СВАЛКА ДЛЯ ДЕТЕЙ, ИЛИ 500 РУБЛЕЙ ЗА ПУШКИНА

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

СВАЛКА ДЛЯ ДЕТЕЙ, ИЛИ 500 РУБЛЕЙ ЗА ПУШКИНА
Чеченские школы по-прежнему в руинах

Фото Анны Политковской

       Считается, что 1 сентября 2001 года в Грозном откроются 44 школы, а в классы войдут почти 19 тысяч детей и 2 тысячи учителей. Именно об этом сейчас, в последние августовские дни, торжественно отрапортовали на правительственных совещаниях в Москве. Но что стоит за цифрами?

       Их Пушкин
       — Вот он, наш Пушкин, — гордо объявляет Елизавета Абухасановна Давлетмурзаева, директор школы № 7 на улице Первомайской в Ленинском районе Грозного. Мы идем по второму школьному этажу, заглядывая в то, что раньше было принято называть кабинетами. И натыкаемся не просто на кабинет русского языка и литературы с тривиальными «жи-» и «ши-», а на огромный рисованный портрет Александра Сергеевича, занявший всю заднюю стену.
       — Пушкин тут давным-давно. Картина уцелела в первую войну, — объясняет Елизавета Абухасановна бодро. Но на ней все равно лица нет: директор — слишком усталая женщина, точно такая же, как и большинство нынешних обитателей грозненских руин, когда следы затянувшейся борьбы за существование очевидны: истонченность кожи от многомесячного недоедания, синие круги от стойкой, от ночных обстрелов, бессонницы и растрескавшиеся руки землекопа от постоянного разгребания завалов. Ее неистребимую связку с жизнью выдает только голос — он у директора школы Давлетмурзаевой, как у директора музея, в запасниках которого вдруг нашли неизвестного Кипренского, и тот оказался куда лучше хрестоматийного.
       — Когда мы пришли в нашу школу после штурма, здесь было пепелище. А Пушкин остался. Хоть и сильно побитый осколками. Иногда детали решают больше, чем что-нибудь глобальное. Увидев нашего Пушкина, мы решили: школу поднимем. Разыскали художника в Грозном, наскребли по знакомым и родителям 500 рублей — сколько тот запросил — и нашего Пушкина реанимировали. Мне кажется, это важнее многого: дети должны восхищаться красотой русского языка. Даже сейчас, когда вокруг сотни русских с оружием в руках и они убивают нас...
       Надо видеть Грозный, чтобы оценить эти слова. Признаки военного разгула тут повсюду: можно быть застреленным из-за дурного настроения какого-нибудь неопохмелившегося контрактника, которому вдруг привиделись черти за углом, можно быть задавленным несущейся на безумной скорости бронемашиной, можно пойти в милицию за какой-нибудь надобностью, и тебя там просто убьют. И наконец, самое простое — это к вопросу о «красоте русского языка» для чеченских детей — грязная матерщина укоренилась как первый официальный язык республики...
       Однако жизнью двигают беспочвенные мечтатели с мессианскими наклонностями... Имя им — учителя.
       Восстанавливали 7-ю школу 15 женщин-педагогов — 15 героинь от образования. Не разгибая спины, не жалуясь, не плача. Руками, ногтями, бывало без лопат. При этом государство, частью которого является и эта школа, и ученики ее, и учителя, то самое государство, которое и разрушило 7-ю школу, ни в каком виде тут не присутствовало и продолжает не присутствовать. Учебников нет, хотя уже полтора года как они обещаны, — и учат по единственному на класс. Света нет — грозненское ведомство Чубайса («Грозэнерго») все упорствует. Воды тоже нет. И дети не знают, что означает привычное для их родителей словосочетание: школьные завтраки.
       — 500 рублей на Пушкина — это много или мало? По вашей жизни?
       — О, это целое состояние, — оживает Елизавета Абухасановна. — Можно вылечиться, например.
       Последние слова — не пустые. После всего пережитого в Грозном у директора дергается правая часть лица — это нервный тик, который надо лечить.
       — А почему же вы не лечитесь?
       — Денег нет.
       — А на «красоту русского языка», выходит?..
       — Выходит, есть.
       Остается добавить, что, как и большинство чеченских, а уж тем более грозненских учителей, Елизавета Абухасановна мыкается по чужим углам: ее дом уничтожен вместе со всем имуществом — от ложки до личной библиотеки, и произошло это как раз тогда, когда она спасала школу. Но дело до этого есть только ей да тем, кто дает ей кров. В республике, чиновничий слой которой растет со скоростью тараканьего размножения, так пока и не нашлось ни у кого ни бумаги, ни идей, чтобы сочинить программу поддержки народного образования как единственного шанса вывести новое поколение из-под катастрофического влияния войны.
       Вот и получается, что в Грозном есть единственное место — 7-я школа, куда 1 сентября войдут дети и увидят не только Пушкина, в легкой неге растянувшегося под сенью южных деревьев, но и глаза в глаза ему, на том центральном месте над доской, где раньше непременно был Ленин, — портрет Хемингуэя.
       — Почему именно Хемингуэй?
       — Мы любим его, детям читаем. Хемингуэй сейчас очень популярен в Грозном, его книги передают друг другу. Главную, конечно, «Прощай, оружие»... Разве лучше скажешь, что нам осталось хотеть в этой жизни?..

       Парниковый эффект
       7-я на Первомайской — типичный представитель 44 грозненских школ. В принципе, если быть ближе к истине, то их лучше называть сорока четырьмя развалинами на месте бывших школ.
       На выщербленной пулями бетонной колонне мелом написано: «Школа № 41». На первом этаже — ни одной двери. По школьному вестибюлю, который только домысливается, бродят люди, ступая аккуратно, будто по раскопкам древнего городища.
       41-я на Кабардинской улице, как она есть сейчас, — единственная вообще работающая в центре Грозного. Все остальные разгромлены и впоследствии растащены. И дети могут ходить только сюда. Однако никаких поблажек — рядом очень активно постреливают. Кто? И за что? Это неизвестно. В доме соседнего подъезда только что обнаружили два трупа — убитых ночью мужа и жену. Все встревожены, но, правда, не до потрясений и истерик — атмосфера морга, укоренившаяся в Грозном, давит, но несильно, и военная привычка хоронить уже сильнее слез. А дети носятся вокруг, будто все нормально.
       Завуч и учительница химии Фатима Магомедовна Кадырова зовет на второй этаж, где педагоги пытаются сохранить стиль бывшей лучшей городской школы: плакаты, таблица Менделеева, подклеенная со всех сторон... Все оконные проемы затянуты парниковой пленкой. Это и называется большим современным грозненским уютом. Пленку учителя раздобыли сами, сами и натянули ее. Собственно, именно из-за этого 41-ю школу, приобретшую «приличный» внешний вид, быстренько выключили из плана восстановления города (мэрия постаралась).
       Жизнь под пленкой — душная и банная, но...
       — Застеклить школу невозможно, — объясняет Фатима Магомедовна. — При первом же обстреле все бы повылетало. Думаю, пока нам лучше с пленкой. Вернее.
       Еще раз пытаюсь разглядеть грозненский мир сквозь пленку кабинета литературы. И наконец понимаю, что к чему. Сидеть под пленкой — по местным меркам, оно действительно безопаснее. Особенно детям. Пленка спасает ребенка. Она не дает ему возможности смотреть на уроке в окно. А это наблюдение саморазрушительно, психика, как оказалось, неспособна приучить организм человека к постоянному созерцанию развалин за оконными проемами и убивает его наповал.

       «За Юрку!»
       Фатима Магомедовна продолжает рассказ о жизни школы — о постоянных взрывах и обстрелах, ставших главной нормой местного быта и бытия.
       — Это катастрофа. Мы можем отремонтировать кабинеты, но мы не можем урезонить блокпосты. Уверена: часто они действуют просто нам назло. И деться от этого железного визга совершенно некуда — все на нервах.
       Действительно, порой доходит до откровенных гадостей со стороны военных. В мае, например, во время последнего звонка, хотя учителя и предупредили окружающие блокпосты о точном времени готовящегося торжества, долго объясняли командирам, как его ждали дети, но те бабахнули ровно в оговоренный час. Нарядные дети, укрытые от пуль нарядными учителями и нарядными же родителями, попадали на землю, а потом разошлись по своим разрушенным домам. О чем тогда думали выпускники?
       — Меня зовут Мурад. — Это подходит юноша. Он долго ждал в стороне, пока выговорятся учителя. — Я как раз выпускник. Поступил в Махачкалинский институт только благодаря этим учителям... Вы не знаете, когда и меня, и их перестанут считать быдлом?
       На большинство вопросов, которые задают сегодня грозненцы, невозможно дать ответы — они слишком общие, однако их произносят тоном конкретных. Например, как жить? Где найти душевные силы? И почему война никак не закончится?
       Вопрос юноши Мурада — из той же категории. Причина проста: Мурад, как и все здесь, существует на маятнике с максимально гигантским размахом — только между жизнью и смертью, и никак иначе. Погибнуть можно в любой миг, и цена абсолютно всему, включая буханку хлеба и глоток воды, тут только жизнь.
       Однако как все-таки сказать про «быдло»?.. Мурад ждет. Но потом отвечает сам себе:
       — Конечно, никто не знает, когда меня перестанут считать быдлом...
       И уже сам советует сходить к «Юрке». Это ближайший и самый жесткий по отношению к школе блокпост в Грозном. Он так и называется: «За Юрку!». Эти слова начертаны белой краской на серых бетонных чушках. Всем понятно, что тут произошло и что означает это «За Юрку» с припиской: «Всегда не может везти»... Но при чем же школа и дети?..
       Достучаться до хозяев блокпоста оказалось невозможно. Они, как настоящие грозненцы, тоже отделались общими вопросами. Как-то:
       — Так за что вы их?
       — А они нас за что?
       — Но это же не учителя? И не дети?
       — Не они. А Юрка-то погиб.
       И действительно, каждый новый приезд в Грозный — и крестов тут все больше. Их ставят солдаты на дорогах и обочинах, где погибли их товарищи. И сегодня, когда идешь по городу, может показаться, что он куда более христианский, чем любой среднерусский. В такие минуты ты понимаешь, что на мир в Чечне шансов пока никаких. Но как же дети? Учить их «красоте русского языка», чтобы готовить к неминуемой дальнейшей войне против русских? Просто мельничный круг какой-то... Если ничего не изменится в местных подходах и приоритетах, то все получится именно так...
       Говорят, на страну мощной грудью наваливается профицит, и все больше денег уходит на социальную сферу. Только все это никак не касается Чечни — тут ничего не меняется. А значит, как и 1 сентября 2000 года, так и 1 сентября 2001-го учителя и ученики республики не имеют шансов вспомнить добрым словом государство, в котором они живут.
       На этой ноте мы и простились с Татьяной Николаевной Беляйкиной, учительницей младших классов с 25-летним стажем, 18 из которых отданы 41-й грозненской школе. За минувшее десятилетие Татьяна Николаевна перетерпела несколько штурмов Грозного, дудаевщину и много бед, отсюда проистекавших. А уехать прочь стремится только теперь:
       — Нет сил видеть, что мы России не требуемся. Какие дети вырастут на свалке, им уготованной?

       За помощь, оказанную при подготовке материала, редакция благодарит Управление собственной безопасности МВД РФ.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Грозный, Чечня
       30.08.2001