АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
  
Анна Степановна Политковская

  
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

Скачать книгу «Путинская Россия»

Скачать специальный выпуск

ПРИНЦИП ДАТСКИЙ
Тюрьма, где не бьют и уважают заключенных
       
Рисунок С. Аруханова        В РОССИИ — 195 ПЫТОЧНЫХ, В ДАНИИ — НИ ОДНОЙ
       Как известно, мы не очень любим сами себя. Яркое тому доказательство — ужасающее состояние наших следственных изоляторов и тюрем. Второй год подряд инспекторы Совета Европы признают российские СИЗО (всего их — 195) местом, приравненным к пыткам. При общей численности находящихся в заключении людей — более 1 млн чел. — почти 300 тысяч из них ожидают приговора в СИЗО и тюрьмах. По данным уполномоченного по правам человека в РФ Олега Миронова, 85 тысяч при этом не имеют спальных мест (наполненность СИЗО и тюрем — 226,3%), более 90 тысяч больны активной формой туберкулеза и более 5 тысяч ВИЧ-инфицированы. Не балуют заключенных и надзиратели: в 1999 г. за нарушение закона наказаны 3583 сотрудника уголовно-исполнительной системы, 106 привлечены к уголовной ответственности за преступления по службе. Их «деятельность» впрямую касается почти 2 млн человек — именно столько заключенных ежегодно проходят в России через СИЗО, что почти вдвое превышает число отбывающих наказание по приговору суда. Главная причина — неоправданное применение ареста, остающееся основным способом борьбы с преступностью, в результате чего каждый пятый мужчина в России имеет тюремный опыт. В 1999 г. в прокуратуру поступило 263 645 жалоб на методы проведения следствия и дознания сотрудниками МВД, удовлетворена каждая четвертая жалоба. 70% жалоб на приговоры судов, поступивших в 1999 г. к уполномоченному по правам человека, имеют сведения о том, что для получения показаний на стадии дознания и предварительного следствия к людям применялось насилие, что и повлекло вынесение неправосудного приговора.
       Как оказалось, есть на свете тюрьмы, где нас, не в пример Родине, любят, ждут и готовы нам всячески помочь в беде.
       Эти тюрьмы — в Дании, вполне демократическом современном королевстве, которым доволен Совет Европы.
       
       – Лично мне русские очень нравятся. — Надзирательница Эни, крупная датчанка с шикарной копной светлых — «балтийских» — волос, с удовольствием рассказывает о себе и мире вокруг. По привычке она вышагивает туда-сюда строевым шагом привыкшего к дисциплине человека, заложив руки за спину. — «Вашим», например, ничего не надо повторять во второй раз. Они сразу выполняют все требования. Не качают права. Не копаются в еде. С удовольствием работают.
       Эни — «хозяйка» второго этажа в следственном изоляторе (тут он называется по старинке — арестный дом) провинциального городка Эсбьерг на прибрежной окраине Дании. Эни с душой демонстрирует свою работу — видимо, так же, как ее выполняет. Она объясняет, что половой вопрос в датских тюрьмах не поставлен на самотек, а жестко квотирован Министерством юстиции. В закрытых тюрьмах и следственных изоляторах для смягчения нравов и создания благоприятной атмосферы должно быть не менее 45 процентов женского персонала, в открытых — до 30. Арестный дом в Эсбьерге — как раз закрытая тюрьма. Это значит, что люди здесь ждут решения суда, а также отбывают небольшие, до шести месяцев, сроки заключения при наглухо запертых входных дверях и невозможности выйти погулять в город. О датской открытой тюрьме — чуть позже. А пока Эни продолжает:
       — Как только к нам приводят очередного русского, задержанного по решению суда, мы ему тут же даем книгу на русском языке в постоянное пользование. Книга называется «Руководство по отбытию наказания, связанного с лишением свободы». Там расписаны все мелочи жизни, права и обязанности.
       За разговором кто-то опирается о стену у камеры № 6, и оттуда сию секунду выходит заключенный с возмущением на лице. Это случайно, чьей-то спиной оказался потушен свет в его камере. «Шестой» щелкает выключателем и молча уходит к себе.
       — Наверное, помешали ему читать, — комментирует Эни. — Многие у нас — люди нервные, и это понятно. А вот для релаксации — наша бильярдная. Вот тренажерный зал. К сожалению, тот, кто сейчас там занимается, просил не беспокоить — показать не можем, надо ждать, пока закончит... Вот прогулочная. Вот отдельная комната для наркоманов, у которых началась ломка, а также для буйных алкоголиков или душевнобольных в момент кризиса. Здесь кровать с ремнями. В дверях камер глазков нет, наблюдение запрещено. На всех кроватях свежее белье. Каждому полагается умывальник. В туалет надо проситься. Холодильник — пожалуйста. Телевизор приноси с собой, всюду подведены антенны. Еще вопросы есть?
       
       У Эни при всем ее вроде бы благообразии холодные, характерно «вертухайские» глаза. Она жестка и прямолинейна: все-таки надзирательница. Однако по мере разговора появляются сомнения: а на чьей она стороне? Чьи права защищает? Не «своих» ли заключенных?.. Отсюда и вопрос, первый и главный — очевидный, неизбежно бы спрыгнувший с языка каждого, кто привык жить не в Дании, а например, в Москве:
       — Но ведь это, черт возьми, санаторий, а не тюрьма?
       — Я не согласна. У нас строгие правила, мы не открытая тюрьма. Здесь все обязаны ежедневно работать в мастерских. Попал в тюрьму — работай. — У Эни железная датская логика. И такая же манера общения. Полутона — вроде нет работы на воле, не то что в тюрьме, оказываются ей совершенно чужды. — Это обязанность персонала — найти работу заключенным. Мы говорим фирмам: мы вам выгодны, тюремная рабочая сила все равно дешевле остальной.
       Дружно листаем с Эни то самое «Руководство по отбытию». Нет сомнения, она им гордится, как и всей датской пенитенциарной системой. Глава «Свободное время». Глава «Лечение зубов». Потом «Письма». И вот перл: «Если вам трудно писать, вы можете сообщить об этом персоналу, который поможет вам с записью вашего письма на магнитофон...» А чего стоит глава «Религия»! «Если вы приверженец религии, согласно которой вам запрещено работать в определенное время, вы будете освобождены от работы на это время...» Или «Свидания»! «Если у вас нет членов семьи или друзей, которые могут вас посетить, вы можете спросить персонал о возможности свидания с членами общества друзей заключенных... Вы можете встречаться с представителями прессы».
       Ну хватит. Это уж слишком. Добили. Совершенно понятно, почему «наши» тут покладисты, как дети из хорошей семьи, и никто не пытался бежать. Мало того, что снаружи эсбьергский арестный дом похож даже не на каждую российскую школу, а внутри, веселыми сине-голубыми красками, обедами, бильярдами и обхождением, не на каждый отечественный детский садик, — тут, кроме того, человеку демонстрируют главное: что бы ни случилось, ты все равно человек и должен им остаться. Какой же русский останется равнодушным, когда ему говорят: мы знаем, ты не дерьмо!..
       
       На помощь Эни, все более не понимающей нашего удивления тюремным бытом, приходит ее большой босс. Первый человек в арестном доме — окружной полицмейстер Йорген Илум, человек с внешностью высокооплачиваемого адвоката из потомственных Плевако. Но никак не провинциального милицейского начальника.
       Йорген, что приятно, ничему не удивляется — все-таки профессия. Он лишь мучительно и надолго задумывается, выслушивая возникающие по ходу разговора чисто российские вопросы:
       — Пытают ли у вас следователи, выбивая показания у обвиняемых?
       Замешательство... А потом — продолжительная непонятная дискуссия на датском господина Илума с вице-полицмейстером Стеном Бойлундом, замнач УВД (если по-нашенски). Стен — обладатель шикарного серого, с искрой, по-королевски элегантного костюма, оттененного ярким супермодерновым галстуком. Стен и Йорген, похоже, искренне не понимают, почему вообще могут возникнуть подобные вопросы, если следователи получают зарплату от налогоплательщиков. Наконец следует ответ:
       — Нет.
       — А когда в последний раз у вас был осужден полицейский за жестокое обращение?
       И опять замешательство... И уже долгая дискуссия на датском с привлечением Нильса Хэдэгера, главы Эсбьергской ассоциации (профсоюза) полицейских (такие тут в каждом участке в обязательном порядке). Вот их тройной ответ в изложении: в 1993 году в соседнем округе была жалоба на двух полицейских. Ситуация была следующая: в баре один из посетителей (жалобщик) вел себя агрессивно, другие попросили его вывести, хозяин вызвал полицию, и агрессивный посчитал, что вывели его слишком эффективно. Суд первой инстанции — окружной — осудил полицейских. Суд второй инстанции — апелляционный — оправдал, постановив, что примененное насилие было оправдано защитой интересов остальных посетителей бара.
       — А жалоб на жестокое обращение в ходе следствия не помним вообще, — сказали все трое. Необходимая ремарка: и Йоргену, и Стену — под 50. Нильсу — около 40. Так что профессиональная память — примерно пара десятилетий.
       — По каким же показателям оценивается ваша работа?
       Полицейские, облегченно улыбнувшись, начинают рассказывать вещи, ясные им, как море и солнце. Каждый третий год в Дании проходит опрос общественного мнения и гражданам предлагают ответить на следующие вопросы: уверенно ли они чувствуют себя дома? Спокойно ли им на улицах? Вежливы ли полицейские? Опрятны? Развиты?
       Результаты опроса и есть оценка. Будет она плохой — сменят полицмейстера, одних пошлют на курсы повышения квалификации, других уволят. Никаких процентов раскрываемости, за которыми надо гнаться что есть мочи, отчего столь распространены у нас до боли знакомые речи и телодвижения: говори, сволочь, что это ты убил, своровал, продал, а то...
       Практикуется тут и другой опрос, косвенный: население спрашивают, кто из финансируемых бюджетом служащих вокруг нравится вам больше других? Врачи, учителя, водители муниципальных автобусов, полицейские?
       — Последние годы, — гордо объявляет господин Илум, — полицейские — на первом месте.
       Наказывают же полицейских за медленную работу. Вот пример. В данный момент датское общество бьется над искоренением насилия по принципу: воровать, конечно, нехорошо, но мордобой — это просто ужасно. Таково политическое решение датского парламента, в связи с которым полиции предписано самым срочным образом расследовать именно случаи насилия, и дело должно быть подготовлено к рассмотрению в суде не более чем за 30 дней. Если полиция не уложилась и даже если вина человека оказывается потом полностью доказанной, он получит в суде меньшее наказание, чем следовало бы.
       — Как же это?
       — Нам надо работать очень быстро, чтобы нами было довольно общество, — добавляет полицмейстер Илум.
       — И часто поэтому бандитов приходится выпускать на свободу? За недоказанностью?
       — Иногда приходится... — разводит руками Стен Бойлунд, вице-полицмейстер. — Но это наша проблема. За это с нас спрашивают, а не меняют демократические законы.
       
       ...Если миновать Эсбьерг, то попадешь в деревню Скэрбэк. Въезд сюда обычный, как везде. Хотя эта деревня и есть открытая уездная тюрьма «Рэнбек» на 110 мест при 62 сотрудниках. Представляет она собой улицы с коттеджами (как бы камеры), магазинчик (тюремная лавка), мастерские, коровник, футбольное поле, гольф-площадку, автобусную остановку посередине... Кто хочет, тот и приезжает. Жена? Любимая? Да хоть каждый день, если работать не надо. Тут нет никаких заборов и решеток. Единственное ограничение свободы таково: домики — это обычные скандинавские уютные «вагончики» — запираются изнутри в 22 часа и отпираются надзирателем, остающимся ночевать вместе с заключенными, в 7 утра. Не пришел до 22 — значит, побег. Однако ни одна душа не побежит тебя искать. Считается, что это зона твоей личной ответственности перед законом, и ничьей больше. Ушел — значит, когда попадешься, будешь переведен в тюрьму закрытого типа, где век свободы не видать и свидания раз в неделю. И еще срок добавят. И футбола нет. И гольфа... Зона личной ответственности — и твое пропитание. В открытой тюрьме ты обязан кормить себя сам. Каждому выдается по 40 крон суточных — около 320 рублей, и ты должен купить продукты, приготовить, убрать, помыть и т.д на кухне в своем домике. Философия существования датских открытых тюрем: никакой халявы. Логично? Да. Не на курорт же после кражи отправлять, в самом деле.
       А вот и директор «Рэнбека» — розовощекий великан Эрик Педерсен. Его трудно отличить от заключенных, идущих по деревне. Никакой формы ни на Эрике, ни на заключенных. Директор приглашает в конференц-зал, зажигает свечи на столе и под чаек с кофейком рассказывает о «своих», чтобы не было иллюзий: люди, которые ходят по улочкам, играют в футбол и теннис, — самые настоящие преступники:
       — Вот тот, что весело играл в пинг-понг, когда мы мимо шли, убил свою жену. 15 процентов здесь — за сексуальные преступления, одна четверть — за насилие. Только четверть — за кражи.
       — Может, тогда мягко? Может, они все-таки опасны для общества? И обществу стоит отгородиться?
       — А смысл? И что с ними делать потом? После отбытия наказания?.. Обязательная часть жизни у нас: пока срок — должен работать. Или учиться, если у тебя нет среднего образования. Учеба в школе приравнивается к работе в тюремных мастерских. Мы считаем, что это и есть попытка перевоспитания.
       Вот тебе и «Дания — тюрьма», вот тебе и Гамлет. Все что угодно, но под напором тотальной демократии даже тюрьма не похожа на тюрьму — не то что все королевство.
       И последнее: мы постоянно очень хотим в Европу. Не в географическом смысле, а в полноправные, по-страсбургски европейские государства. И это отличное желание, мы о нем много говорим и пишем и даже временами фантазируем, что уж там. Однако пришла пора добиваться не только формы, но и содержания. Это значит придется подтягиваться с нашим полнейшим правовым беспределом, и до Дании в том числе. До «Рэнбека», и до господина полицмейстера, и до эсбьергского арестного дома, где любят русских всей душой.
       
       P.S.
       Материал подготовлен при поддержке Международной Хельсинкской федерации.
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Эсбьерг, Дания
       01.02.2001
       

2006 © «НОВАЯ ГАЗЕТА»