«ЗАБОТА» НАША ТАКАЯ?

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

«ЗАБОТА» НАША ТАКАЯ?
Милосердие закрыто. Всё ушло на фронт

       Нет ничего тяжелее зрелища одиноких, забытых стариков. Однако, согласитесь, есть большая разница между теми, кто прожил свою жизнь, издеваясь и мучая близких, и в итоге оказался в единственном числе, и теми, кто насильно, исключительно волею навязанных трагических обстоятельств теперь на свете один как перст.
       Во владикавказском пансионате «Забота» — единственном в Северной Осетии доме престарелых — находятся сейчас 48 стариков из Грозного. Все они накормлены, одеты, обуты и получают необходимые лекарства. Их проблема совсем не в быте. Пережив тяжелейшие бомбежки, голод, холод, потерю дома и последующее многомесячное подвальное существование, эти старики в довершение еще и забыты своими близкими. А сами самостоятельно не способны найти их — после всего перенесенного память им изменила, а блокноты и записные книжки с адресами при эвакуации потерялись... Даже трудно представить, что такое может случиться в наше время — глобальной информатизации и засилья Всемирной сети.
       Этот материал для тех, кто ищет своих близких, когда-то живших в чеченской столице. Вспомните о них. Быть может, это именно ваши родные сегодня имеют лишь казенную койку и одну полку в общем шкафу. И с горечью называют свою дальнейшую жизнь бесперспективной.
       Потому что она — жизнь — одинока

       Светлана Павловна Афанасенко из потомственной грозненской интеллигенции. Гордячка и умница. Там, на городском кладбище, остались у нее дедушки, бабушки, выстроившие Грозный. Любимые папа и мама — известные в Чечне инженеры-нефтяники. Увы, и сын...
       Это была первая ее беда. Подросток, перед первой войной он как-то ехал в электричке, а бандиты столкнули его на полном ходу. Мальчик оказался прикованным к постели, а спустя некоторое время умер. В 17 лет... Вскоре от пережитого горя за внуком последовали ее родители...
       Так к началу второй войны Светлана Павловна осталась в Грозном одна.
       — Но у меня хотя бы был свой дом. Я в нем укрывалась, и мне было теплее.
       Война отняла у Светланы Павловны и это последнее. Квартира, с таким трудом когда-то заработанная, на улице Допризывников в Старопромысловском районе Грозного была разрушена бомбой.
       Светлана Павловна сначала скиталась по подвалам, скрываясь от обстрелов. Потом, понимая, что погибает, пришла в миграционную службу в Грозном — там было тепло. Некоторое время она спала на столе. Вскоре ей сказали: так долго продолжаться не может и отправили во Владикавказ. Болеть и доживать.
       И что же сейчас? Светлана Павловна — инвалид. Изо всех сил, вопреки всем и всему продолжает «держать спину». Хотя как ей это дается, знает только она одна. Стоять и ходить Светлане Павловне нестерпимо больно, ноги не гнутся и не слушаются: это жесточайший ревматизм — последствие многомесячной подвальной жизни.
       Помогает Светлане Павловне выжить соседка по койке в пансионате «Забота» — Нина Яковлевна Харькова. Все, что есть у них, — это одна на двоих полочка в казенном шкафу, куда, собственно, и положить-то нечего. Они вместе терпеливо ждут ответа на свое письмо, несколько месяцев назад отправленное любимому телеведущему Леониду Якубовичу. Они попросили у Якубовича маленький телевизор. И недоумевают, почему, хоть тут и не война, почта все равно задерживается...
       — А я, между прочим, такая же, как вы. Не хуже и не лучше. У вас есть дом — и у меня был дом. У вас есть свой телевизор — и у меня был свой телевизор. Просто это я попала под колесо истории, а не вы. Вот и вся разница. — Светлана Павловна бывает задириста. — Кому-то что-то не понравилось, и теперь у вас остался дом, а я — в богадельне. Хотя лично я никому никакого зла не сделала — не боевик, не террорист. Мне мстить не за что. Но почему-то обречена доживать на казенный счет... Объясните, почему?
       Объяснять нечего. Результат войны, которую Светлана Павловна не развязывала и не поддерживала, лично для нее ужасен. Она стала бездомной старухой с «хвостом» диагнозов, когда хуже медкарты: сознание нынешней полной зависимости от того самого государства, которое варварски растоптало ее жизнь.
       — Почему я не имею права на компенсацию за разрушенное жилье? Вопрос о компенсациях я задавала, и неоднократно, — продолжает Светлана Павловна. — И мне, и другим объяснили так: в Чечне нет войны, это вытеснение боевиков. Если нет войны, значит, нет боевых действий и не может быть компенсаций за разрушенное... В миграционной службе сказали: у вас, говорите, прямое попадание бомбы в дом? А вы в суде докажите, что это «наша» бомба, а не «их»... Вот и вся дискуссия.
       Все, чем возмущается Светлана Павловна, — чистая правда. Если после первой войны хотя бы шла речь о компенсациях за утраченное жилье и имущество и кое-кому их даже выплатили, то теперь всего этого нет и в помине. Правительство лжет и делает вид, что никаких бездомных не осталось: Грозный — руины, а жители руин — формально обладатели квартир и домов. Более того, ситуацию усугубляют публично объявленные властные приоритеты. Опять в бюджете миллионы на продолжение войны, аккуратно запланированные и парламентом одобренные, а на ликвидацию ее последствий и неизбежную материальную ответственность за разрушения — нет. В который раз.
       — У вас где-то есть родственники? Может быть, перебраться к ним?
       — Я не хочу быть приживалкой. — Светлана Павловна, пряча глаза, не говорит — режет.
       — Давайте их адрес, я напишу. Расскажу...
       — Нет.
       И уходит, гордая, еле-еле переставляя ноги. А Нина Яковлевна объясняет:
       — Потеряны адреса, мы же бежали... Но, честно говоря, ее никто не ищет... Как и меня. Хорошо быть богатым и здоровым... А где место нищим и больным?
       Только здесь. Мы не зря так волнуемся о компенсациях. Было бы у нас жилье, вот увидите, мы и родственникам стали бы нужны.

       У Нины Яковлевны Харьковой — той самой, с которой у Светланы Павловны на двоих одна пустая полочка в бельевом шкафу, от прошлой грозненской жизни остался только паспорт исчезнувшего мужа — Николая Дмитриевича Морозова, 1925 года рождения, ветерана Великой Отечественной войны.
       Они жили на улице Ленина, в самом центре города. Бои тут шли страшные и в первую войну, и во вторую. Но если первую еще как-то перемогли, то зимой 2000-го их дом был разрушен. Старики оказались в подвале. Там у Николая Дмитриевича начались головные боли. То речь ослабнет, то рука отнимется, то забудет имя жены...
       С 44-го года носил Николай Дмитриевич в голове осколок, и незнакомая медсестра, оказавшаяся с ними в подвале, сказала, что, наверное, это осколок пришел в движение...
       Николай Дмитриевич не дожил до 9 Мая 2000 года, когда ветеранов Великой Отечественной из Чечни пригласил — показательно и демонстративно — в Кремль сам Владимир Владимирович... 16 января 2000 года во время штурма Грозного Николай Дмитриевич, воспользовавшись затишьем, выполз из подвала — за водой. И сгинул. 31 января на улицу Ленина пришли солдаты. Сказали: «15 секунд, чтобы выйти! Через 15 секунд бросаем в подвал гранату».
       — Мы все больные, грязные, еле двигались. Но вышли, — рассказывает Нина Яковлевна. — Я тут же кинулась солдатам в ноги: найдите деда! Он же ветеран!!! Он где-то здесь, наверное, лежит, далеко уйти не мог. Осколок у него в голове... Я хочу его похоронить по-людски. Солдаты ответили: в вашем дворе полегло 40 наших. И тут же расстреляли 20 человек из тех, кто вышел вместе со мной из подвала. И стариков, и детей, и женщин. И русских, и чеченцев. И ту самую медсестру, хотя она больше других помогала всем нам выжить, говорила, что надо только додержаться до прихода федералов и станет легче...
       А Нину Яковлевну, к ее удивлению, солдаты почему-то выбрали жить. Погрузили на БТР. Довезли до окраины Грозного, там она провела в поле всю ночь. Потом опять погрузили, и группа их, нерасстрелянных, оказалась в Ингушетии на вокзале. Там сказали: «Говорите адреса. Куда вас отправлять?»
       Тут-то Нина Яковлевна только и поняла, что адресов она не помнит. Ничьих. Ни двоюродных, ни троюродных. Ни братьев, ни племянниц. Полный провал там, где была память.Так оказалась во Владикавказе, в доме престарелых с единственной дорогой вещью в руках — паспортом мужа...
       — Куда мне обратиться, чтобы найти мужа? Или его труп? Или его могилу? Или хотя бы кому отдать его паспорт? Был человек — служил Родине... Нет человека — и никого это не волнует... Мы — лишние? — Нина Яковлевна не плачет, нет. Последние слова она произносит еще вопросом. Нина Яковлевна, человек прошлой закалки, продолжает сомневаться...
       А по коридору тем временем кто-то стучит деревяшками об пол. Будто гейша. Тук-стук-перестук... Что-то очень знакомое...

       Да, именно так, это движется Анна Александровна Ибрагимова, женщина-скамейка. Наша газета писала о ее фантастической судьбе. Напомним...
       44-й год: Айшат, девочку-чеченку, вместе с мамой везут в Казахстан, в ссылку... В Челябинске девочка попадает под поезд, от НКВД ее прячет хирург, отнявший ей ноги выше колен, вагон с чеченцами уходит на восток, а врач дает девочке новое имя Анна и фамилию Ибрагимова... И говорит, чтобы забыла навсегда, кто она есть... Анна-Айшат вырастает в детдоме, среди русских, учится, работает и только поближе к пенсии начинает искать свою мать... Находит и перебирается в Чечню. А тут первая война, вторая, инвалидное кресло сломано... И Анна-Айшат с тех пор живет и ходит, привязанная к обыкновенной коротконогой скамейке. Вот тебе и гейша. Мы встретились с ней случайно, страшной осенью прошлого года, в приемном покое крошечной Карабулакской райбольницы в Ингушетии. Потоки беженцев шли тогда из Чечни по ингушским дорогам, люди искали кров и тепло. Поздним вечером Анна-Айшат постучалась в больницу, чтобы ее приютили...
       Теперь Анна Александровна тоже в пансионате «Забота», но, как истинная чеченка, всей душой стремится в Грозный, надеется на лучшее, на то, что удастся выбить компенсацию и купить новую квартирку.
       — Коляску вам так и не справили?
       — Обещают... Поближе к Грозному, наверное, получу. Как вы думаете? Будет у меня еще Грозный? Впрочем, я и на скамейке привыкла. Видите, мне ее тут новую выдали...
       И опять — деревяшками по сердцу. Тук-стук-перестук... По-мо-ги-те... Мы-ы е-ще жи-вы...

       Алевтина Александровна Ганькова — колясочница после тяжелого ранения. Она во Владикавказе — старожил, с первой войны. Ранило их дуэтом — вместе с сыном, прямо в доме № 10 по улице Жигулевской. Ее тогда отвезли в одну больницу, сына, Сергея Ганькова, — в другую. Алевтина Александровна выздоровела первой, и ее перевезли в «Заботу». У Сергея долго не заживали раны, и он три с половиной года лечился и жил в «своей новой квартире» — палате № 201 Центральной республиканской больницы в Нальчике. Когда раны затянулись, Сергей по просьбе матери отправился в Грозный за ее швейной машинкой, когда-то оставленной у знакомых. Это было в августе 99-го, за несколько дней до начала второй войны.
       С тех пор Алевтина Александровна потеряла его, единственного родного на земле человека:
       — Если будете пытаться искать моего сына, вот особая примета: у Сергея нет левой руки. И его последняя фотография. Опубликуйте, может, кто-то узнает. Мы как раз сфотографировались перед тем, как он поехал в Грозный.
       Ночами я все корю себя: зачем послала его за этой машинкой? Наверное, как солдаты увидели человека без руки, так и подумали, что боевик.

       Людмила Николаевна Шишкина, москвичка. Тяжел в Москве жилищный вопрос, и как-то решила она уехать в Грозный, к знакомым, чтобы не мешать взрослеющим детям устраивать личную жизнь. И они ее действительно устроили. Потом случилась первая война — Людмила Николаевна выжила и с удивлением обнаружила, что дети ее не ищут. Она навела справки: живы-здоровы. И сын, и дочь... Значит, просто забыли...
       Людмила Николаевна очень обиделась. Она так много вынесла за войну, чудом выжила... Казалось, все теперь пойдет по-новому. Дети поймут, что их мама — во второй раз рожденная, а значит, особенная... Поймут и позовут ее к себе, чтобы никогда больше не растеряться на этой планете.
       Но — не поняли. Не взяли. Годы между войнами Людмила Николаевна наводила справки о жизни своих детей, но сама не писала им.
       Принципиально. А во вторую войну попала в такие переделки, что, во-первых, ослепла, а во-вторых, напрочь забыла главное: адрес в Москве. И номер дома, и квартиры, и даже имя собственного сына... Во Владикавказ ее переправили в очень тяжелом состоянии.
       — Кто мне поможет? — спрашивает Людмила Николаевна жалобно, вытирая ослепшие, но не просохшие глаза.
       — Что дальше намерены делать, Людмила Николаевна?
       — Ничего, — отрезает гордо. И уезжает прочь на коляске, задрав подбородок. — Я думаю о себе так: меня больше нет. Для них. И для всех.
       Подобных историй во владикавказском госучреждении для стариков — числом 48. 48 чьих-то потерявшихся теть, матерей, сестер. 48 не найденных или кем-то отвергнутых дядь, бабушек, двоюродных и троюродных... 48 рассказов о нашей душевной тупости. 48 укоров нашей совести. Это миф, что война нас обучила состраданию.
       Страна меланхолично отвела глаза в сторону и смачно плюнула и на войну, и на ее последствия. Страна не желает слышать о трагедиях. Страна мечтает выпить и забыться. Так есть ли она, эта страна? Как нас назвать, нас, смирившихся с первой войной? И дружно благословивших вторую? И тем самым обрекших тысячи людей на неописуемые муки?
       На прощание разговор с Ириной Закаевой, директором пансионата «Забота», о том, что большинство грозненских стариков, вывезенных во Владикавказ во время штурма города, живут здесь уже почти год. И что же? Ну хоть кто-нибудь, например из Москвы, из правительства, ведущего войну, поинтересовался за это время: нужно ли им что-нибудь?
       Вот ее ответ:
       — Никто. Только принц из Эмиратов этим летом приезжал к нам. Специально приезжал, узнав, что тут есть старики из Грозного. Долго говорил с ними, сочувствовал. А на следующий день в пансионат от его имени привезли 75 мешков муки. До сих пор еще печем пироги. Хотя «наши» грозненцы, как вы понимаете, не мусульмане.

       P.S.
       За помощь в подготовке этого материала редакция благодарит общероссийскую общественную организацию «Молодежное единство».

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Владикавказ
       15.01.2001