 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
ГОРОД
НЕРОЖДЕННЫХ ДЕТЕЙ
Далеко не у каждого в нашей
стране есть право на рождение.
В Чечне новая «эпидемия»: массовая
гибель младенцев прямо в материнских утробах.
Власть не желает изучать причины этого явления.
Опасается ответственности?
Грозный –
проклятое место. И не только потому, что вот уже
целое десятилетие подряд люди, тут живущие,
боятся собственной тени. И даже не потому, что три
последних года превратились в череду дней
ожидания худшего из худших.
Нынешний Грозный — это
Метерлинк наяву, город недорожденных детей.
Врачи называют это «замершие плоды». Рос-рос
младенчик в утробе — да и замер... Под угрозой
увидеть мир собственными глазами?.. Вина этому
явлению – война. Вечный стресс да вдрызг
нарушенная экология, когда трупы так и лежат на
дне тех водоемов, откуда надо пить и мыться...
— Очень
быстро растет число замерших плодов, — падает
усталой головой на припухшие натруженные руки
доктор Любовь Дельмаева, заведующая
гинекологическим отделением 9-й грозненской
горбольницы. Она может уделить разговорам совсем
немного времени: в Чечне дефицит врачей и
профицит пациентов. — Носит-носит ребенка
женщина, а потом — все, остановка развития, плод
мертв. Надо его доставать как можно скорее,
иначе...
Доктор Дельмаева молчит,
не хочет объяснять. Не принято: не по чеченским
традициям. «Иначе» — это трагедия, состоящая из
трех страшных слов: «она родить не сможет»...
— Если раньше у нас
попадался один такой случай, — продолжает Любовь
Вахитовна, — все врачи сбегались посмотреть.
Теперь никто не бежит, потому что уже смотреть
нет сил...
— Раньше — это когда?
— В 80-е... Да, девочки? —
обращается доктор к врачам отделения, «девочкам»
— под сорок. — Имею в виду, если сравнивать
нынешнее положение вещей с нормальными,
спокойными годами.
— А после первой войны
также было много замерших плодов?
— Нет, роста мы не
отмечали.
— Тогда почему — именно
сейчас?
— Исследований никто не
ведет, в наших условиях это невозможно. Но мы
понимаем, что причина — в многолетнем стрессе,
поражающем всех, кто живет в Чечне, начиная с
совсем маленьких девочек... Кто сейчас рожает? Те
девочки, которые так и не узнали ничего, кроме
войны. И вот мы наблюдаем: женский организм, если
говорить о нем в целом, надорвался, он больше не
может производить здоровое потомство... В
результате первая проблема — замершие плоды.
Вторая — внутриутробные уродства.
Гинекологическое
отделение 9-й горбольницы — как военно-полевой
госпиталь времен матриархата. Будто армии с двух
сторон состоят только из женщин — так их тут
много.
— Наше отделение — на 45
мест. Сейчас тут 62 человека, — говорит доктор
Дельмаева. — 54 процента всех пациентов,
поступивших в 9-ю горбольницу, — наши. Женская
патология в Чечне перекрывает число раненых и
подорвавшихся на минах.
Мы пробираемся по узкой
тропе в коридоре (палаты тоже забиты) между
женщинами с трагическими лицами, лежащими справа
и слева в позе ожидания конца света. Почти у всех
— рука на животе, как знак: поддерживают то, чего
уже нет.
— Конечно, это страшная
личная трагедия. Многих из них мы оперируем, —
продолжает доктор Роза Манцаевна Гакаева. — Ведь
женщина сначала не понимает, что плод уже погиб.
Она с ним ходит и ходит... Постепенно продукты
распада провоцируют несвертываемость крови. И мы
оперируем в связи с кровотечением. Конечно,
приходится удалять детородный орган...
Роза Манцаевна объясняет,
что это тут значит: «мы оперируем». Большую часть
времени — при свечах, которые всю операцию
держат над телом несчастной другие врачи и
медсестры. Света так и нет, невзирая на победные
рапорты руководителей Чечни о том, что
электричество «вернулось в Грозный». Коллеги
Розы Манцаевны показывают, как готовятся к
операциям: воды ведь тоже нет, и они сливают друг
другу из ковшика.
— Спасибо, Красный Крест
туалет недавно на улице поставил. А то бегали с
пациентами по близлежащим кустам. Два года.
Сколько войне, столько и
разговорам о том, что ничего не меняется в
гражданской жизни. Уже разговоры надоели — в
самом деле, не попугаи же мы, а чиновничество,
своими зарплатами отвечающее за налаживание
хотя бы элементарной жизни, и в ус не дует... Как
тянули 9-ю горбольницу международные
гуманитарные организации на своем горбу, так и
тянут, — власть, несмотря на все ее
великодержавные словесные заморочки «на высшем
уровне», так и не шевелится, чтобы воплотить
слова в дела. Похоже, ей хорошо быть побирушкой.
— Если «Врачи без границ»,
«Врачи мира» и Красный Крест прекратят помогать,
можно будет закрываться, — констатируют доктора.
— Перчатки и простейшие инструменты, какими
пользовали пациенток гинекологи XIX века, — вот и
все, что приходит от Минздрава. Фактически у нас в
резерве только наши руки и голова. Мы оперируем
замершие плоды без УЗИ-исследований: на весь
Грозный — один УЗИ-аппарат. И он от огромной
нагрузки все время выходит из строя. А с нашими
патологиями нет времени ждать... Так и выходит:
руки да голова — вот наше военно-полевое УЗИ.
Напрашивается резонный
вопрос: когда стала очевидной проблема замерших
плодов, вы получили специальную помощь из
федерального центра? Приезжали ли сюда бригады
врачей-исследователей? Почему вы сами не делаете
генетическую экспертизу? Появилась бы
систематика уродств?..
Если бы могла, вся
геникология в ответ бы смеялась. Но это неэтично,
и врачи только горько улыбаются: «Нет, нет и нет».
И рассказывают, как в Чечне сегодня делают, к
примеру, тот самый простейший анализ на
гистологию, без которого современная
гинекология напоминает древнеримский
фельдшеризм. Точнее, как не делают: в Чечне
сегодня есть только один гистолог. Он живет в
Гикало — поселке в нескольких километрах от
Грозного.
— Обычно мы везем ему
анализы домой, в Гикало, — так экономим время.
Оттуда он едет с анализами в Ингушетию, там все
делает и возвращается... Но, как правило, не в тот
же день — не успевает. Потому что комендантский
час, и его могут арестовать на блокпосту, и он не
успеет прокричать, что он врач с анализами
больных, которым показана срочная операция...
Понятно, что в Чечне много
живых людей, которым требуется этот анализ. И
когда это делает всего один доктор и у него
только 24 часа в запасе, четыре из которых уходят
на дорогу туда-обратно, а до пяти вечера уже надо
вернуться, выбор падает не на мертвых... Что
означает: будущие дети гибнут вот уже несколько
месяцев подряд, а к научному исследованию
проблемы так никто и не подступал.
То, о чем говорят
грозненские гинекологи — о полной заброшенности
разрушенного войной здравоохранения Чечни,
подтверждается в Москве, где жизнь чиновничья в
Минздраве продолжается своим неспешным ходом, по
принципу: кому — война, а кому — плевать.
Однако по порядку — чтобы
читателям было предельно ясно, с кем дело имеем.
Господин Шевченко, ныне царствующий министр
здравоохранения, будучи человеком военным, с
первых дней своего пребывания на столь высоком
посту категорически запретил подчиненным
общение с журналистами — только через
пресс-службу. То есть потребители информации СМИ
— читатели, зрители, слушатели — могут узнавать
о министерском взгляде на ту или иную проблему и
способах выхода из нее из уст пресс-службистов.
Ну что ж, правило так правило.
Однако оно предполагает
главное: высочайший уровень специалистов,
работающих в пресс-ведомстве. Не слишком в это
веря, на всякий случай — а вдруг повезет и
удастся получить комментарий тех самых
специалистов, выше которых в стране в области
охраны материнства и детства нет никого, и тем
самым, передав информацию о происходящем в Чечне
в первые руки, поспособствовать скорейшему
продвижению решения — звоню по заветным номерам.
Во-первых, госпоже Шараповой, заместителю
министра «по детям», и та, заслышав о «чеченской»
теме, с ходу отвергает любые предложения, не
ложащиеся в русло указаний министра Шевченко.
Во-вторых, господину Корсунскому, начальнику
управления также «по материнству и детству», — и
там снова отказ. Оба настойчиво предлагают для
общественного употребления пресс-службу, уверяя,
что там в курсе... В пресс-службе, этом вечном
прибежище для не удовлетворенных судьбой натур,
конечно же, традиционно ищут подвоха, мурыжат...
Наконец спустя шесть часов (!) от начала процесса
— звонок пресс-службистки. Она сообщает, что
пишет ответ газете и желает уточнить: так о чем же
речь? О замерших плодах? Или замерзающих?.. Мол,
лето, жара, и, значит, замерзать в Чечне никто не
может... Вот так.
Даже терпению монашки при
таких испытаниях придет конец. Минздравовская
госпожа, которую не пронять горем несостоявшихся
чеченских матерей и армией недорожденных детей,
цедит недовольно: «В Чечне и других проблем
полно»...
— Каких, например? — задаю
вопрос, пытаясь доказать себе, права ли я:
некомпетентность федеральных чиновников,
путающих замерших с озябшими, но берущихся
толковать сложнейшие проблемы, не сулит проблеме
ни малейшего шага вперед...
Нет ответа, конечно. И беда
тут не в том, что отдельно взятому журналисту
отдельно взятой газеты не ответили на
поставленный вопрос. Суть явления — в подходах.
Как только в нашей стране человек переступает
порог министерства и становится его сотрудником,
он перестает даже желать чувствовать, как больно
другим, часть из которых от него полностью
зависима. Ведь все очень просто: когда хотят
что-то сделать — делают и спешат поделиться
результатами, но когда отлично знают, что не
делают НИЧЕГО, начинаются попытки нагло
манипулировать общественным мнением в тот
момент, когда требуется принимать срочные меры.
Поэтому и выходит уродливая цепочка: молчащая
Шарапова — набравший в рот воды Корсунский
(когда обоим запрет министра куда как выгоден: не
надо ни в чем перед обществом отчитываться) —
наконец барышня, которая ни в зуб ногой... И —
шокирующая несовместимость параллельных
процессов: пока чиновничество играет в свои игры,
гинекологи Грозного поточным методом продолжают
вынимать из чрев умерших детей второй чеченской
войны. Вместе с этими чревами. Так как же изменить
ситуацию к лучшему? Кто этим займется? Что можно
сделать, чтобы женщины, пережившие и
переживающие войну, сумели доносить и родить
живого ребенка? И если не для тех, для кого уже все
потеряно вместе с их замершим плодом, то хотя бы
для следующих поколений?..
Ответ, конечно, на
поверхности: завершите войну — и постепенно все
утрясется. Не будет непроходящего стресса,
«починим» экологию — не станет и сотен
женщин-инвалидов с выжженным клочком души там,
где должно расти и крепнуть лучшее на свете
материнское чувство. Но мы знаем: война никак не
завершится, несмотря на майское президентское
объявление о ее окончании. Значит, предстоит
сражаться с последствиями войны прямо в ее
интерьерах. Сегодня это могут сделать только
международные гуманитарные организации. Больше
некому. Выживать придется, не рассчитывая на
чиновничью помощь из Москвы.
...Чтобы писать, надо
верить, — это общеизвестно. А я пишу — и не верю.
Хочу быть позитивной — и давно не могу, слишком
много горя вокруг. И еще потому, что знаю, как
стоять в толпе вечно грустных и апатичных женщин
времен нынешней чеченской войны. Большинство из
них сломлены и не видят конца. И постоянно просят
совета: как жить дальше? Было время, отвечала:
«Наверное, осталось немного». Но потом все
складывалось так, что «немного» растягивалось на
год и два, и теперь отвечаю так: «Бегите. Ради
ваших детей. Рожденных и будущих. Лучше вечно
мучиться от ностальгии, чем хоронить своих
недорожденных детей. Бегите». Хотя это и не выход.
И тем более не социально оптимистичный.
P.S.
Накануне выхода этого номера в редакцию из
Минздрава поступила бумага следующего
содержания (№ 13-12/30): «...сообщаем, что данных о
резком росте патологии замершей беременности в
Чеченской Республике в Министерстве
здравоохранения РФ не поступало».
Мы так и поняли.
«...В то же время проблема
замершей беременности во всем мире в последнее
время все более актуальна...»
Значит, все, как у всех? И
можно не обращать внимания.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
Грозный — Москва
11.07.2002
|
|
|
