|  |  |  |  |  |  | 
 АННА
 СТЕПАНОВНА
 ПОЛИТКОВСКАЯ
 (30.08.1958 – 07.10.2006)
 
 
  
 
 •
 БИОГРАФИЯ
 •
 ПУБЛИКАЦИИ
 В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
 •
 СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
 •
 АУДИО / ВИДЕО
 •
 СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
 •
 ВАШЕ СЛОВО
 •
 
 
   
 
   
 
 |  | 
      
        | КОНЦЛАГЕРЬ
        С КОММЕРЧЕСКИМ УКЛОНОМ Отчет о командировке в
        зону
 
 
  
 Короткая предыстория. В
        редакцию принесли коллективные жалобы 90 семей,
        проживающих в нескольких селениях Веденского
        района Чечни — Махкеты, Товзени, Сельментаузен,
        Хоттуни. Текст был беспрецедентен — несколько
        сотен человек умоляли содействовать их
        скорейшему перевозу куда угодно в Россию, но за
        пределы Чечни. Причины: постоянный голод,
        нестерпимый холод, полная оторванность от жизни,
        отсутствие врачей, какой-либо связи с миром. И
        особой статьей — жестокие карательные набеги,
        совершаемые на эти населенные пункты силами
        военнослужащих, расквартированных на окраине
        селения Хоттуни. Факты казались столь
        фантастичными, сколь и вопиющими. Значит, надо
        было ехать проверять. Командировка началась 18
        февраля.
 А дальше — вся история,
        как ни подступишься, упорно распадается на
        клочки. С одной стороны, десятки жутких
        рассказов, измученные лица людей, испытавших на
        себе пытки и изощренные измывательства военных,
        когда от ужаса того, что тебе надо записывать,
        останавливается рука, фиксирующая все в
        блокноте... И вдруг — совершенно отдельно,
        сторонним вроде бы осколком большой мозаики — те
        же самые рассказы, но только наяву, не в передаче.
        И уже с тобой. Ожившие картинки в доказательство
        услышанного. И это уже тебе орут: «Стоять!
        Вперед!» И фээсбэшник в сопливом возрасте
        старшего лейтенанта уже тебе — а не твоему
        недавнему рассказчику, — улыбаясь гадливым ртом
        своих профессиональных предков из 37-го года,
        шепчет всякую дрянь и мерзость: «Боевичка... Ты
        пришла от Басаева... Расстрелять тебя мало...
        Слишком много моргаешь, значит, врешь...»
 
 КАРТИНКА ПЕРВАЯ.
        ПЫТКИ ТОКОМ
 Розита из селения Товзени
        еле шевелит губами, глаза ее, как бы преодолев
        естественное предназначение, остановились и
        глядят куда-то внутрь. Розите пока трудно ходить
        — болят ноги и почки. Месяц назад Розите пришлось
        пройти через фильтрационный лагерь — она так это
        называет. За то, что «приютила в доме боевиков».
        Именно так ей кричали военные.
 Розите уже немало лет. У
        нее много детей и несколько внуков. Младшая,
        трехлетняя, ранее не говорившая по-русски, но
        видевшая, как зверски задерживали ее бабушку,
        теперь постоянно кричит слова: «Ложись! На пол!».
 Розиту забрали из дома на
        рассвете, когда все спали, — «тепленькой»,
        полностью окружив дом и не дав толком собраться.
        И бросили в яму, устроенную на территории военной
        части на окраине селения Хоттуни.
 — Толкали? Пинали?
 — Да, как обычно у нас.
 Ничего себе слова: «Как
        обычно у нас». Допрыгались... Поджав ноги, Розита
        просидела в яме на земляном полу 12 суток. Солдат,
        который охранял яму, как-то ночью сжалился —
        бросил кусок паласа.
 — Я подложила под себя.
        Солдат — он же человек, — шевелит губами Розита.
 «Ее» яма была неглубокая.
        Метр двадцать, не больше. И оказалась устроена
        таким образом, что вроде ты на свежем горном
        зимнем воздухе: над тобой нет никакой крыши и
        круглосуточно очень холодно. Но вроде бы ты и не
        можешь распрямиться: сверху положены массивные
        бревна, головой их не сдвинуть. Так что 12 суток —
        на корточках или сидя на том паласе.
 Розита так и не узнала,
        кого она «приютила». Ей так и не предъявили
        никакого обвинения, хотя трижды водили на
        допросы. Молодые офицеры, годящиеся ей в сыновья
        и представившиеся сотрудниками ФСБ, надевали
        Розите «детские варежки на резинке». Это значит:
        на пальцы одной руки — один конец оголенных
        проводов, на пальцы другой — их другой конец. А
        сами провода — через шею, сзади.
 — Да, я очень кричала.
        Признаюсь. Больно было, когда ток пускали. А все
        остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их
        раздразнить.
 Фээсбэшники
        приговаривали: «Плохо ты танцуешь. Подбавить бы
        надо». И подбавляли, именуя «танцами» конвульсии
        Розитиного тела. А Розита кричала все сильнее.
 — А что они хотели, пытая?
        Вам понятно?
 — Нет. Они ничего
        конкретного не спрашивали.
 Тем временем родственники
        Розиты через посредников получили от тех же
        офицеров задание: искать деньги на выкуп. Им
        объяснили: надо спешить — Розита плохо переносит
        яму, может не выдержать. Сначала военные
        запросили сумму, о которой сельчане (деньги на
        выкуп тут теперь принято собирать всем миром)
        сказали так: даже если продать все село, все равно
        не расплатиться. Военные, на удивление, оказались
        сговорчивыми и снизили сумму в десяток раз.
        Спустя какое-то время деньги привезли, и Розита,
        еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на
        свободу, к полковому КПП.
 Так кто же, выходит, она —
        бабушка Розита из Товзени? Боевичка? Если нет, то
        зачем держали? Если же да, то почему отпустили?..
        Много вопросов. И самое время подвести первую
        промежуточную черту: на территории военной
        части, расположенной на окраине селения Хоттуни
        Веденского района, где ныне дислоцируются 45-й
        воздушно-десантный и 119-й парашютно-десантный
        полки Министерства обороны, а также, в одном
        флаконе, подразделения МВД, Минюста и ФСБ,
        существует настоящий концентрационный лагерь с
        коммерческим уклоном.
 
 КАРТИНКА ВТОРАЯ.
        ВОСПИТАТЕЛЬ ХРЮШЕК
 Командир 45-го полка —
        очень интересный и волевой человек. Полковник
        прошел Афганистан и Чечню. Он костерит войну,
        думает вслух о своих детях, вечно растущих
        безотцовщиной, и готов закончить «вторую
        чеченскую» сразу, с ходу, как можно быстрее — она
        ему надоела нешуточно. Его позиция: пусть как
        можно быстрее заработают гражданские власти — и
        мы уйдем. Ну а пока в конце февраля, накануне Дня
        защитника Отечества, мы гуляем по полку. Командир
        показывает столовую — вполне симпатичную для
        полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой
        и всякой прочей снедью, что, по его мнению,
        полностью исключает стремление вверенных ему
        военнослужащих воровать у жителей скот.
 Так и добираемся до
        квинтэссенции — командир показывает ямы, куда
        после «зачисток» швыряют чеченцев. Полковник
        заботлив: он придерживает под локоток, чтоб не
        свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма
        выглядит точно так, как ее описывали
        многочисленные сидевшие в ней люди. Где-то 3 на 3
        метра, в неразличимую преисподнюю вьется веревка
        — по ней положено выбираться на допросы.
        Несмотря на мороз, от ямы несет специфически. Тут
        так заведено: чеченцы должны оправляться себе
        под ноги. И продолжать круглосуточно стоять на
        той же земле. Хочешь — сидеть.
 Такое впечатление, что
        командиру очень неловко за все происходящее, и он
        рассказывает удивительные вещи: как-то прилетел
        в полк на проверку сам командующий группировкой
        генерал Баранов, увидел стоявших на поле
        задержанных чеченцев и приказал держать их в
        ямах, первоначально вырытых под бытовой мусор. С
        тех пор так и повелось. Полковник искренне
        говорит:
 — Но ведь мы туда только
        боевиков сажаем. Не просто же людей...
 — А зачем тогда
        выпускаете? Уголовные дела не доводите до
        логического завершения?
 Эти вопросы повисают в
        атмосфере. Как и тот, главный, уже превратившийся
        в риторический: а почему вы, господа хорошие, наша
        армия, спецназы, спецподразделения, СОБРы, РОВДы,
        ВОВДы и все прочие, растыканные по Чечне, так и не
        изловили Басаева, Хаттаба и прочую гвардию? И
        лишь довольствуетесь их «хаммерами» и
        «шевроле»?.. У полковника нет слов, кроме:
 — Ты же сама все
        понимаешь...
 
 КАРТИНКА ТРЕТЬЯ.
        ОЖИДАНИЕ АРЕСТА
 Крепкий 50-летний горец
        Ваха из селения Товзени — сейчас общественник, а
        ранее работал в органах госбезопасности и также
        учителем местной школы. Теперь он на
        добровольных началах собирает сведения о
        зверствах российских войск, и поэтому ждет
        ареста и своей ямы каждую ночь.
 Ваха знает ответ на
        вопрос, не полученный у полковника. И
        рассказывает любопытнейшие истории о
        кратковременном пребывании в их селе Басаева с
        его бригадой. Как все жители тогда надеялись, что
        Басаева наконец-то обязательно арестуют... Басаев
        был истощен, как и все его бойцы. И надо было
        только захотеть... Но войска, до того стоявшие
        плотным кольцом вокруг села, неожиданно отвели
        прочь — ровно на время пребывания в нем Басаева.
 И он ушел. Хотите — верьте,
        хотите — нет... Но зато, как только бандиты ушли
        дальше в горы, военные стали хватать и подвергать
        истязаниям тех сельчан, которые не имели
        никакого отношения к бандформированиям,
        оставляя на свободе тех, кто действительно
        замешан в крови... В селе-то ведь все про всех
        знают.
 КАРТИНКА ЧЕТВЕРТАЯ.
        КРАСИВЫЕ ПОПКИ
 Иса живет в
        Сельментаузене. В начале февраля он также попал в
        концлагерь на окраине Хоттуни. О его тело тушили
        сигареты, ему рвали ногти, его били наполненными
        водой пепси-бутылками по почкам. Потом скинули в
        яму, именуемую «ванной». Она была заполнена водой
        (зима, между прочим), и вслед сбрасываемым туда
        чеченцам швыряли дымовые шашки. Иса выжил. Но это
        удалось не всем.
 Иса был не один в яме —
        вшестером. Офицеры в младших чинах, проводившие
        коллективные допросы, говорили чеченцам, что у
        них красивые попки, и насиловали их. При этом
        добавляли, что это потому, что «ваши бабы с нами
        не хотят».
 Эти самые чеченцы сейчас
        говорят, что мстить за «красивые попки» — дело
        всей их оставшейся жизни: «Лучше бы нас
        расстреляли, чем...»
 Иса так и не оправился от
        шока — это заметно. Как и Розиту, потом его
        отпустили — тоже за выкуп, который собирал весь
        Сельментаузен. Но сначала вволю поиздевались еще
        и над родственниками, собравшимися у КПП полка,
        чтобы выяснить судьбу своих, уведенных в яму.
        Конвейер мародерства и рэкета под маркой
        «выявления бандитов» — бесперебойный. И, значит,
        пора подводить следующую промежуточную черту:
        вторая война в Чечне поменяла лишь вектор
        творимых тут преступлений.
 То, против чего была
        объявлена «контртеррористическая операция», —
        оголтелое заложничество, рабство и выкупы за
        живой товар — все это теперь делают нынешние
        хозяева положения, военные, силой оружия,
        физического и психического насилия.
 Мы сидим в единственной
        крохотной комнатке Исы, где только нары и печка —
        семья очень бедная, и нет возможности топить
        вторую. Четырехлетняя дочка Исы с ужасом, не
        отрываясь, смотрит на меня. В огромных серых
        глазах щупленького истощенного существа — такой
        взгляд, будто я медведь, пришедший ее съесть.
 Жена Исы объясняет:
 — Она видит, что вы — не
        наша, той же масти, как те, которые при ней били
        отца. И увели его.
 
 КАРТИНКА ПЯТАЯ.
        ПРОВЕРЕНО НА СЕБЕ
 Прошло всего две минуты
        после того, как мы расстались с командиром 45-го
        десантного полка, и меня задержали.
 Сначала больше часа
        велели стоять прямо посреди разъезженного поля.
        Потом прикатила бронированная машина с
        вооруженными бойцами и старшим лейтенантом
        неизвестной военной этиологии. Схватили, пхнули
        прикладами — повезли. «Документы у тебя
        фальшивые, твой Ястржембский — прихвостень
        Басаева, а ты — боевичка», — так было объявлено.
 Дальше потянулись
        многочасовые допросы. Молодые офицеры, сменяя
        друг друга, не представляясь и лишь вкрадчиво
        напоминая, что они из ФСБ и командир им только
        Путин, обернули дело так, что свобода
        закончилась, звонить и ходить нельзя, вещи — на
        стол... Самые омерзительные детали допросов
        предпочитаю опускать — ввиду их полного
        неприличия. Однако именно эти детали — палачи,
        конечно, не могли этого и предположить — стали
        главным подтверждением того, что все сообщенное
        ранее чеченцами о мучениях и пытках — не ложь.
 Периодически к рьяным
        молодым подключался старшой — в чине
        подполковника, со смуглым лицом и темными
        туповатыми глазами навыкате. Время от времени он
        отсылал молодняк из палатки, включал музыку,
        которую считал лирической, и намекал на
        «благополучный исход» мероприятия при некоторой
        сговорчивости — уж позвольте не добавлять, в
        какой форме.
 В перерывах между
        подполковником «молодые» издевались умело,
        надавливая на самые больные точки: рассматривали
        фотографии моих детей, не забывали сказать, что
        бы с ними стоило сотворить... Так часа три кряду.
 Наконец бывалый
        подполковник, периодически рвавший рубаху на
        груди — мол, кровь тут проливаю, сказал, глянув на
        часы: «Пойдем. Буду тебя расстреливать». Вывел из
        палатки, и была уже полная темень. Ни зги в этих
        местах. Прошли недолго, и подполковник произнес:
        «Кто не спрятался, я не виноват». И тут рядом все
        заполыхало прерывистым огнем, заскрежетало,
        страшно загремело и заухало. Подполковнику
        понравилось, что я в ужасе присела. Оказалось, это
        он подвел прямо под реактивную установку «Град»
        в момент боевого залпа. «Ну пошли дальше».
 И скоро из тьмы показались
        ступеньки вниз. «Это баня. Раздевайся». Поняв же,
        что эффекта никакого, очень разозлился, твердя,
        что «целый подполковник к тебе всей душой, а ты,
        гнида боевицкая, еще...» И добавил: «Помнишь? Кто
        не спрятался, я не виноват... А?»
 В баню вперся еще один
        офицер — из ФСБ, он сам так представился.
        Подполковник подвел черту: «Мыться не желает».
        Фээсбешник брякнул на стол принесенные бутылки и
        сказал: «Ну тогда я ее повел». И снова долго
        водили по темному лагерю. Казалось, что туда-сюда.
        Наконец опять велел спускаться по лестнице.
 Это был бункер, ставший
        мне прибежищем до самого освобождения днем 22
        февраля.
 На стене висел плакатик:
        «119-й парашютно-десантный полк». И объяснения: 18
        его военнослужащих удостоены звания Героя
        России. Откуда-то принесли чай. Отхлебнула — и
        тут же закружилась голова, ноги стали ватными, и
        пришлось проситься за дверь — сильно рвало. В
        туалет?.. Можно, но в сопровождении. «Жучки с тела
        пойдешь в туалете сбрасывать», — так объясняли.
 Требовала: предъявите
        наконец обвинение, составьте хоть один протокол,
        этапируйте в тюрьму, родные принесут хотя бы
        зубную щетку и пасту... Нельзя! Боевичка! Работала
        бы на нас — все бы у тебя было! А ты — ямы
        смотреть! Гнида! Гадина! Ястржембскому заплатил
        за тебя Басаев, Ястржембский заплатил твоему
        главному редактору, и главный редактор послал
        тебя сюда...
 Утром 22 февраля в бункер
        вошел офицер и сказал, что он — мой
        сопровождающий до Ханкалы и у него все мои
        документы и вещи, которые «сдадут в ФСБ». У
        вертолета стоял тот самый подполковник,
        попрощавшийся так: «Расстрелял бы тебя, моя бы
        воля».
 Когда машина села в
        Ханкале, прямо у люка меня стали отбивать у
        сопровождающего какие-то другие офицеры. Они
        оказались сотрудниками военной прокуратуры
        Грозного, за что я им крайне признательна, иначе
        сидеть бы мне опять под присмотром очередного
        фээсбэшного офицерья, подорвавшего психическое
        здоровье на «контртеррористической операции». В
        прокуратуре дала все объяснения, сопровождающий
        также был допрошен, и оказалось, что, кроме моего
        аккредитационного удостоверения
 № 1258, 12 января 2001 года
        выданного аппаратом помощника президента РФ
        Сергея Ястржембского, у него ничего при себе нет.
        Значит, смуглый подполковник пошло лгал. Ни
        вещей, ни диктофонных кассет, ни фотопленки —
        офицеры все стырили в полку под Хоттуни.
 Написала соответствующее
        заявление на имя прокурора с требованием
        привлечь к ответственности своих пленителей и
        мучителей. Аккредитацию сдала прокурору для
        проведения официальной экспертизы — чтобы
        расставить точки над «i»: подлинной она выходит
        из недр ведомства господина Ястржембского или
        фальшивой. Прошла медицинское
        освидетельствование в Ханкалинском госпитале,
        по собственному желанию и стремлению, дабы
        исключить в дальнейшем любые фээсбэшные
        инсинуации.
 Кошмар закончился полетом
        в Моздок, откуда члены правительства Чеченской
        Республики и лично его председатель Станислав
        Ильясов быстро перебросили в Пятигорск.
 Вот так клочки и
        разрозненные картинки соединились в единое
        целое, и пора подводить окончательную черту...
 Это, друзья, все — в нашей
        стране. В данный с нашей жизнью момент. При
        действующей Конституции. При «волевом»
        президенте — ее гаранте. При не вымершей
        Генпрокуратуре. Правозащитниках: общественных и
        официальных. Седом красивом лорде, замучившемся
        гонять из Страсбурга в Чечню и обратно... Но все на
        месте — ямы, «детские варежки», «танцуешь плохо»,
        «кто не спрятался — я не виноват»... И никто не
        посмеет сказать, что я этого не видела, не
        слышала, не осязала. Проверено на себе.
 
 Продолжение
        отчета о командировке — в следующем номере.
 
 Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
 6.02.2001
 
 |  |  |