ДЕСЯТЫЙ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ДЕСЯТЫЙ
Вы не знаете самого страшного о чеченской войне

       Получилось так: в редакцию пришел Александр Ширин, 20-летний студент теперь уже третьего курса Текстильного института в Москве. Попросил рассказать, как погиб на войне его лучший друг Женя Никонов.
       Были два закадычных товарища в селе Крутиха Алтайского края: один поступил в институт, другой пошел в армию. И когда Саша готовился сдавать сессию за второй курс, Женя оказался одним из тех, кто 11 мая погиб во время расстрела колонны внутренних войск на горной дороге вдоль границы Чечни и Ингушетии. Расследуя причины этой трагедии, я обнаружила множество личных вещей погибших, не нужных тогда никому. Они валялись тут и там в горной чащобе, я собрала их и привезла в Москву. Конечно, написала, что родные и близкие, если захотят, могут забрать все из редакции. Потом сказала об этом же по телевидению, в программе НТВ «Забытый полк»

       Вот Александр Ширин и пришел. И сказал:
       — Хочу знать, как все случилось 11 мая.
       — Вам не будет от этого лучше.
       — Вытерплю.
       Что ж, сели. Поговорили о халатности и предательстве на войне. О том, что о готовящейся засаде на месте грядущего расстрела знали все высокие военные чины. Знали и за трое суток до трагедии, и за несколько часов, когда боевики уже были на месте, обустраиваясь в свежевырытых окопах. И вопреки всякой логике отцы-командиры пустили-таки колонну с солдатами по их последнему маршруту.
       Сначала мы с Сашей смотрели друг другу в глаза. Он сказал, что уж очень маленький «цинк», гроб, привезли с Женей домой, в село. У Саши в глазах не было слез. Немые. Стариковские. Сухие. Будто и он погиб вместе с Женей.
       Потом глаза стали наполняться влагой, и Саша опустил голову:
       — Как так можно было... Ведь знали все... Скажите, ну как?
       — Война. Никто никого не жалеет.
       — Но поймите, ведь он был один у мамы, у тети Нади...
       Саша уперся подбородком в грудь и спрятал от мира глаза. И только тогда, когда он опустил голову, я увидела: коротко стриженная Сашина голова — седая. Вся. Кроме висков.
       — Почему так рано побелел? Наследственное? Родители седые?
       — Нет. Я поседел за этот год — восемь друзей, друг за другом, погибли в Чечне. Женя как раз был восьмым по счету. А девятый, хотя и вернулся в село живым, но, пишут ребята, сам не свой. Тоже седой, не спит, нервный, на каждый звук вскакивает. Сейчас в Грозном мой двоюродный брат солдатом. Командировка на девять месяцев... Вот и седина.
       Парень быстро встал, взял пакет с обгорелой тельняшкой, закопченной солдатской кружкой, горстку обгоревшего камуфляжа... Сказал, вымучив улыбку: «Спасибо за вещи».
       И ушел в мир, который против него.
       С того момента протарахтело мимо несколько наших суетных московских суток. И не отлегло. Думаю об Александре Ширине каждую минуту. Совсем не могу забыться. Не сплю. Совсем худо вечерами. От одной простой мысли: седому юноше уже ничем не помочь. Осталась лишь одна надежда приостановить этот его бег к внутренней старости — прекратить бессмысленную бойню на Северном Кавказе, и тогда двоюродный Сашин брат, «десятый», обязательно вернется живым.
       В интеллигентской среде сегодня много разговоров о признаках трансформации страны в режим. Каковы же они, эти черты? Мы хотим знать, чтобы не ошибиться: стоит уже беспокоиться или еще погодить. У меня теперь свой отсчет. Самый яркий символ подступающего режима — это седина двадцатилетних, когда всего за один военный год они стали безвозвратно одинокими. Когда, приехав домой, надо целых восемь раз сходить в гости к осиротевшим родителям.
       И посетить восемь свежих могил на кладбище. И восемь раз выпить не чокаясь.
       И видеть траур восьми невест...
       И приколоть над своим письменным столом восемь фотографий — и осознать, что рядом ни на какие другие не хватает места.
       Их ведь уже восемь, а ты уже один.
       Жертва войны, на которой никогда не был.
       Увеличивается степень одиночества. Для кремлевских, как и для басаевских и хаттабовских, нет ни Жени, ни Саши. Ни за сгоревшего рядового Никонова, ни за седого студента Ширина ни перед кем никому не предстоит держать ответ. И поэтому такой темный год на нашем дворе.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       13.07.2000