 |
 |
 |
 |
 |
 |
АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
ВОССТАНОВЛЕНИЕ
ТЕЛА
После восстановления
конституционного строя
Если вы продолжаете
думать, что жизнь в Грозном хоть немного
напоминает вашу, даже если она очень неустроенна,
вы сильно ошибаетесь.
Грозный сегодня, времен
наступления второй осадной зимы, — это ад наяву.
Преисподняя. Потусторонность. Зазеркалье не из
книжки. «Тот свет», одним словом... И не только
потому, что среди руин давно не осталось никаких
иных признаков цивилизации, кроме людей,
рожденных в двадцатом веке. Главное — царящие
тут нравы и представления. Ставить мины для
многих стало занятием куда более привычным, чем
чистить зубы. И поэтому выйти на грозненскую
улицу — все чаще, как шагнуть в бездну. А
возвращение в собственный дом — как путешествие
на тот свет...
9-я грозненская
горбольница, единственная продолжающая
принимать раненых горожан, — самое точное
зеркало всего, что творится в блокадном Грозном
конца 2000-го.
 Квартира
— как минное поле
Иса Шашаев смотрит из-под
одеяла, натянутого до самого своего печального
подбородка, как затравленный зверек.
Единственное, что он себе позволяет, — это водить
страдальческим взором от больничной стены
справа до той, что слева. И выразительно молчать:
в зрачках Исы, которому 25 лет от роду, тоска
решившего утопиться.
— Когда его привезли к
нам, в голени торчали щепки. Будто веер. Ноги были
месивом — все переломано, одной стопы уже нет,
другая висит.., — объясняет лечащий врач Исы —
травматолог Хасан Хаджиев.
В нынешнем полупустом
зимнем Грозном совсем мало врачей, они наперечет
— все, кто мог, уехали куда глаза глядят, подальше
от ужасов, надрывающих сердце. Хасан же остался,
причем из побуждений сугубо идеологических. Быть
может, даже народовольческих. Он трактует их
столь просто, что как-то неудобно хоть что-то
уточнять и лезть в душу:
— Действительно, посудите
сами: а кто, если не я? Знающий себе цену как
хирургу? И дававший клятву Гиппократа? Я был
обязан остаться. С хирургической точки зрения,
конечно.
Конечно... Теперь Хасан —
один из трех травматологов, на которых молится
весь Грозный, этот чудовищный современный
Сталинград, выполняющий программу ежедневных
жертвоприношений минам-ловушкам, злобно и
беспощадно повсюду растыканным.
Впрочем, то, что случилось
с Исой Шашаевым, — это не просто очередная
городская история о грозненце, отправившемся на
добычу воды или хлеба, случайно ступившем не туда
и вмиг превратившемся в инвалида. Иса лишился
ноги особо циничным способом — тем, что, увы, все
более характерен для жизни чеченской столицы.
6 декабря, днем, он пришел
домой проведать собственную полуразрушенную
квартиру, не восстановленную к зиме. (Семья Исы
живет по родным и знакомым, а мужчины тем
временем пытаются залатать разбитые стены.) Как
только Иса поднял доску с пола, прогремел взрыв.
Там, под доской, в подарок хозяевам кто-то
«добрый» упаковал мину-растяжку.
Подобного зверского
иезуитства в Грозном не наблюдалось ни прошлой
зимой, ни летом, ни осенью. Мины в квартирах —
примета нынешней зимы. И если и есть в этом хоть
какая-то логика, то это логика окончательно
выпотрошенного человеческого нутра.
— А кому это надо? Кто
подобное творит? Зачем ставить мины в квартирах и
домах?
— Чтобы люди не
возвращались, — с трудом отвечает Иса, не
желающий ничего говорить. Предпочитающий
молчать. И слова из него приходится выдирать с
таким же трудом, как осколки из ноги. — Чтобы
уходили куда угодно вон из города. Чтобы Грозный
был закрыт.
Разговор поддерживает
невеселая медсестра, появившаяся в палате:
— Чаще всего мины в
квартирах ставят те, кто хочет завладеть ею.
Соседи... Улучшают жилищные условия... Исе еще
повезло. Моя тетка насмерть подорвалась в
собственной квартире. Погибла на месте.
Медсестра пришла, чтобы
поставить капельницу товарищу Исы по палате, —
Мусе Шапаеву, 30-летнему жителю селения Алхан-Юрт
под Грозным. Муса попал под перекрестный обстрел
неизвестно кого с кем в полдень того же 6 декабря
в Аргуне, через который проезжал на машине. Муса
был ранен в голову, но на автопилоте сумел
выбраться из зоны обстрела и воткнуться в
придорожный столб.
— Наш девиз: открывая
дверь в свою квартиру, будь предельно внимателен
— ты на минном поле, — пытается шутить Муса.
И губы в ответ даже
растягиваются в улыбку, но ненадолго. Доктор
Хасан просит пройти в соседнюю палату. Там как
раз пытается впервые «встать на крыло» Ася
Хасуева, улыбчивая светловолосая красавица. Ася
с семьей вернулась из лагеря беженцев в
Ингушетии домой, на улицу Окружную в Октябрьском
районе Грозного. Ася шла первой, дети чуть сзади,
и поэтому действие мины Ася испытала на себе...
Теперь Ася только учится вставать — до того,
чтобы ходить, еще очень далеко. Она перенесла три
операции: из оставшихся лоскутов врачи пытались
сконструировать и оживить ее ноги... Но все равно
от левой получилась только половина, да и та вся в
шрамах, а правая — без пятки...
— А дети где?
— Муж увез обратно в
Ингушетию. Сидят в палатке, не учатся, голодные,
холодные. Но живые — там друг другу мин пока не
ставят ...
Отряд Салмана
Салманы бывают разные, как
и Иваны. Одни мешают жить, другие помогают выжить.
Судя по внешнему виду, Салман Радуев, ранее
считавшийся безумным, сейчас полностью
излечился и проживает в Лефортовской тюрьме куда
лучше, чем пациенты 9-й грозненской горбольницы. А
также второй из их докторов — Салман Альбертович
Яндаров, наверное, самый популярный врач в Чечне,
человек-легенда и заведующий отделением
травматологии и ортопедии.
Салману Альбертовичу 62
года. В Санкт-Петербурге он имел перспективную
работу, кафедру, клинику, научную базу, учеников,
почитателей, конгрессы, статьи, коньяки и фуршеты
и ни в чем не нуждался. Но когда стало ясно, что
людей его профессии в Чечне совсем не осталось, а
подорвавшихся на минах все больше и больше,
доктор Яндаров покинул все прелести
цивилизованной медицины и вернулся в Грозный,
откуда уехал более сорока лет назад.Что он имеет
сегодня?..
Ничего. Во-первых, он —
бездомный, в перерывах между дежурствами и
операциями скитается от одних знакомых к другим,
где приютят и накормят. Во-вторых, он еще и
безденежный: врачам недавно выдали одну зарплату
за пять месяцев работы.
Но главное, уверяют и
Салман, и Хасан, все же в другом. В больнице, до
отказа забитой тяжелейшими ранеными —
ампутантами с гангренами и сепсисами, куда к тому
же для срочных операций постоянно привозят еще и
нищих военных (в том смысле нищих, что без
лекарств и необходимых препаратов вдогонку), —
так вот, в 9-й больнице сегодня нет ровным счетом
ничего для того, чтобы поставить людей на ноги
или протезы.
Ни рентген-реактивов, ни
медикаментов, ни противогангренозных сывороток,
ни аппаратов Илизарова, ни даже анастезии... «Тот
свет» здравоохранения — никак не этот.
— Это Большой театр
абсурда. Это все что угодно, но не медицина конца
двадцатого века, — говорит Салман Альбертович
печально, медленно и размеренно, как на поминках.
— Мы вытаскиваем людей с того света голыми
руками. У нас нет ничего, что принято считать
достижениями травматологии последнего полувека.
По методам работы мы тут вернулись к 50-м годам.
— Ты скажи, Салман,
главное! Да что там методы! Мы мочу на вкус и цвет
тут определяем. Как в Древней Греции. У нас
реактивов для анализов даже нет. Разве так можно?
— это 58-летний травматолог Хамзат Эльмурзаев —
третий врач из тех, на кого сегодня молится
«минный» Грозный. Каждое утро, когда
заканчивается комендантский час, Хамзат выходит
на дорогу, ведущую из селения Старые Атаги в
Грозный, и пытается добраться до больницы. Ему
надо преодолеть 24 километра. В городе у него был
дом в самом центре — рядом с площадью Минутка, но
в него попала глубинная бомба, и теперь доктор
Эльмурзаев добирается на работу через несколько
блокпостов, где наряду со всеми получает свою
порцию унижений.
«Я — врач, — говорит
Хамзат солдатам, подчеркнуто медленно листающим
документы в поисках заветной купюры между
страничками. — Я спешу к больным. Пустите».
И получает в ответ:
«Стоять!» Грубо, веско и безапелляционно. И
Хамзат стоит, потому что нет в его паспорте
заветной купюры, нет и не может быть. До
врачей-героев из 9-й грозненской горбольницы
упорно не доходит зарплата, о выдаче которой
давно отчитались в Москве. И поэтому тут остались
лишь служители идеи — остальные давно
растворились в поисках лучшей доли.
— Вы знаете, как можно
оперировать без обязательного набора наркозных
препаратов, положенного для любой больницы
«скорой помощи», как наша? — задает вопрос доктор
Эльмурзаев.
Не знаю. И тогда мне
рассказывают, как это бывает: врачи просто идут
на преступление, с точки зрения Уголовного
кодекса, конечно. Потому что знают, если к той же
ситуации применить клятву Гиппократа, то
получится так: ради спасения жизней.
Вот механизм
преступления-спасения в одном лице. Понятно, что
никаких иных наркотических средств, кроме
официальных, в республику поступать в принципе
не может. В зону, со всех сторон окруженную
постами, где личный досмотр заменяет утренний
душ, пытаться провезти наркотики для частной
торговли все равно что брать билет в
следственный изолятор.
Как следует из
официальных докладов Минздрава России,
аналогичное чеченское ведомство получает
препараты для анастезии в более или менее
достаточном количестве. Однако до больницы они
никогда не доходят. Легально по минздравовским
документам пересекая все границы и посты,
наркотики тут же превращаются в предмет
частнопредпринимательской деятельности. Вам
нужно оперировать? Покупайте. У кого?
Естественно, у подставных лиц — неких частных
аптекарей... И хотя ни врачи, ни родственники
раненых не имеют права этого делать (уголовная
статья!), тем не менее все равно покупают
наркотики из-под полы... Куда деваться?.. Человек
ведь уже на столе, он истекает кровью — и
аптекарь тут как тут, и цена каждой следующей
уходящей секунде — жизнь.
Кстати, это полностью
касается и тяжелораненых солдат, которых
приносят в 9-ю больницу с окружающих блокпостов,
когда нет времени даже довезти до Ханкалы, до
военного госпиталя... Врачи скидываются, и
кто-нибудь бежит за необходимым препаратом...
Спрашивается, зачем
системе здравоохранения ставить докторов
Салмана, Хамзата и Хасана в подобные рамки? Кому
это выгодно и нужно? И где же тут министр
здравоохранения Чечни Увайс Магомадов? Чем
занят?
Вот именно тем самым и
занят. Вместе со всем кадыровским правительством
предпочитает отсиживаться подальше от
грозненского «того света» — в городе Гудермесе.
Г-н Магомадов объявляется в Грозном лишь когда
сюда приезжают большие руководители из Москвы. И
тогда он обязательно их сопровождает, смиренно
выслушивает вопли возмущенных врачей и больных,
требующих «сделать хоть что-то»... И отплывает
восвояси.
А дальше? Куда-нибудь в
Гудермес на имя министра Магомадова от щедрот
душевных тех больших начальников, которых он
сопровождал, приходят партии гуманитарных
грузов: лекарства, аппараты Илизарова, бинты,
зеленка, гипс... Спасибо большое. От членов семьи
г-на Магомадова в первую очередь, они не
бедствуют на этом свете. Потому что дальше все
эти ценнейшие вещи нарисовываются исключительно
в частных аптеках. И цены на них фантастические,
когда требуется заложить дом и квартиру, дабы
сделать сложную операцию кому-то из своих
близких...
А как же прокуратура?
Прокуратура там же, где и г-н Магомадов.
Омерзительный и абсолютно безнравственный
разгул дорвавшегося до кормушки местного
чиновничества — это такая же примета
сегодняшней Чечни, как мины-ловушки повсюду и
бесконечные обстрелы. Война лепит одинаково и
пропорционально — и Салмана Радуева, и Салмана
Яндарова. А также и Увайса Магомадова. Весь
вопрос: кто победит?
Больные в палатах всегда
все знают лучше врачей. И они умоляли: напишите
обо всем этом беспределе так, чтобы в Москве
наконец поняли: 9-я больница в Грозном —
единственная, где сегодня действительно
оперируют, а значит, куда прямиком, минуя
чеченский минздравовский склад, должны
привозить медикаменты. Лично в руки врачам! Иначе
все, что им нужно, чтобы спасать людей, — только
на базаре...
Есть и другая причина той
тяжелейшей ситуации, которая сложилась в 9-й
грозненской больнице, и в целом в чеченском
здравоохранении. Она, как у нас принято,
идеологическая. Ни для кого не секрет, что в
Москве в Минздраве бродит по кабинетам негласная
установка: зачем уж очень надрываться и
стараться, посылая хоть что-то в ту же 9-ю
грозненскую, если это все равно что обслуживать
больных боевиков? Подобная точка зрения столь
сильно довлеет над чиновничеством, что
парализует любые проверочные действия: послали
лекарства, и ладно. Совсем их мало? Ну и пусть.
Подзуживают и военные: «Сами чеченцы ставят мины
и фугасы, сами рвутся. Туда им и дорога».
— Глупости, — парирует
доктор Яндаров, — мне тут виднее. Если много
осколочных ранений, значит, это мирные люди. Так
написано в любом учебнике. У нас в больнице 95
процентов осколочных, остальные — пулевые... А
что касается больных боевиков, то я вообще не
верю в сказки о том, как сотнями их переправляют
через горы в Грузию и Азербайджан, а потом в
Турцию... Ерунда это. Тяжелораненых через наши
горы не протащишь — не успеешь, они умрут. Значит,
большую их часть обязательно приносили бы к нам.
Но ничего похожего нет. Так что это война с
гражданским населением. Мне это виднее.
— Но считается, бои, в
общем-то, закончены?
— Бои продолжаются. Если
бои закончены, то кто они, эти мои раненые?
Никто не спорит, от войны
все очень устали. Даже от разговоров о ней. По
крайней мере, в моем родном городе Москве.
Рассказываешь, возвратившись, даже очень близким
людям о «том свете», а в ответ недоверие. На лицах
тени: придумала, мол, адские фантазии, не мучь нас,
подумай о Новом годе... Я-то подумаю. Но что будет
дальше делать в жизни Иса Шашаев, подорвавшийся в
собственной квартире 25-летний чеченец, все
последнее десятилетие своей жизни, с 15 лет,
прошагавший через годы безвременья, безработицы,
бесперспективности, и в довершение —
инвалидности?..
— Что делать буду? —
раздумывает Иса, все глубже уползая под одеяло. —
Роль бандита исполнять, конечно. А вам еще что-то
надо от нас?
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ,
Грозный
21.12.2000
|
|
|
