КАРАТЕЛИ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

КАРАТЕЛИ
ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПОЛКОВНИКА БУДАНОВА ОСВОБОЖДАЕТ ТОТ ЖЕ ВРАЧ, КОТОРЫЙ САЖАЛ В ПСИХУШКИ ДИССИДЕНТОВ

Институт Сербского

       Наше страшное прошлое становится подлым настоящим.
       В Ростове-на-Дону, в окружном военном суде, подходит к концу процесс по «отбеливанию» военных преступлений Юрия Буданова — полковника-танкиста, в марте 2000 года похитившего и убившего девушку из чеченского селения Танги-Чу.
       В скором времени ожидается освобождение этого «героя нашего времени»: судмедэкспертиза, проведенная в Институте судебной психиатрии им. Сербского, признала его невменяемым на момент совершения преступления, а значит, и уголовно ненаказуемым — однако вполне вменяемым до и после него.
       Этот абсурд – дело рук Тамары Павловны Печерниковой, профессора-психиатра с 52-летним экспертным стажем. Кто она такая? И почему именно она оказалась в нужном государству месте в нужное власти время?..

       След доктора Печерниковой на фоне истории страны

       ГОРБАНЕВСКАЯ
       25 августа 1968 года на Красной площади в Москве состоялась знаменитая «молчаливая демонстрация семи». Тогда семь человек, среди которых была и Наталья Горбаневская, сели на парапет у Лобного места и развернули плакаты («За нашу и вашу свободу!», «Позор оккупантам!» и пр.), протестуя против вторжения советских войск в Чехословакию. Демонстрация длилась минуты, все семеро были схвачены сотрудниками КГБ в штатском, патрулировавшими Красную площадь. По суду впоследствии двое получили лагеря, один — психбольницу, трое – ссылку, а Горбаневскую сначала отпустили, поскольку у нее был грудной младенец, арестовав позже, 24 декабря 1969 г., в связи с тем, что она так и не прекратила правозащитную деятельность.
       Именно в 69-м году, тридцать с лишним лет назад, в связи с делом Горбаневской впервые просматривается след доктора Печерниковой в жизни страны: она была тем врачом, которая по представлению КГБ допрашивала Горбаневскую в Институте им. Сербского и вынесла ей требуемый медицинский вердикт: шизофрения, социально опасна, подлежит бессрочному принудительному лечению в психбольнице специального типа...
       — Вы помните сегодня такую фамилию – Печерникова? – спросили мы по телефону Наталью Константиновну.
       — Конечно.
       — Как проходила ваша экспертиза тогда?
       — Самое мягкое слово, которое я могу здесь применить, – это тенденциозность. Диагноз «шизофрения» мне подгоняли под формулу, заранее придуманную. Вот и все, что делала Печерникова. У них была директива КГБ: отправить меня на принудительное лечение в спецпсихиатрическую больницу, и они все, включая Печерникову, ее выполняли. А зная, что суд не потребует убедительных доводов диагноза, они их и не приводили в экспертном заключении. Например: «Мышление по временам бывает непоследовательным». В чем это выражается? Ни слова. «У Горбаневской наличие специфических для шизофрении изменений мышления, эмоциональных и критических способностей». Каких изменений? Ни слова. А ведь эта фраза – уже ключевая, в заключении прямо вслед за ней следует вывод о необходимости принудлечения. За весь месяц пребывания на экспертизе мне, к примеру, не задали ни одного вопроса про мои стихи. Как будто их не было. Я-то боялась, что мне начнут приписывать манию величия, говорить: «Да вы что, считаете себя поэтом?!». Ничего подобного. И понятно, почему: концепция «эмоциональной холодности, уплощенности» стихов не допускала. «Испытуемая... охотно вступает в беседу. Держится спокойно. На лице улыбка». Все правильно – только чего мне стоило это спокойствие! Я понимала, что должна быть спокойна, не подавать им поводов для сочинения каких-то симптомов. И вот само спокойствие становится симптомом и дает возможность написать в акте: «...не проявляет беспокойства по поводу своего будущего и судьбы своих детей». Еще как я беспокоилась за детей, но не с кагэбэшными же психиатрами делиться этим! Цитирую дальше: «Не отказывается от своих поступков. Неколебимо убеждена в правильности своих действий. В частности, заявляет, что действовала так, чтобы в дальнейшем не чувствовать себя виноватой перед своими детьми». Я и сегодня не отказываюсь от своих поступков и убеждена в правильности своих действий, а мои дети гордятся выпавшей мне судьбой... Дальше: «Критическая оценка сложившейся ситуации отсутствует». Психиатры, в их числе госпожа Печерникова, считали, что, думая своей, а не чужой головой, я должна быть признана сумасшедшей. Замечу, что, весь месяц экспертизы со мной общались только Печерникова и Мартыненко. Им принадлежали все эти «наблюдения», на основе которых они сделали окончательные выводы. Думаю, они вполне понимали допущенные ими передергивания и искажения, что не помешало им выполнить порученную преступную работу. Таким образом, у Печерниковой, ибо сегодня вас интересует она, давний опыт исполнения преступных приказов.
       — Чем для вас это закончилось? Каковы были последствия той экспертизы Печерниковой? Сколько времени в результате вы провели в спецпсихлечебнице?
       — Я всего провела в тюрьме 2 года и 2 месяца. Из них девять с половиной месяцев в Казанской психиатрической тюрьме (как правильно называть «психбольницу специального типа»). Из Бутырки в Казань меня привезли в январе 1971 г. В 1972 г., опять через Бутырку, вернули в Сербского на повторную экспертизу. В Сербского — еще 3 месяца. Но все дело было не в сроках, а в принудительном лечении галоперидолом, применение которого давно признано пыткой. Галоперидол в клинической практике применялся для лечения бредов и галлюцинаций. Ни того, ни другого у меня не было. Если не считать бредом мои взгляды, но ведь их так и «не излечили»... Обычная схема применения галоперидола: 1 месяц, потом перерыв в связи с тем, что побочным эффектом галоперидола является болезнь Паркинсона. А мне давали его девять с половиной месяцев подряд, без корректоров и перерывов. Продолжали давать и в Сербского. Перед освобождением Печерникова мне сказала: «Вы же понимаете, что вам придется и дальше принимать галоперидол».
       — Что было дальше?
       — Через несколько лет я эмигрировала в Париж. Потом было много хохота во время моих позднейших встреч с французскими психиатрами, при чтении моего «анамнеза» и «диагноза». Один из них сказал мне: «Ну мы должны ехать на выучку к советским психиатрам: ведь, если верить их диагнозу, перед нами чудесный случай излечения от шизофрении».

       ГИНЗБУРГ
       Дело Горбаневской – это еще почти начало так называемых «психиатрических репрессий», в которых самое активное участие принимала доктор Печерникова. Особо развернулась будущая спасительница полковника Буданова в тяжкие 70-е — в пору затяжных боев коммунистического режима с диссидентами. Тогда в стране, как известно, была вполне приемлемая Конституция, и войну с инакомыслием, дабы Запад особенно не возмущался тоталитаризмом, царящим в СССР, КГБ предпочитал вести психиатрическими методами, объявляя, кого можно, психически больными людьми, подлежащими принудительному лечению в спецбольницах. Только за один 71-й год, как пишет Людмила Алексеева в книге «История инакомыслия в СССР», «из 85 политических осужденных признали невменяемыми 24 человека, почти каждого третьего». Тех же, кого уж совсем невозможно было объявить сумасшедшим, осуждали как клеветников на советский строй – это происходило опять с помощью той же Печерниковой. На процессе по обвинению в клевете Александра Гинзбурга (лето 1978 г.) Тамара Павловна предстала в качестве свидетеля со стороны обвинения (если вообще доктор может быть обвинителем. – А.П.)
       Вот что по просьбе нашей газеты вспомнила об атмосфере того, с участием Печерниковой, судебного процесса в Калуге Арина Гинзбург, жена Александра:
       — На Аликовых судах именно с психиатрией тогда были большие проблемы. На процессе они закормили Алика нейролептиками. И он отключался прямо на заседаниях. Все время кололи. И Алик странно выглядел: еле шел, шаркающая походка, в руках – наволочка с книгами (Алик отказался от адвоката и защищал себя сам), длинная седая борода. Разъезжалась речь, был дискоординирован, просил сесть, ему не разрешали, и тогда он упал без сознания... Сразу после приговора, правда, они от него отстали, перестали колоть...
       Цитата из протоколов тех судебных заседаний: «По документу № 8 были допрошены Печерникова, руководитель отдела мед. экспертизы Института им. Сербского, и Кузьмичева, врач психиатрической больницы № 14 г. Москвы. Они утверждали, что никаких злоупотреблений психиатрией не существует».
       Как вы поняли, Гинзбург на суде настаивал на обратном, что таковые имеются. О том же он писал и в самиздате – о резком усилении психиатрических репрессий в стране, о деятельности, среди прочих, и Печерниковой... Вот выдержки из того самого судебного «документа № 8», который представляет собой статью из правозащитной «Хроники текущих событий» (номер от 12 октября 1976 г.): «Недавно Группа содействия (Группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений. – А.П.) обратилась к Верховному Совету СССР и к конгрессу США с предложением о создании смешанной комиссии для выявления случаев злоупотребления психиатрией. В данном документе Группа сообщает об известных ей фактах психиатрических репрессий в последнее время... Петр Старчик, композитор и исполнитель песен, 15 сентября 1976 г. с помощью милиции помещен в психбольницу на станции Столбовая (знаменитые «Белые Столбы». — А.П.). Старчику уже вводится галоперидол в значительных дозах... Запись в журнале приема Петра Старчика: «С.О. (социально опасен). Стационировался в ПБ в Казани на принудительное лечение по ст. 70 (антисоветская агитация и пропаганда. – А.П.). Выписан в 1975 г. В последнее время сочиняет песни антисоветского содержания, собирает у себя на квартире 40—50 человек. При осмотре ориентирован. Не отрицает сочинения песен, «у меня свое мировоззрение»... Эдуард Федотов был церковно-служителем в Пскове. Приехал в Москву, когда узнал о преследовании православных (А. Аргентова, который был насильно госпитализирован в психбольницу № 14). В Москве Федотов был взят милицией и направлен в психбольницу № 14. Находится там в настоящее время... Гайдар Надежда Ивановна 7 мая 1976 г. пришла с жалобой в Прокуратуру СССР (куда ее направили из приемной ЦК КПСС. – А.П.), была схвачена милиционерами, затем отвезена в психбольницу № 13, где ей сразу стали делать уколы аминазина... Заведующая 2-м отделением Федорова Л.И. заявила: «Чтобы не жаловалась больше, немного подержим, потом – через спецприемник – в Киев. Там тоже немножко подержат... В следующий раз подумает, прежде чем идти жаловаться…».

       Именно по поводу всего вышеперечисленного свидетельствовала на суде доктор Печерникова. Свидетельствовала таким образом, что Гинзбург был признан клеветником и агитатором против советского строя. Результат для Гинзбурга — 8 лет лишения свободы, тюрьмы, лагеря, туберкулез, четверть одного легкого, другого вообще нет, 16 часов ежедневного сегодня пребывания на кислородном аппарате как единственный шанс продолжения жизни, полностью разрушенное здоровье, с которым лишь французская медицина позволяет себе как-то справляться...
       Случайно ли появление именно Печерниковой в деле Буданова через 25 лет после ее «свидетельств» в деле Гинзбурга?
       Нет. НЕСЛУЧАЙНО. В КГБ—ФСБ-шных кругах трех последних десятилетий (!) о Печерниковой известно, что она НЕ ПОДВЕДЕТ. Она отлично знает дело, которому служит.
       Уже слышу голоса оппонентов: «Вас бы в то время... Выбора не было... Или делай, как велят, или конец…». Так ли уж? Дальше – еще одна история про Печерникову и еще один ее «подопечный». Которому повезло больше, чем остальным диссидентам, только потому, что после Печерниковой он попал к ДРУГИМ ПСИХИАТРАМ, которые даже в самые глухие времена умели вести себя достойно. И этим спасали жизни людей, «приговоренных» Печерниковой к погибели.

       ИГРУНОВ
       Вячеслав Игрунов – один из самых последовательных правозащитников нашей страны, с середины 60-х годов, со времен, когда он жил в Одессе, и до сих пор. В 1976 г. за распространение «Архипелага ГУЛАГ» все та же доктор Печерникова признала Игрунова «невменяемым». С диагнозом «вялотекущая шизофрения» (теперь, с падением СССР, не стало даже такого заболевания, от него отрекся его создатель профессор Снежневский).
       — Как проходила ваша экспертиза тогда?
       — С первого дня я отказался участвовать в ней. Такова была моя позиция. Я отказался принимать какое-либо участие в следствии, поскольку арест выходил за пределы Конституции, а экспертиза была частью следственного процесса. Тогда среди диссидентов существовала легенда, что если уж ты попал на психэкспертизу, значит, власти это надо, и ты обязательно «будешь сумасшедшим». Я хотел доказать, что можно сопротивляться и этому. Сначала, до Сербского, находился в Одесской психбольнице, куда был направлен следователем Одесского КГБ Шалагиным 22 апреля 1975 года. Полтора месяца там закончились ничем. Несмотря на давление из КГБ, заместитель главврача и председатель судмедэкспертной комиссии Джункин Иосифович Майер, ныне покойный, отказался признать меня сумасшедшим. И КГБ отправил меня в Сербского. Там меня вел палатный врач Азаматов. Интересный человек. Он также вел Петра Старчика. Как-то Петя сказал ему, что придет время и «вы сядете на скамью подсудимых». Азаматов ответил: «Не сяду. На этой скамье для меня места не хватит». Он все понимал.
       — А Печерникова?
       — Она уже была председателем комиссии, которая признала меня невменяемым. На руки решения мне не дали. И не сказали ничего. Много позже, в конце 90-х, я оказался в Сербского и попросил врача, руководителя отделения, где хранится мое дело, посмотреть его с профессиональной точки зрения: что там есть такого, что позволило сделать меня «шизофреником»? Она долго листала и сказала: «Ничего нет. Только одна фраза, к которой можно придраться: когда вас привезли в Сербского, вы «неадекватно улыбались». Я действительно улыбался тогда, потому что мне было 26 лет, я чувствовал, что на правильном пути, к тому же в Сербского мне досталась койка, где лежал Буковский. А он был моим героем. Я улыбался, и они сочли это главным аргументом в пользу болезни. Если этого достаточно, чтобы подписать результаты экспертизы, то понятен уровень, который позволяет продолжать фальсификацию диагнозов и сегодня.
       — Какие последствия для вас имел подписанный Печерниковой диагноз?
       — После Сербского меня отправили этапом в Одессу. Этап проходил через харьковскую тюрьму, меня поместили в камеру для настоящих сумасшедших, и я остался жив совершенно случайно. Когда оказался в Одессе, в тюрьме КГБ, следователь предложил сделку: если я начинаю сотрудничать с ними, они меня не посылают на принудительное лечение, а направляют на повторную экспертизу, которая признает меня нормальным... Я отказался, и на полгода меня поместили в камеру с дауном-уголовником, очень агрессивным. А потом на полтора месяца — в камеру к человеку, который часами со сладострастием рассказывал, как он насиловал маленьких девочек. Дальше была Одесская спецпсихбольница. Но как раз в то время Буковский оказался за границей и развил там большую активность, за меня заступался Запад, и со мной надо было что-то делать. В Одессу приехал Азаматов и написал заключение, что у меня «началась спонтанная ремиссия»,— так я был переведен в простую психбольницу. Ту, где работал доктор Майер. Там ко мне относились нормально, не кололи практически, а врачи говорили: «Вот шизофрении — ни в одном глазу». Однажды я столкнулся с Майером, он пожал мне руку и поздравил: «Вы – молодец, выбрали правильную тактику». Хотя Печерникова подписала мне бессрочное принудительное лечение, каждые полгода полагалась новая экспертиза. Майер этим воспользовался, и через первые же полгода комиссия под его председательством признала меня выздоровевшим. После этого еще пять месяцев подряд КГБ не хотел соглашаться с новым диагнозом, и меня не отпускали. В январе 1977 г. я наконец вышел на свободу. Майер тогда сказал моему другу Борису Херсонскому, что даже если КГБ опять привезет меня в больницу, они не будут меня держать долго, через неделю отпустят как здорового. Мой случай – самый легкий и нетипичный. Он доказывает, что жесткость в отношении с властями не всегда дает худшие результаты. Я сел, но вел себя очень жестко, и судьба моя оказалась нормальной.
       — Не потому ли, что и в тех условиях была не только Печерникова, но и Майер, не поддавшийся давлению КГБ?
       — Конечно.

       СЛУЧАЙНО ЛИ?
       История, как хроническая хворь, склонна к рецидивам. И главное лекарство одно – своевременная химиотерапия клеток, несущих смерть. У нас этого не случилось, из СССР в «новую Россию» мы перетащились со всеми клопами. Отсюда и результат: Печерникова уцелела на рабочем месте до наших дней. Повторю центральный вопрос этой современной трагедии: случайно ли появление профессора Печерниковой в деле Буданова? Вопрос, который без потери сути можно переформулировать иначе: случаен ли нынешний взлет чекизма в нашей стране? Перелет в 2002 год той инфраструктуры, которая обслуживала сохранность советской системы подавления и принуждения?

       Конечно, неслучаен. Вспомним 2000 год. Тогда многие говорили: «Ладно, не так уж страшен черт, как его малюют. Ну и что с того, что он родом из КГБ советских времен?.. Обтешется». А потом – понеслось... За Путиным подтянулась «команда» – сотни людей, во все уровни, из всех щелей. И наверху оказались те, кому он, Путин, доверял. С одной стороны, это естественно. Но с другой — выяснилось, что доверял он главным образом только «своим», у которых то или иное прошлое в КГБ. Так властные и привластные структуры «новой России» наводнили граждане со специфическими традициями, с воспитанным репрессивным менталитетом, понятным им соответственным механизмом решения государственных проблем...
       Одна из таких традиций – конечно, Печерникова. Причем одновременно она — и традиция, и механизм ее претворения. В том смысле, что за два десятилетия практики по «защите советского общественного и государственного строя» Печерникова отлично отладила механизм такой защиты через подконтрольную ей медицинскую науку, подстроив психиатрию под нужды госбезопасности, и именно сейчас, десятилетие спустя после падения внешней конструкции советской системы, оказалась полностью востребована с ее специфическими навыками.
       Эти слова – не политтеория. И не доказательства прозорливости некоторых политпрогнозов. Последствия того, что сделала Печерникова с делом Буданова, предельно жестки и осязаемы: это жизнь или смерть людская — снова, как в 70—80-е. Будановская свобода – принципиальное событие нашего времени. Прежде всего для самой армии, превратившейся в Чечне в политическую репрессивную структуру. Армия ждала, будет ли прецедент на суде в Ростове-на-Дону. А значит, можно ли, как Буданов?..
       Печерникова сказала: «Можно». И этот ее сигнал уже «ПРАВИЛЬНО» понят в Чечне — офицеры, находящиеся на свободе, в этот день и час продолжают дело Буданова, «временно» оказавшегося под стражей. Лишь одна страница: конец нынешнего мая в Чечне – и вновь серия похищений молодых женщин с последующими пытками и убийством. 22 мая, например, в Аргуне прямо из ее дома № 125 по улице Шалинской на рассвете была увезена военными симпатичная 26-летняя учительница начальных классов Светлана Мударова. Как и Эльзу Кунгаеву, жертву Буданова, ее запихнули в БТР прямо в тапочках и халатике. Двое суток военные делали все, чтобы скрыть место, где они держат похищенную учительницу. 31 мая ее изуродованный труп был подброшен в развалины одного из аргунских домов... Это Печерникова сказала — «можно»... «Можно», потому что есть такая «чудесная» возможность в запасе — на момент совершения преступления мы вас признаем НЕВМЕНЯЕМЫМИ и выведем из-под уголовного удара, зато как до, так и после преступления вы останетесь ВМЕНЯЕМЫМИ и будете продолжать нормально жить...
       Поэтому отныне ответственность за смерть Светланы Мударовой – в том числе и на совести Печерниковой, в который раз выполнившей политически востребованный заказ.

       ЕСТЬ ЛИ ДАВНОСТЬ?
       Что со всем этим делать? Как быть с Печерниковой сегодня? Смириться с ее современной «реинкарнацией»?..
       Материалы почти всех печерниковских «дел» — от Горбаневской до Буданова — испещрены такими терминами, как «поиск социальной справедливости». Только плюс стал минусом, в советские времена Печерникова выносила шизофренические приговоры, стоя на одних позициях (что «поиск социальной справедливости» — симптом психического недуга, несовместимого с пребыванием в социуме), а теперь она – на прямо противоположных установках, когда даже зверское убийство оправдано «положительным» чувством «соцсправедливости», в том случае, если оно «социально мотивировано» (убил ту, про которую думал, что чеченская снайперша).
       Поэтому ответим тем же — поищем социальную справедливость и в отношении самой Печерниковой.

       — Как быть с ней? – Это вопрос Вячеславу Игрунову.
       — Конечно, надо предавать гласности все факты подобной деятельности и, возможно, даже настаивать на уголовном их развитии. Экспертиза Буданова вызывает серьезные подозрения в социальном заказе, поэтому надо поднимать дело о деятельности психиатрических структур сегодня, доводить его до логического конца.
       — Вы как депутат Госдумы готовы направить запрос в Генпрокуратуру о деятельности Печерниковой?
       — Конечно. Но почему бы не провести к тому же общественные слушания по Печерниковой? А потом, с материалами слушаний в руках, обратиться к международным медицинским организациям?..
       — А лично вы выступите на такой комиссии?
       — Да, я расскажу о своем деле. Уверен, я буду не один.

       Итак, социальная справедливость состоит сейчас в единственном: в том, что участие Печерниковой в процессе Буданова, ее реанимация в новейшей истории страны обязаны нас заставить все-таки переворошить прошлое, разобраться, кто есть кто в бывшей репрессивной, ныне «демократической» психиатрии. Иначе?.. Иначе мы обречены — борьба с инакомыслием в России опять все более входит в моду, и снова каждому, кто решит сказать: «Мне не нравится эта власть», грозит «невменяемость по Печерниковой»...

       ДОСЬЕ
       Наталья ГОРБАНЕВСКАЯ — поэт, диссидент, журналист. Основатель и первый редактор самиздатского бюллетеня советских правозащитников «Хроника текущих событий». В соответствии с экспертным заключением доктора Печерниковой пробыла в Казанской спецпсихбольнице с 1969 по 1972 г. В 1975 г. эмигрировала. Живет во Франции.
       Александр ГИНЗБУРГ — один из самых известных советских диссидентов, журналист, член Московской Хельсинкской группы, издатель самиздатского сборника «Синтаксис», составитель «Белой книги» о судебном процессе Синявского — Даниэля, первый распорядитель (1974—1977) Общественного фонда помощи политзаключенным в СССР и их семьям, учрежденного Солженицыным на гонорары от издания «Архипелага ГУЛАГ». С 1961 по 1969 г. трижды получал сроки за диссидентскую деятельность. В 1978 г. приговорен к 8 годам лишения свободы. В 1979 г. под давлением Запада выслан из СССР в обмен на советских разведчиков, арестованных в США. Живет во Франции.
       Вячеслав ИГРУНОВ – ныне директор Международного института гуманитарно-политических исследований, депутат Госдумы не одного созыва, многолетний сподвижник Григория Явлинского и один из главных партстроителей «ЯБЛОКА» (вышел из «ЯБЛОКА» в 2001 г.). Генпрокуратура России отлично знает почерк депутата Игрунова — поток официальных запросов от него: в защиту беженцев, незаконно задержанных, обиженных, против войны в Чечне.

       P.S. За помощь в подготовке материала редакция благодарит Александра Подрабинека, правозащитника, диссидента и «отсидента», против которого также свидетельствовала Печерникова в конце 70-х, в результате чего он провел 5 лет в лагерях и ссылке. Ныне Подрабинек — главный редактор информагентства «Прима», создатель и руководитель Комиссии по расследованию случаев использования психиатрии в политических целях, автор книги «Карательная медицина», изданной где угодно, только не в России.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       10.06.2002