Мол, вырублю
свет... Женщины воют, им от самих себя
омерзительно, но домой они не хотят. Говорят:
«Оставьте нас в покое, дайте дожить до вывода
войск, и мы вернемся».
Те же разговоры и среди
спрессованного десятилетиями навоза. Здесь, на
бывших молочно-товарных фермах совхоза
«Альтиевский» на окраине Назрани, на куче
старого дерьма, пусть даже закамуфлированного
фанерками, — еще одно место компактного
проживания и беспросветные будни. Длиннющая
вонючая кошара опущена во мрак. Неделю назад
приехал директор совхоза «Альтиевский», срезал
кабель, уложил его в багажник своих «Жигулей», и
электричества не стало. Свет был последней
местной радостью для 1500 человек.
Директор, тоже сам
когда-то пригласивший беженцев, живет теперь
новыми политическими реалиями: Зязиков у него
президент, не Аушев, помогавший чеченским
беженцам. Зязиков, придя весной к власти, начал
политику добровольно-принудительного
вытеснения, давит на руководителей хозяйств,
чтобы те создавали невыносимые условия для
«своих» беженцев. Делая при этом большие и
честные глаза перед телекамерами: мол, «никого не
выгоняю»...
— Мы не можем вернуться, —
твердо говорит 16-летняя обитательница темных
кошар Раиса Буркаева из селения Ермоловка. — Наш
дом разрушен, в Ермоловке тоже нет света и
постоянные «зачистки». Если отсюда выгонят,
будем рыть землянку. Но там, где нет федералов. То
есть не в Чечне.
Точки над «i»
В конце концов, что
творится? Почему власть «борется с беженцами»?
Кто кому, собственно, должен? Беженцы — Кадырову
и Зязикову?..
Как известно, решение о
вытеснении беженцев в Чечню и ликвидации лагерей
в Ингушетии было принято Кадыровом с Зязиковым,
главой администрации Чечни и президентом
Ингушетии, 29 мая 2002 года, когда они подписали
бумагу со странным названием «План мероприятий
федеральных органов исполнительной власти,
правительства ЧР и правительства РИ по
завершению работы по возвращению в ЧР
внутриперемещенных лиц с территории РИ». И
машина закрутилась. В соответствии с этим планом
стали отрубать рубильники в местах компактного
проживания, стали наспех красить
полуобвалившиеся стены домов, названных ПВРами,
стали лгать людям, что их «ждут»...
Однако за всеми этими
мероприятиями остался подвешенным главный
вопрос: ПОЧЕМУ вообще беженцы должны подчиняться
этим господам — ведь не батальон же они под
командованием полковника Кадырова (он теперь
аттестованный офицер Российских вооруженных
сил, хоть и муфтий)? И не дивизия ФСБ, которой
отдает приказы генерал Зязиков?.. И кто сказал,
что так должно быть, чтобы какие-то люди смели
НАМЕРЕННО К ХУДШЕМУ решать судьбы сотен тысяч
людей, и без того настрадавшихся, делая это
исключительно для того, чтобы выслужиться перед
Кремлем, поскольку никаких иных мотивов просто
не заметно?..
Пора, значит, напомнить,
кто кому все-таки должен. Во избежание неверных
общественных оценок. Беженцы — не кочевое
степное племя, по собственной воле живущее тем,
что перемещается с места на место. Беженцы — это
многотысячная толпа без вины виноватых.
Обездоленных, согнанных с мест людей,
продолжающих ожидать восстановления своих
разрушенных войной жилищ или компенсаций. А
потому: это Кадыров с Зязиковым должны бабушке
Арнольд, а не наоборот. И Кузьминичне. И всем
остальным тысячам.
Это беженцы должны
принимать планы о поведении этих слуг народа,
потому что это их дома разрушила федеральная
авиация в 2000 году в соответствии с планом
швыряния бомб на Грозный, где Кадыров — часть
плана... А не наоборот. Так что, будьте добры,
знайте свое место. И разбейтесь сейчас в лепешку,
чтобы понравиться своему народу — хлебом,
жилищами, светом, водой, теплом. А не выселением с
«калашниковыми» наперевес. В который уже раз в
истории.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
обозреватель «Новой газеты»,
Чечня — Ингушетия
12.08.2002
|
|
|
