ЛЮДИ ИСЧЕЗАЮЩИЕ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ЛЮДИ ИСЧЕЗАЮЩИЕ

Фото Олега Смирнова

       В Чечне продолжают бесследно пропадать люди, и никто за это не отвечает
       Представьте, что группа неизвестных в военной форме завалилась в ваш дом, утащила родного вам человека и...
       И все, собственно. Это и есть финал: был человек — и нет его. Совсем нет. Будто стерли из жизни, как «человечка-огуречка» со школьной доски. И пусть вы мечетесь, сходите с ума, умоляете хоть о какой-то информации... А тот, кто должен искать, вам этак просто советует: забудьте, и дело с концом...

       Самая страшная трагедия нынешней Чечни — это бесследно исчезающие люди. Официальное их число сегодня — около тысячи человек. Неофициальное — почти две. Они пропадали в течение всей войны, вплоть до этих дней, в разных населенных пунктах и при разных обстоятельствах. Однако есть две общие черты во всех подобных историях. Первая — в последний раз исчезнувших видели, когда их забирали военные. Вторая — многочисленные и разветвленные правоохранительные органы Чечни не в состоянии кого-либо отыскать.

       Снова о Серноводске
       Раз в месяц в новом Доме правительства в Грозном проходит специальное совещание по похищенным — «галочка» в списке мероприятий. Обычно его ведет Владимир Каламанов, спецпредставитель президента по соблюдению прав и свобод человека в Чечне.
       Вокруг Каламанова — все республиканское чиновничество, военное и гражданское. Прокурор республики Всеволод Чернов в качестве главного докладчика — потому что это он больше других обязан разыскивать пропавших. Конечно же, тут представители Ханкалы, главной военной базы, — с несмываемым скепсисом на лицах. И Главной военной прокуратуры — молчаливые, как надгробия. Совещание тянется, как жвачка. Господа что-то вяло обсуждают, и трудно скрыть, как им это неинтересно и даже противно.
       Не стерпев, вскакивает Таиса Мусаева. Ее голос срывается: «Что вы тут обсуждаете? Я желаю вам одного — оказаться на моем месте. Моего мужа никто не ищет. И не хочет искать». Таисе — 25 лет, и она не совсем понимает, кем себя считать: женой или уже вдовой?
       2 июля во время ставших знаменитыми массовых и жестоких зачисток в станицах Ассиновской и Серноводске муж Таисы Зелимхан Умханов на глазах всей семьи был увезен в неизвестном направлении из собственного дома на улице Куталова в Серноводске. Об этих зачистках теперь наслышан весь мир, сказал свое слово президент, впервые за долгие месяцы войны возмутившись бессмысленностью проведенных спецмероприятий, а генеральный прокурор публично заверил общество в тщательности проводимого расследования.
       «Это ложь. Никакого расследования нет», — рубит свою правду Таиса. Прошло два месяца, как семьи двух жителей Серноводска — 28-летнего Зелимхана Умханова и 22-летнего Апти Исигова, похищенных военными, — не могут добиться от прокуратуры Чечни даже допроса о том, чему стали свидетелями. Родственники бегают по республике за прокурором Чечни Всеволодом Черновым и просят взять у них информацию, способную коренным образом изменить ход поиска их близких. И безуспешно...
       Чего же не захотели узнать прокуроры в Чечне? Быть может, этим заинтересуется хотя бы их начальство — Генпрокуратура? Итак, им был неинтересен номер бронетранспортера, на котором люди в масках, даже не посмотрев в их паспорта, похищали Умханова и Исигова, — 4025. А также позывной бронемашины — «88». И ответный позывной — командира тех, кто увозил, — «12». Именно с «12-м» «88-й» решал судьбу задержанных — куда их везти. Кроме того, номер военного «УРАЛа», причастного к похищению, —
       О 1003 КШ. 3 июля — и Умханова, и Исигова еще видели в кузове этого «УРАЛа» — грузовик стоял в Ассиновской, а похищенные лежали под брезентом. Живые. Они попросили пить, услышав голоса рядом. И есть свидетели, которым несчастные успели сказать, что уже вторые сутки им не разрешают вылезать из-под брезента.
       Так рождается первый вывод: прокуроры не хотят знать ничего конкретного о преступлении.
       «Поиск пропавших можно завершить, как мы полагаем, за несколько часов». Это цитата из письма президенту Путину матерей пропавших серноводчан. 28 августа, разуверившись в том, что найдут помощь в Чечне, они отправили его в Москву. «Надо только, — советуют матери президенту, — собрать руководство той спецоперации (оно ведь известно), допросить нескольких солдат и офицеров (они тоже известны) и при необходимости провести опознание — среди жителей Серноводска имеются очевидцы».
       Матери — простые женщины, не обученные сыску, но пишут об очевидном. О простейших вещах. И верят в лучшее. Они не знают, что их путем прошли уже сотни семей из Чечни, — и почти все писали президенту и сообщали в этих письмах известную им информацию, на основании которой можно было найти пропавших людей буквально за несколько суток. При желании, конечно. И вот в этом вся загвоздка.

       О тайных желаниях
       2 января этого года Зелимхан Мурдалов, 26-летний грозненец, шел по улице. Неожиданно на него напали 6 человек в камуфляже, раздели и запихнули в машину на глазах у пассажиров автобуса, случайно остановившегося рядом. Позже официальными свидетелями сцены захвата и стали две женщины из автобуса — 73 и 40 лет, мать и дочь. Они старались помочь Зелимхану, за что и пострадали — 73-летней ударом в челюсть «бойцы» сломали зубной протез, обеих повалили на землю и открыли огонь над их головами. Однако позже они не побоялись опознать налетчиков — сотрудников Октябрьского районного временного отдела внутренних дел (ВОВДа) из Ханты-Мансийского сводного милицейского отряда.
       Мурдалову очень не повезло: у хантымансийцев в Грозном — дурная слава. В райотделе Зелимхан поступил в распоряжение майора Александра Прилепина, начальника криминальной милиции, более известного под кличкой Алекс. А также следователя Журавлева и офицера Сергея Лапина по кличке Кадет — это слово было выбрито у того на затылке. Позже следствие доказало: именно они и руководили пытками над Зелимханом и сами пытали его.
       Поздно ночью со 2 на 3 января Кадет приволок Мурдалова в камеру изолятора временного содержания. Там его и увидели другие заключенные. И это очень важная, определяющая деталь механизма практически всех историй с «военными» похищениями: Ни одна структура в грозном и чечне не сообщает семье задержанного человека о его аресте и обвинении, которое ему предъявлено. Информация приходит только от освобожденных заключенных — кто был вместе в камере и сумел выбраться. Это значит, информация приходит исключительно случайно. И только к родственникам. А они уже потом бегают за прокурорами, чтобы те у них официально взяли эту информацию.
       ...Сокамерники увидели финал садистской вакханалии. Из правого предплечья Зелимхана торчала кость переломанной руки. Правое ухо было отрезано. Кости грудной клетки разбиты. Парень был без сознания. Заключенные стали читать над ним молитву, как над умирающим. Потребовали врача, и тот после осмотра сказал, что нужно срочное хирургическое вмешательство. Офицеры, однако, отказали, сказав, что парень показал себя настоящим чеченцем, сильным и не сдающимся, и поэтому выживет.
       Утром 3 января заключенные услышали, как по рации говорят: «На рубеже прокурор...» И ответ: «Пусть подождет». («Рубежом» тут называют контрольно-пропускной пункт.) К Зелимхану пришел врач, чем-то его долго колол, и парня утащили под руки. Вечером заключенным объявили, что Мурдалова отправили в больницу, откуда он и сбежал... Никто, конечно, не поверил и поняли ситуацию так: раз Зелимхан ни бежать, ни передвигаться был не в состоянии, то, видимо, тем же утром он все-таки умер, а труп во избежание неприятностей палачи спрятали — благо, вокруг Октябрьского райотдела сплошь руины, неизвестно кем и неизвестно почему постоянно взрываемые, и руины эти, о чем известно всему Грозному, источают трупный запах...
       И вот, как только уволокли Мурдалова, в ИВС запустили прокурора. Он и зафиксировал, что человека по фамилии Мурдалов в камерах нет, даже не выразив желания при этом выяснить, почему его, прокурора, так долго в ИВС не пускали.

       О гуманных прокурорах
       Появление прокурора в Октябрьском райотделе было неслучайным. Его заставили прийти туда родители Зелимхана — Рукият и Астемир Мурдаловы, мобилизовав для этого все свои связи, люди они в Грозном известные. И дальше именно родители — не юристы и не сыщики — с начала и до сегодняшнего дня вели настоящее расследование обстоятельств похищения их сына ханты-мансийскими милиционерами и фактически ПРИНУДИЛИ грозненскую прокуратуру работать, заставили открыть уголовное дело № 15004 по факту похищения, пыткам над ним и последующего бесследного исчезновения.
       Именно принудили и заставили. И это следующая важная деталь: Прокуратура в чечне не хозяйка. Она фактически не контролирует правоохранительную ситуацию в республике. А прокуроров могут просто не пропустить на территорию воинских подразделений, угрожать им, преследовать. как результат многие из них не желают ссориться с военными и позволяют им делать все, что те захотят.
       Один штрих: хантымансийцы держали в страхе не только население Грозного, но и... грозненскую прокуратуру. Например, когда кого-либо из офицеров Октябрьского ВОВДа, причастных к делу Зелимхана Мурдалова, следователи вызывали на допрос, туда прикатывала вооруженная до зубов милицейская бригада, окружала здание на время, пока длился допрос, громила в коридорах мебель, держа здание под прицелом гранатометов, обещая спалить все дотла, если их «братан» не будет отпущен... Что интересно: никакой реакции Ханкалы. Будто так и положено себя вести бойцам Объединенной группировки войск и сил на Северном Кавказе.
       Так формируется главная цель многих сотрудников прокуратуры — не раскрыть военные преступления, а напротив, умело затушевать скандалы, связанные с ними, максимально вывести из-под удара тех, кто их совершил. Как известно, на то в Чечне есть объективный шанс — большинство военных приезжают сюда на 90 суток. Три месяца — и домой. Три месяца — и достать их очень непросто, даже если все точно выяснено: кто, когда, зачем.
       ...7 января следствие приняло решение взять под стражу следователя райотдела Журавлева, установив, что тот пытал Зелимхана. Однако начальник отдела полковник Валерий Кондаков спешно отправляет его домой, в Нижневартовск, издав приказ об этом задним числом — от 5 января. По свидетельству очевидцев, полковник сам имел отношение к тому, что произошло с Зелимханом, и совсем не хотел, чтобы кто-то открыл рот в прокуратуре. 18 января история повторилась: при попытке взять под стражу другого офицера — Лапина (Кадета) Кондаков и того срочно проводил домой. А уж 7 февраля и вся эта смена ханты-мансийских милиционеров, отпраздновав «дембель» в 90 суток, отправилась в Нижневартовск.
       И тут же стала практически недосягаемой! Как для получения информации, так и для ареста. Будто Нижневартовск — это далекая Латинская Америка, где любили скрываться военные преступники. К примеру, 12 марта для задержания и этапирования в Чечню, по месту совершения преступления, того самого Кадета прокуратура Грозного отправляет в Нижневартовск двух своих сотрудников — 2 апреля они возвращаются лишь с его подпиской о невыезде. И уже 20 апреля следствие информировали о решении Нижневартовского горсуда о снятии с Кадета даже подписки о невыезде. И о заявлениях заместителя прокурора Нижневартовска: раз в их город приехали по факту пропажи чеченца, то дело должно быть закрыто и никого по этому поводу он из Нижневартовска не отдаст.
       И не отдал. Дело зависло. Вот уже 8 месяцев вся правоохранительная мощь ничего с этим поделать не в состоянии. Начиная с апреля родители пишут повсюду жалобы и обращения, но так никто и не воспротивился ханты-мансийскому милицейскому беспределу. Ни министр внутренних дел. Ни генеральный прокурор. Ни главный военный прокурор. Будто так и надо. Оказалось, вся вина Мурдалова была в том, что попал он под горячую руку, — 2 января милиционерам был срочно нужен информатор из числа чеченцев, чтобы тот кого-нибудь выдал и можно было отрапортовать наверх. Хантымансийцы схватили первого попавшегося и стали склонять его к сотрудничеству — теми методами, которыми привыкли действовать. Вот, собственно, и все.
       «Почему?» — единственное, что спрашивает сегодня Рукият Мурдалова, мать, потерявшая единственного сына. Отец Зелимхана, Астемир, похудевший за эти месяцы более чем на 20 кг, признается, что никогда не сможет этого простить. То же самое говорят теперь сотни семей в Чечне.
       Грозненец Абдулкасим Заурбеков с улицы Новосадовой всего лишь нанялся на временную работу крановщиком в тот же Октябрьский райотдел. 17 октября прошлого года в 9 утра он пришел за зарплатой, вошел в здание, расписался в ведомости за 2400 рублей и — больше его никто никогда не видел. До вечера ждал отца у КПП 18-летний сын Айнди — отец райотдела не покидал. Но нет его нигде до сих пор...
       27 августа прошлого года на рассвете Магомед Умаров был увезен из собственного дома на улице Ключевой в Старопромысловском районе Грозного неизвестными в масках и камуфляже. Уже в 9 утра того же дня родители Магомеда — Руслан и Лейла смогли опознать по характерным признакам нескольких из похитителей сына: они служили в комендатуре Старопромысловского района. Родители сумели добиться возбуждения уголовного дела прокуратурой, но тут как раз эта смена сотрудников уехала домой. И все.
       Даже сверхосторожная Ева Хубалкова, эксперт Совета Европы, работающая ныне в составе миссии СЕ в чеченском селении Знаменском, вынуждена была объявить цифру: 55 процентов заявлений по похищенным, направляемых офисом Владимира Каламанова, спецпредставителя президента, в прокуратуру и другие правоохранительные органы республики, остаются без всякого ответа. Даже отрицательного. Если же учесть, что подавляющий поток имеющихся ответов — это холодные никчемные отписки, то откровенное бездействие правоохранительной вертикали в делах по «военным» похищениям становится очевидным.
       Был человек — и нет его... Наша сегодняшняя участь — это страна заминированных отношений, когда каждая встреча с милиционером может оказаться для нас роковой, — вдруг это Кадет? На дворе — времена постыдного военного разгула, когда позволено делать все, что нельзя. Пока только в Чечне. И с молчаливого верховного одобрения. А далее?

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Чечня
       10.09.2001