АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ

(30.08.1958 – 07.10.2006)
  
Анна Степановна Политковская


  

БИОГРАФИЯ

ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»


СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…

АУДИО / ВИДЕО

СОБОЛЕЗНОВАНИЯ

ВАШЕ СЛОВО


Скачать книгу «Путинская Россия»

Скачать специальный выпуск

ЕВРЕЙСКОЕ СЧАСТЬЕ
Совсем простая история. О детях, которым повезло. И которым не очень
       
       
Если на кого и похож сейчас Алихан, то на наследного лорда — хорошими манерами и мягким обхождением.
       А Ильяс? Лишь на зашуганную дворняжку. Голодную, холодную и битую-перебитую...
       Алихан, приветливо и почтительно рассуждая о памятниках мировой культуры, неназойливо советует, что следует посмотреть в Израиле непременно, если вы там окажетесь впервые.
       А как же Ильяс? Апатично ковыряя пальцем обшарпанную стенку, он предпочитает молчать.
       — Ты сколько классов окончил? А, Ильяс?
       — Не знаю...
       И спустя длинную паузу:
       — Не помню...
       Может, в возрасте загвоздка — почему они такие разные? Действительно, Ильяс выглядит где-то на 10—12, Алихан — на все 17...
       Но выясняется — Алихану лишь 15 лет, а Ильясу — уже 14... Значит, и тут разница не принципиальна и не в пользу Ильяса. Остальные исходные у обоих одинаковы, хуже не бывает: они — грозненцы, дети военного времени и беженцы из Чечни. Одним миром мазаны — бездомные, нищие, без особенных перспектив на сытое обеспеченное будущее. Обитают в Кабардино-Балкарии на птичьих правах — причем через дорогу друг от друга. Ильяс — в 5-м корпусе нальчикского пансионата «Эльбрус», Алихан — в 7-м. Вот-вот обоих выкинут в неизвестном направлении. Если и есть внешние различия между подростками, то они состоят лишь в том, что у Ильяса, хоть он весь дергается и выглядит затравленным, существует хотя бы мама. А Алихан, спокойный и вежливый, давным-давно детдомовец, с трех лет...
       А теперь — о нас. Каждый, конечно же, не раз слышал разговоры о бесперспективности чеченских детей. Мол, в условиях войны они — уже почти десятилетие стрелять умеют, считать — нет, голодать и выживать научились блестяще, думать и быть людьми — увы... Чем дальше война, тем более склоняется общественное мнение к выводу дурному, но сулящему нам дальнейшую всеобщую безответственность: что этих детей вряд ли уже кто-то отогреет и приведет в нормальное состояние, что это крест страны на долгие годы и поколения...
       Одно дело — чувствовать, что все это бредни и наше плутовство. Совсем другое — получить доказательства. Оказалось, скорость чуда — превращения психически надломленного ребенка, свидетеля катастроф и кровавых ужасов, вывезенного из воюющей Чечни, в благополучного и привычного — всего каких-то пять месяцев. И именно это чудо недавно случилось с Алиханом Орцхановым...
       
       АЛИХАН И ЕГО КОМАНДА
       До войны в Грозном было два детдома. В Старопромысловском районе — № 1, который был эвакуирован в Надтеречный район Чечни. И № 2 — на улице Киевской, 49, в микрорайоне «Олимпийский». 28 сентября прошлого года, когда стало ясно, что бомбежки города еще долго не прекратятся, детей с Киевской улицы в Грозном эвакуировали в Ингушетию и поселили в бывший пионерлагерь в районе станицы Троицкой. Туда-то и приехали как-то представители известной сионистской организации «Сохнут», занятой, как известно, собирательством евреев по всему миру. Дело в том, что во 2-м детдоме с трехлетнего возраста воспитывалась девочка-еврейка — Наташа Сучкова. И вот, узнав об этом, государство Израиль через «Сохнут» предложило Наташе уехать на историческую родину.
       Но Наташа ответила так: «Одна не поеду — только вместе с детдомом. Или везете всех — или никого».
       Результат ультиматума получился ошеломительный — Израиль пригласил к себе 52 человека — всех детей-сирот с воспитателями и их семьями. Ингуши, чеченцы, русские, украинец... 14 мая 1999 года «Сохнут» довез 2-й детдом в полном составе до Пятигорска, а оттуда — самолетом в Тель-Авив.
       — Нас поселили в кибуце — это такая еврейская деревня, — рассказывает Алихан Орцханов. — Там все много работают и умеют отдыхать. Наш кибуц назывался «Адасса-наурим». Это рядом с Иорданией, но и от Тель-Авива недалеко. По три раза в неделю нас возили на разные экскурсии. Мы изучили весь Израиль В остальное время — учеба, спорт... Просто отлично. Нам было очень хорошо.
       Мариам Домбаева, дочь директора интерната Асланбека и по совместительству воспитательница, отсылает Алихана по какому-то делу и говорит то, что не хотела в его присутствии:
       — Среди наших ребят было много энуретиков — мочились под себя от пережитых бомбежек и обстрелов. Пока были в Ингушетии, давали лекарства — и никакого результата... В Израиле все быстро прекратилось. Без всяких таблеток. Взяли да и вылечились. Просто от человеческой жизни...
       Собственно, итог израилетерапии налицо: 36 совершенно нормальных детей — от трех до семнадцати. Любопытное и неожиданное ощущение спустя какое-то время общения с ними: и Алихан, и другие воспитанники 2-го детдома разговаривают с тобой, как с ровней, свободно, непринужденно, раскованно, — и это именно то, что часто отличает людей западного мира от нашего... А если вспомнить еще, что все дети — грозненские, то удивление становится просто безграничным. Нигде — ни в беженских лагерях, ни в чеченских поселениях — сегодня ничего подобного, как правило, не встретить. Люди, а тем более дети, там нервные, надрывные, опущенные, ушедшие в себя так глубоко, что не достучаться...
       Неужели это и есть рецепт: небольшая доза сытой, спокойной и занятой полезными делами жизни — и комплексы долой?
       
       ДОМОЙ!
       Через четыре месяца всем без исключения детям и взрослым предложили остаться в Израиле. С гарантией работы и образования... Но все они сказали: «Домой».
       — Сначала было здорово — мы купались в удовольствиях. А потом вдруг очень заскучали по дому, — продолжает Алихан.
       — А что вы считаете домом?
       — Грозный, наш интернат.
       — Но там ведь одни стены?
       — Ну и что...
       14 ноября Наташа Сучкова проводила «своих» на Кавказ, а сама все же решила остаться в Израиле. Когда дети прилетели обратно в Пятигорск, потребовались два «Икаруса», чтобы довезти до Нальчика, куда решили временно поселить сирот, все, что им надарили. Велосипеды, игрушки, тетради, книги, ручки, одежда и обувь — и сейчас носить, и на вырост. Приданого у каждого из воспитанников получилось так много, что хватит года на два.
       — Жаль, пока не знаем, что с нами будет дальше, — ничего не известно: где будем жить, где дети станут учиться... — говорит воспитатель Азиз Дадагов. — В Нальчике нас поселили в пансионате «Эльбрус». Здесь хорошо, чисто, кормят. Но долго такую ораву здесь держать не могут — нужно платить за проживание и питание. А кто это будет делать? В Грозный возвращаться тоже невозможно... Получился прежний тупик: за границей мы, выходит, люди, на родине — на птичьих правах. Пока, тем не менее, решение детей — жить дома. Хоть его и нет.
       — Не жалеете, что вернулись? Может, все-таки стоило остаться в Израиле? Получить образование? А потом уж решать, где жить и где ты нужнее... — это вопрос Алихану.
       — Нет. Мы — дети своих гор и своей страны. Приехали в Нальчик поздно вечером и тут же побежали в столовую: так захотелось всем нашей каши...
       — И была каша?
       — Нет. В это время столовая закрыта.
       — А горы?
       — Дождались рассвета и вылетели на улицу — смотреть на наши горы.
       Все время этого долгого разговора на диванчике поблизости сидела женщина. Молча и внимательно слушала. Тяжко вздыхала, терла слезящиеся глаза. Радоваться бы за 2-й интернат, а она плакала и приговаривала: «Надо было оставаться. Пока оставляют...» На лице — тоска, страх, безысходность и все то, что отличает человека нормального от погруженного в тяжелейшую депрессию.
       Шарипат Махмудова — сотрудница министерства образования Чечни. Она привезла на отдых в Кабардино-Балкарию более 500 грозненских детей сроком на 30 дней, и их поселили тоже в «Эльбрус». Так встретились два мира: «израильские» сироты и только что вырвавшиеся прямо из военного пекла. Первые — одеты, довольны и чувствуют себя отлично. Вторые производят непростое впечатление: явно отстают в развитии, худы, бледны, разуты-раздеты, расторможены.
       В комнату влетает крошечный парнишка. Он кашляет, надрывая легкие, — наверное, тяжелый бронхит или того похуже. Он очень раздражен — похоже, в гневе никого и ничего не видит. Выкрикивает что-то на лету в сторону Шарипат, та ему отвечает в том же ключе. Оба на взводе — искры летят... И мальчик убегает, недовольный, готовый драться, биться, кусаться — как уж там придется.
       — Мы с ними не дружим, — констатирует Алихан. — Хотя и понимаем, что они не виноваты. Мы сами такие были. Но дружить с ними еще невозможно.
       Шарипат соглашается:
       — Как мы сюда приехали, так считаем дни. Вот через 28 дней обратно... Через 25, 23... Никому не хочется обратно. Но деваться нам некуда. Возвращаться придется. А всем очень страшно... Поверьте.
       — Из чего состоит ваш отдых в Нальчике?
       — Событий тут мало. В основном сидим в пансионате. Наши дети вырвались из дома — и тут же заболели. Поголовно! Потому что расслабились. Ведь в Грозном ты живешь, мобилизуя все свои силы: надо выживать, отовсюду стреляют, холодно, сыро. А тут нет обстрелов, тепло, сухо — и дети раскисли... Провели медицинское обследование здесь — и все оказались больны, в чем я не сомневалась. Однако здесь не лечат — не предусмотрено. Нам лишь констатировали болезни, не более. Так что с чем приехали — с тем и уедем. Я очень благодарна властям Кабардино-Балкарии, но наших детей не принимают в больницы Нальчика даже в тяжелом состоянии. Говорят, давайте полис. А откуда он у нас? Так что у кого в Грозном был энурез, у того он и останется... Если бы нас вывезли в Израиль — мы бы воспользовались шансом... Бежать надо отсюда, чтобы стать людьми.
       
       ПУТЬ ИЛЬЯСА
       В 5-м корпусе пансионата «Эльбрус» семья Ильяса Досхоева занимает комнату № 231. Это небольшой загончик-пенал с самодельными нарами, мерзлым полом и нищетой, которая стреляет глазами изо всех углов.
       Зухра Досхоева, мама Ильяса, сразу переходит на крик с рыданиями, а Ильяс опускается у стены на корточки и утыкает лицо в колени, чтобы больше не произнести ни звука. Зухра бросает на пол сумку, и маленький мальчик, только что научившийся ходить (внук Зухры), неуклюже вынимает оттуда куриные потроха.
       — Голод у нас — это самое лучшее, что мы едим... Думаю, лучше бы нас добили в Грозном, чем здесь мучить! Каждый день могут нагрянуть милиционеры и вы-
       швырнуть на улицу. Наших детей выкинули из школы. Путь в институты запрещен. Работать нельзя.
       Подавляющее большинство живущих в этом корпусе людей — беженцы со стажем, застряли тут еще с первой войны. Во-первых, в ожидании обещанных государством компенсаций за свое разрушенное (в основном в Грозном) жилье. Во-вторых, не имея политической возможности вернуться домой — главным образом тут оказались представители ичкерийской оппозиции.
       Беженские дети из 5-го корпуса год за годом растут под такой, как у Зухры, ежедневный вой и склоки взрослых. Мужчины нигде не могут найти работу. Женщинам не из чего приготовить еду, и они кричат на мужчин. Есть несколько семей, где от всего пережитого у женщин развились тяжелые психические расстройства, но они, буйные, грязные и невменяемые, продолжают бродить по тем же этажам, где играют в салочки дети, которых давно повыгоняли из школ за то, что у них нет кабардино-балкарской регистрации, а в кабардино-балкарской регистрации родителям отказано, потому что вот-вот должны быть выплачены компенсации и люди тогда съедут из «Эльбруса», но компенсаций все нет, годами нет... Свинцовая атмосфера вечного ожидания, которое никогда не завершается.
       Наконец Ильяс поднимается с колен, отводит в сторону, подальше от причитаний отчаявшейся Зухры, и оказывается, он способен внятно говорить:
       — Я больше так жить не могу. Я учиться хочу. Я веселиться хочу. Я работать хочу. Или я вообще больше ничего не хочу. Если мы вам до такой степени не нужны — отправьте нас отсюда. Кто согласится взять, туда и поедем... И я обратно уже не попрошусь. Обещаю. Мне надоело быть вторым сортом. Я хочу быть первым.
       Вот все окончательно и прояснилось — в чем он, корень еврейского счастья, свалившегося на воспитанников грозненского детдома № 2. Они просто вели в Израиле нормальную детскую жизнь — ни больше ни меньше. С конфетами, компотами, школой, переменами, тетрадками. А значит, просто поверили в то, что они — первый сорт, как все. Вот и секрет чуда превращения.
       Остальные чеченские дети — в Нальчике, в Грозном — продолжают сегодня усваивать главный урок окружающего мироздания: они — второй сорт. По факту своего рождения.
       А что же общество? Все возмущается отсталостью детей?
       В какой раствор опускаем — то и имеем... Мы упорно не желаем делать работу над ошибками. Именно «второсортные» — парни и девушки из черт оседлости, пораженные когда-то Российской империей в гражданских правах, однажды решили отомстить человечеству за все причиненные им унижения и доказать: они равны остальным и, значит, могут диктовать свои условия. Так получились «Аврора», Зимний дворец, 17-й год, гражданская, 37-й и т.д. и т.п.
       Страна обязана определиться, как принято называть теперь в России момент принятия решения. Кого она хочет видеть своими гражданами лет этак через 10—15?
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Нальчик
       
28.12.2000
       

2006 © «НОВАЯ ГАЗЕТА»