ДУШЕВНЫЙ ПОГРОМ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ДУШЕВНЫЙ ПОГРОМ
В беженских лагерях тихо умирает дух чеченского народа

       Народ может заказывать по себе тризну, когда становится очевидным: сосед соседу больше никто, и человек на ближайшей койке не спешит разломить с тобой последнюю буханку хлеба. Война, эта безумная погромщица наших дней, прошвырнулась не только по чеченским селам и горам — она выскоблила души живших там людей. Прогнав сотни тысяч прочь из домов в лагеря, она заставила их пропитаться и новыми законами жизни. Лагерными.
       Один в Чечне больше не за всех. А все — не за одного. Убийственная разобщенность — при кажущейся сплоченности

       Чири-юртовская гравюра
       Вот и случилось — впервые не в кино увидела опухшую от голода бабушку. Это произошло сейчас, летом 2000 года, в самом центре большого чеченского поселка Чири-Юрт, среди плотной людской массы, в бывшей школе № 3, восемь месяцев назад превращенной в один беженский лагерь.
       Гравюра, как известно, пишется в один цвет. Такова Хазимат Гамбиева, высохшая статичная старуха-беженка с распухшими суставами — она вся будто выписана черным по пергаменту, без полутонов. Черный рисунок морщин на коже неестественного тона. Обтянутый нос — еще одна линия черноты. Темные обводы обострившихся скул — тоже. Шея… Даже вены, эти обязательные синие полоски на человеческом теле, пропали у Хазимат месяц назад.
       Женщина очень больна. И, в общем-то, никакая она не старуха — 51 год. Болезнь же, превратившая Хазимат в гравюру наяву, называется просто: дистрофия. Хронический голод.
       Все, что перепадает семье Гамбиевых из 11 человек, самоотверженная Хазимат, мама и бабушка, отдает детям. Просто блокада Ленинграда времен второй чеченской войны… Яблоки — четырем маленьким внукам, у них открылся туберкулез. Мука — на лепешки дочкам-невестам. Сначала деньги у Гамбиевых еще были: девочки по очереди носили на базар свои сережки. Какое-то время продержались, когда старший сын продал маленький телевизор, который, единственный из вещей, спасли они из сгоревшего дома. На этом все закончилось.
       — На что вы надеетесь дальше?
       — Я не надеюсь ни на что. День выжили, и слава Аллаху, — отвечает Хазимат. — Никакой помощи ниоткуда. Умираем потихоньку. Мой старший сын еле двигается — есть нечего. Младшая в голодный обморок вчера упала. А лагерные соседи сделали вид, что не поняли, почему обморок… Хотя в этот день у них были хлеб и чай — я чувствовала запах… Люди одичали.
       К исходу первого года войны один из главных ее результатов скрывать дальше невозможно. Чеченцы стремительно утрачивают дух своего народа — под напором отчаянного голода и туберкулеза, свирепствующих в Чири-Юрте. Если еще зимой большинство беженцев твердо и зло кидали тебе в лицо: «Мы и ЭТО от вас переживем! Потому что мы — вместе, и мы — сила». Теперь же в ходу совсем другие тексты. Где-нибудь в лагерном закоулке тебя кто-то обязательно хватает за руку и ты слышишь тихое и подавленное: «Мы ЭТОГО уже не вынесем. Мы — волки и друг для друга.»
       ВМЕСТЕ больше никто не выживает. Каждый — по отдельности. Дух народа не пережил учиненного над ним погрома и унижения. И именно поэтому в лагерях, несмотря на лето, опухшие от голода «блокадники»-2000.

       Г-4
       На заднем дворе Шалинского пищекомбината (райцентр Шали — в 30 километрах от Чири-Юрта) жестоко дерутся и исступленно костерят друг друга сотни людей. Они пришли сюда с самого раннего утра, чтобы в обмен на Г-4 — росчерк в документах — получить на каждого по три банки сгущенки и одну — тушенки.
       Г-4 — так официально называется гуманитарная помощь от имени российского правительства пострадавшим от «контртеррористической операции». Выбранная символика характерна: раз сейчас дают Г-4, значит, за год войны были четыре такие раздачи. В каждой порции — «трехдневка», запас еды на трое суток из расчета по 15 рублей в день. На круг — продуктов на 45 рублей. Если при этом Г-3 имела место быть пару месяцев назад, то, сами понимаете.
       Такие же порции смерти в ближайшие дни привезут и чири-юртовским беженцам.
       Айшат Джунаидова, руководитель миграционной службы Шалинского района (где находятся почти 60 тысяч беженцев), говорит: «На эту государственную подачку выжить нельзя. Многие беженцы фактически приговорены к голодной смерти».
       Чтобы сказать, Айшат перекрикивает вопли окончательно забывших себя женщин, с оскорблениями выдирающих друг у друга «трехдневку». Туберкулезники специально плюют в тех, кто еще не кашляет кровью, — чтобы они отпрянули в сторону и пропустили. Вокруг машин с Г-4 — кордон солдат. С автоматами наперевес они пытаются навести хоть какой-то порядок среди обезумевших от голода людей. Люди вопят друг другу несусветное — как зарежут, вздернут, отрубят…
       Но за что же? Только за то, что в очереди за Г-4 ты оказался чуть впереди и поэтому можешь съесть свою тушенку на полчаса раньше… Полная потеря лица. Сердечная разобщенность. Невозможно не видеть, насколько разрушен чеченский менталитет — люди растоптаны и развращены войной. Общаясь с ними, ты не чувствуешь больше той легендарной стойкости народа, как главного залога особой его выживаемости. На горизонте — никаких чеченских бизнесменов, стремящихся отдать несчастным десятую часть своего богатства. Монолитная нация, встающая горой за «своего», — все это миф… За спинами вопящих людей — пустота. Не республика и власть — а суррогат республики и власти. И суррогат страны. И уже — суррогат собственного народа.
       Как это могло произойти? На глазах у всего мира? Под «присмотром» разного калибра международных наблюдателей? Красного Креста? «Врачей без границ»? «Врачей мира»? Армий спасения? Правозащитников? Парламентариев на любой цвет? Международных конвенций на любой вкус? В конце концов, при наличии президентского СПЕЦУПОЛНОМОЧЕННОГО ПО СОБЛЮДЕНИЮ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА в зоне проведения «контртеррористической операции» (господина Каламанова)?
       Произошло. Входишь в бывшее заводское общежитие в Чири-Юрте — оно также превращено в лагерное поселение — и тут же начинается вой. Это люди, доведенные до края, узнав, что ты журналист, цепляются за твою одежду, руки, ноги, будто ты волшебник и от тебя зависит что-то принципиальное вроде грузовика с мукой, когда обязательно хватит на всех.
       Кто виноват в этом национальном позоре? Конечно, вина №1 — на правительстве, ведущем войну и не желающем знать, что неизбежным ее итогом являются толпы голодных, больных и бездомных людей. Но все же раньше — осенью и зимой, несмотря на тяжелейшие бои, рядом с самыми бедными и забитыми всегда находился добрый сосед и не давал им дойти до края. А сейчас? Те люди, которые в начале войны стоически помогали друг другу не умереть и видели смысл каждого наступающего дня в том, чтобы разломить хлеб с ближним, которому хуже, чем тебе, теперь принципиально поменяли свои установки…
       «Гравюра» Хазимат Гамбиева рассказывала страшные вещи об их лагерной жизни в Чири-Юрте: о полной потере человеческого облика; о том, как по вечерам под ногами хрустят использованные наркоманами шприцы; о размахе воровства и мародерства; о том, как беженские семьи продают в рабство своих подростков и так выживают… Кто из чириюртовцев брал зимой лагерных детей в свои дома подкормить — сейчас отказывают даже младенцам. Кто в первые месяцы исхода очень сочувствовал беженцам — теперь озлобился и считает их лишними ртами… Вот что сотворили.
       В результате Чири-Юрт, красивый уютный поселок в кавказских предгорьях, гордость сельчан и всего Шалинского района, постепенно превратился в холодный и неприятный населенный пункт, продуваемый обстрелами. Где ключевое слово — ПУНКТ. Пункт сна и приема пищи тысяч бездомных. Лагпункт с зачистками. Пункт круглосуточной боли… Всего что угодно, но только не жизни.
       — Да, мы не можем принять всех, кто к нам пришел, как требуют наши законы, — говорит руководитель миграционной службы Чири-Юрта Адам Шахгириев. — Мы задыхаемся. Это настоящая трагедия для поселка, когда на 5 тысяч своих жителей — 11 тысяч перемещенных лиц. Вы также должны учитывать изначальное моральное состояние людей. К нам ведь спустился весь Дуба-Юрт — 6 тысяч человек! И при каких обстоятельствах!

       Смерть под взглядами
       Все, что произошло с беженцами, поглотившими Чири-Юрт, — из ряда вон выходящие обстоятельства. На их месте свихнулся бы любой.
       Краткий топографический экскурс: Чири-Юрт и Дуба-Юрт — селения-соседи, между ними три километра. Если выйти на окраину Чири-Юрта, весь Дуба-Юрт будет перед тобой, как гигантская картинка. Вечерами именно так все и происходит: за последними чири-юртовскими домами стоят женщины, будто ждут мужчин с далекой и долгой войны, и смотрят ТУДА — на то, что осталось от их домов. Когда Хазимат Гамбиева бывает не так слаба, как обычно, одна из них — она.
       Июльский Дуба-Юрт похож на огромное огородное пугало. Во-первых, неживой. Во-вторых, весь драный, изрешеченный «градами», в прожженных дырах от артиллерийских снарядов. Признак возвращения людей — завешенный одеялом оконный проем — встречается крайне редко. Просто потому, что мало этих проемов. Даже горы над Дуба-Юртом теперь общипанные, как облезлые дворовые псы. В лишаях — в глубоких, до «костей», до самых мезозойских своих меловых скелетов, проплешинах на местах глубинных бомбовых ударов.
       Такие же и дубаюртовцы. Потерянное племя, не ведающее, как восстановить то, что считается разгромленным и выжженным на 98 процентов. В душах — полнейшая дезориентация и дезадаптация.
       Трагедия Чири-Юрта и Дуба-Юрта — в их географическом положении. Чири-Юрт находится в устье Аргунского ущелья, которое, как известно, войска «берут» уже несколько месяцев подряд. Первый же на входе в него — Дуба-Юрт. Все войска, шедшие на штурм ущелья, двигались только через Дуба-Юрт. Все отряды боевиков, уходившие с равнин и преследуемые федералами, делали то же самое.
       …Село умирало мучительно. Первый артобстрел произошел, когда вся планета веселилась до упаду — накануне встречи Миллениума, 31 декабря прошлого года. Бомбардировки продолжались беспрерывно больше двух месяцев.
       Вот строки из письма главы администрации Дуба-Юрта А. Яхъева ныне бывшему полпреду Москвы в Чечне Н. Кошману, а также в адрес еще шести гражданских и военных ведомств России, ответственных за то, что происходит в Чечне (письмо отправлено в официальные инстанции 12 марта 2000 года): «По мере приближения военных действий к Аргунскому ущелью боевиками были заняты позиции на южной окраине нашего села, примерно за 1-2 км в сторону селения Улус-Керт. 27 января и 5—6 февраля все жители села, спасая свои жизни, вынужденно вышли из Дуба-Юрта без официально предоставленного коридора, через блокпост «Южный» в сторону поселка Чири-Юрт…»
       Идея была проста: переждать поблизости, пока закончатся бои, и тут же вернуться. Однако война не просто отбросила эту идею прочь — она ее «творчески» переработала. И беженцам была предложена мучительнейшая из пыток — ежедневное созерцание кладбища собственных судеб.
       Вот что пишет А. Яхъев: «За весь период обстрелов хоть дома систематически и разрушались, но ни разу не было случая, чтобы они горели. С 6 февраля в Дуба-Юрте уже не было ни одного жителя, а с 22 февраля здесь начали впервые гореть дома. В первый день сгорело 13 домов, на следующий — 6, 25 февраля — 14. 1 марта я, как глава администрации, вместе с представителями военной комендатуры и МЧС РФ находился в селе, видел картину разрушений на тот период и как солдатами после грабежей сжигались дома. 11 марта вместе с военными я вновь находился в селе и снова видел аналогичную картину. Все эти противоправные действия никак нельзя отнести к «контртеррористической операции». Каждый день мы продолжаем видеть произвол военных, все новые и новые горящие дома…»
       Увы, письмо главы администрации мало что изменило в судьбе Дуба-Юрта. Прокуратура отреагировала вяло, Кошман — тоже, и на глазах у тысяч людей село продолжило жизнь показательного полигона мародеров. Пылало, тлело, взрывалось. Говорит Раиса Амтаева, мать двоих детей-подростков, мальчика Ислама и девочки Ларисы, онемевших во время февральского бегства из-под бомбежек: «Стоя на окраине Чири-Юрта, мы бессильно созерцали, как уничтожали наши дома. Мы стояли и смотрели: «Вот ваша сторона улицы загорелась, вот — наша…» Это был конец всему! Я пережила самые страшные дни моей жизни».
       Беспредел, учиненный в отношении Дуба-Юрта, привел в шок даже бойцов той армейской части, которую оставили в нем стоять. Заместитель командира в/ч 69771 подполковник С. Ларичев, увидев место своей новой дислокации и осознав, что именно он теперь будет глаза в глаза с обезумевшим от горя населением, пошел на совершенно не ординарный для федералов шаг — вместе с главой Яхъяевым и представителем МЧС России полковником Ю. Войченко составил акт «осмотра и совместного наблюдения села Дуба-Юрт в том, что проходящие через село колонны военной техники и находящийся в них личный состав систематически грабят и поджигают дома мирных жителей…» Под этим беспрецедентным для нынешней войны протоколом — печать даже не Яхъяева, а в/ч 69771!
       Думаете, помогло? И кто-то из военных прокуроров, приезжавших в Дуба-Юрт «для проверки изложенных фактов», повел речь о принципиальном — компенсациях за армейское мародерство? Или добился суда — силою данных им высоких полномочий?
       Нет. Мы — страна, не переносящая такие знаки препинания, как «точки». У нас никогда не получается «завершенки». В делах — вечная беременность, а потому — беспросветность. Дубаюртовцы понимают, что никакого конца не будет, надеяться не на кого. А сами — бессильны. Вот еще в чем причина, почему собравшийся в Чири-Юрте народ настолько сдал морально.
       Ну куда теперь идти Раисе, матери немых подростков-инвалидов? И изголодавшейся Хазимат? Поставьте себя на их место и подумайте: а вы лично остались бы людьми с большой буквы в подобных обстоятельствах? Когда все превращено в пепел? Фотографии, семейные реликвии, посуда, мебель, судьба? А бандиты все равно ушли в горы! И солдат, обливавший соляркой дом Хазимат, упустил этих боевиков потому, что был занят тем, что тырил у нее, санитарки детской поликлиники с двадцатилетним стажем, все что плохо лежало!
       Что дальше делать с Чечней? Сегодня много пересудов вокруг «мирных переговоров» с Масхадовым. Какие-то дискуссии, точки зрения… Но ведь это все уже пустое — снова случилось фатальное опоздание. Упущен момент, когда с кем-то одним можно было вести разговор обо всем народе. И теперь в Чечне, где разрушена основа его жизни и каждый только сам по себе, предстоит договариваться с этим каждым в отдельности. Беседы за Круглым столом с Масхадовым могут быть только о личной судьбе Масхадова. С Гелаевым — о перспективах Гелаева. И так далее, по цепочке. До Хазимат Гамбиевой и ее детей.

       P.S.
       За помощь в подготовке материала редакция благодарит бойцов Архангельского ОМОНа Д. Макеева, П. Велейкина и Д. Сухарева, а также отдел по работе с перемещенными лицами временной администрации Чеченской Республики

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Чечня
       07.08.2000