АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
  
Анна Степановна Политковская

  
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

Скачать книгу «Путинская Россия»

Скачать специальный выпуск

МОЙ СЫНОЧЕК ВОЕВАЛ. А ДОМА ЗАСТРЕЛИЛСЯ…
В России, переживающей вторую войну подряд, так и нет реабилитационных центров для тех, кто прошел через Чечню
       
       В стране новая большая беда: по долам и весям вовсю гуляет синдром войны. С Северного Кавказа возвращаются тысячи людей, которым совершенно некуда деться от своих тяжелых воспоминаний — этого пожизненного заключения для тех, кто побывал на войне.
       Вот только одно письмо, и только от одной из матерей. Увы, письмо — в пустой след. Когда ничего уже нельзя исправить
       
       «Пишет вам мать четверых детей, чтобы поделиться своим горем. Моего старшего сына, Моисеева Игоря Викторовича, призвали весной 1998 года в армию. Попал он на Северный Кавказ. Во время службы ему многое пришлось пережить — и «дедовщину», и издевательства, но он прошел через это, как и многие молоденькие пацаны. А тут — проклятая война в Чечне. С 19 июля по 22 декабря мой сыночек проходил службу в районе боевых действий. Прошел мой сынок свой боевой путь — и даже не был ранен, но очень многое ему пришлось пережить. 9 февраля я встретила своего сыночка — он приехал домой, где мы его так ждали.
       Но его я не узнала... Нет, внешне он не изменился — в нем, видно, произошел душевный надлом. Он редко улыбался, стал замкнутым, ночами вскрикивал, просыпался весь в поту. И часто плакал. Все говорил: «Мама, мне стыдно перед друзьями, которые там погибли, что я пришел живой и здоровый, а они не дожили». Я старалась успокоить его: «Сыночек, ты теперь должен жить за себя и своих друзей...» Но он часто уединялся, слушал музыку — песни про Чечню. И все думал о чем-то. Я часто говорила ему: «Сыночек, не держи в себе, расскажи мне, поделись...» Но он отвечал только: «Мама, все нормально».
       И вот наступил тот страшный день. 21 апреля мой сыночек застрелился. Боже мой, что мне пришлось пережить — одному Богу известно. Хоронили моего сыночка всем поселком, он ведь родился здесь и вырос, и его все любили. Помогли мне в похоронах — низкий всем поклон. Я ведь живу одна, без мужа, а теперь вот потеряла и сыночка, думая, что он будет опорой в старости.
       У меня просьба: помогите получить деньги, что должны были выплатить моему сыну за участие в боевых действиях. Но прошу вас, не осудите меня, что я прошу это для своих нужд. Нет, я просто хочу поставить памятник на его могилку. Ведь деньги предназначались ему при жизни, так пусть хоть могилку моему сыночку сделаю — он это заслужил. Я знаю, люди не любят самоубийц, но мой сыночек не мог жить с такой ношей на душе. Я его, как мать, прощаю. Думаю, Бог тоже простит.
       Перед тем, как демобилизоваться, в своей части мой сын получил часть денег. (Служил он в в/ч 3655, Ростовская обл., Октябрьский р-н, п/о Казачьи Лагеря, командир — подполковник
       И. В. Дральщиков.) При жизни мне сынок говорил, что эти деньги — за один месяц, и все ждал, когда придут остальные, хотя надежды, что он их получит, у него не было... Извините за назойливость и сумбурное письмо. Но я от горя просто как отупевшая... Хакасия, Аскизский район, п. Бирикчуль-1, ул. Северная, 20, Моисеева Елена Георгиевна».
       
Рисунок С. Аруханова        Итак, на краю Сибири, в далекой хакасской деревне, число жертв второй чеченской войны увеличилось ровно на одну. Чем можно было помочь Игорю Моисееву, сумевшему выдержать в нашей мирной жизни всего-то два с половиной месяца? И главное, кто это должен был сделать? Где? Прокомментировать трагедию семьи рядового Моисеева мы попросили Виталия Гилода, заведующего кризисным стационаром на базе 20-й столичной клинической городской больницы. Врачи этого уникального отделения накопили большой опыт вывода из жизненных тупиков тех, кто на себе испытал войну.
       — Могу сразу сказать следующее: судя по описаниям, это типичная послевоенная депрессия. Ничего необычного. И если бы парень вовремя пришел к нам, потребовались бы всего 3—4 недели лечения — и он бы остался жив.
       — Извините, но как он, собственно, мог к вам прийти?.. Где — вы! А где — Хакасия!
       — Теоретически мы существуем под «крышей» Минздрава, и поэтому в отделение может попасть каждый, кто того пожелает, приехав из любой точки России в Москву. И для всех лечение будет бесплатным, без постановки на учет и даже вовсе анонимным — для защиты пациента мы можем его госпитализировать под другой фамилией, если он того хочет. Главное — желание человека получить помощь.
       — Предлагаю посмотреть правде в глаза: даже если подобное желание созрело, безденежный солдат или офицер, вернувшись в свой далекий город или деревню, не в состоянии ехать в столицу, чтобы рассказать вам о своей душевной боли... Собственно, и в Москве далеко не все знают о вашем существовании. Сколько же по стране суицидологов, способных работать с пришедшими из Чечни воинами? Где они ведут прием, в каких городах? Сколько стационаров, аналогичных вашему? В конце концов, сколько там коек, готовых к приему таких пациентов?
       — Даже если в Москве наберется тридцать-сорок суицидологов, будет хорошо. Еще: существуют соответствующие службы при МВД и Министерстве обороны, которые ведут хоть какую-то работу в этом направлении. Однако, насколько мне известно, военные (особенно офицеры) туда предпочитают не обращаться, боясь осложнений по службе. Что касается кризисных стационаров, то в Москве наш — единственный. На 60 коек. По стране таких коек около 200. Стационары есть еще в Новосибирске и Санкт-Петербурге. Этого количества, естественно, совершенно недостаточно. С войны ведь возвращаются сотни тысяч. Постоянная группировка на Северном Кавказе — до 100 тысяч солдат и офицеров.
       — Как известно, мы — страна энтузиастов. Когда ничего нет, выезжаем на подвижничестве единиц. Знаете ли вы сегодня среди коллег-психиатров таких энтузиастов, которые, понимая проблему, уже разворачивают реабилитационные центры и стационары для тех, кто прошел через Чечню?
       — Я не знаю.
       — Сколько нужно времени офицеру или солдату, вернувшемуся с войны, чтобы стать обычным нормальным мирным человеком?
       — Ему нужна вся жизнь. Эти пациенты — навсегда. Те страшные переживания, которые они там испытали, так или иначе возвращаются. Даже если они пройдут лечение в стационаре, через некоторое время воспоминания вернутся. Определенные личностные характерологические особенности, которые укрепились в этих людях на войне, а также обида, которую они там пережили, дадут о себе знать не один раз.
       — Обида? На кого? И за что? Разве воевавшие не чувствуют себя прежде всего героями, и их проблема в том, что они не ощущают себя оцененными в обычной нашей жизни?
       — Нет, именно обида. Прежде всего за то, что вся страна живет в мире — а он воюет. Кто-то из приятелей не пошел в армию — а он пошел. Кого-то оставили в части — а его отправили в Чечню... С этими обидами предстоит справляться всю жизнь. И не только им самим, а также их родственникам и всему близкому кругу людей. Я уверен, консультации психолога и психотерапевта нужны не только солдатам, вернувшимся из Чечни, но и родным. Потому что и они очень боятся каждого следующего дня, живут со страхом. Многие не знают, как правильно повести себя, чтобы встретить и ничем не обидеть, чтобы не случилось страшного. Я хотел бы обратить внимание и на то, что любому человеку — не обязательно отвоевавшему, но и просто живущему либо прожившему некоторый период времени в условиях войны — обязательно нужна помощь психотерапевта. Вот несколько примеров.
       
       ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ ОТДЕЛЕНИЯ ВИТАЛИЯ ГИЛОДА
       
       Полковник
       Этот военный журналист пробыл в Чечне 16 суток. Участвовал в боевых действиях, в эксгумации захоронений, освобождении заложников. Повидал многое. Когда вернулся домой, стал вести себя так: ложился спать только под окном, объясняя, что так зона обстрела меньше. Кроме того, принялся усиленно готовить сына-школьника к обороне — рыл с ним блиндаж и окопы на даче, обучал ходить в камуфляже, строил блокпост. Все — абсолютно серьезно, уверяя ребенка, что война придет и на их дачу.
       По мнению врачей, психологически проблемы у полковника начались еще во время командировки в Чечню. По его рассказам, там он часто думал о будущем сына: например, не видел ничего плохого в том, что сам погибнет — тогда сын в армию не попадет...
       Никакие уговоры не помогали. Родные ничего сделать не смогли. И тогда жена привела его в кризисный стационар
       20-й больницы. Полковник понимал и сам, что с ним происходит неладное, что оказался в жизненном тупике и ему нужна помощь, но считал, что обращение к психотерапевту — слабость, недостойная мужчины. К тому же боялся пойти к своим ведомственным психологам, потому что это могло сказаться на его дальнейшей карьере.
       Что это? Полковник тяжело болен? Нет, у него типичное стрессовое расстройство, которое нуждается в психологической помощи. Ему необходимо пробыть в стационаре не более пяти недель, а дальше бывать у психотерапевта по мере надобности. Однако без специального реабилитационного курса полковник мог бы закончить весьма дурно.
       
       Юноша-чеченец
       Этому парню из Чечни — чуть больше двадцати. В течение последних трех лет он практически не спал, потому что остался единственным мужчиной в семье, где у него — три сестры. Так вот, юноша их охранял, боясь, что кого-то из девушек своруют в заложники. Так продолжалось, пока не приехали в гости родственники, живущие в Москве. Они поняли, что с парнем совсем плохо: он уже стал сильно задумываться, как бы уйти из этой жизни, душевных сил охранять сестер не хватало. Родственники увезли юношу в Москву и привели в больницу. Он пролежал тут пять недель, только что выписался. Находится на поддерживающей терапии. Однако врачи не слишком оптимистичны — пациент должен был отправиться обратно в Чечню, а для него это большой вред. Им ясно, что в той обстановке обострение состояния неизбежно.
       
       Мальчик
       Его мать была главой администрации одного из сельских районов Чечни. Кому-то не угодила, и несколько месяцев семья жила под угрозой, что всех вот-вот убьют. Наконец, не в силах более сносить напряжение, семья перебралась в подмосковные Мытищи. Однако и после отъезда из Чечни мальчик не выправился — продолжал ощущать постоянные страхи, стрессы, тяжело болел физически. Наконец выздоровел и пошел в школу.
       К сожалению, там он столкнулся с тем, что его не принимают в классе, — дети били мальчика потому, что он чеченец. Мальчик был вынужден постоянно защищаться. А так как был очень физически слабым и худеньким, дрался головой — разбегался и бил головой своих обидчиков. Естественно, по истечении некоторого времени у мальчика оказалось несколько черепно-мозговых травм. А сутью его характера стали упорная агрессивность и необщительность. Даже находясь в отделении, среди людей, которые хотели ему помочь, он практически ни с кем не разговаривал. С большим трудом — лишь с психологом.
       Вышел мальчик из больницы в удовлетворительном состоянии. Но, по мнению врачей, за несколько лет предыдущей жизни у него уже сформировалось стойкое психопатическое расстройство личности с ярко выраженной эмоциональной неустойчивостью. Суть расстройства в том, что мальчик агрессивен абсолютно ко всему в мире. Отсюда и неблагоприятный прогноз: если он будет принимать лекарства и наблюдаться у психотерапевта много лет подряд, то шанс помочь остался. Если нет — общество может потерять мальчика как социально адаптированную личность.
       
       Солдатик с блокпоста
       Он приехал в Москву в отпуск и поступил в больницу с обширным фурункулезом голени — это помимо постоянно тревожного психологического состояния. Дело в том, что солдат несколько месяцев простоял на блокпосту без смены — ни переобуться, ни переодеться, ноги стали гнить. И вот ему дали отпуск, он приехал домой, и тут расслабился. Наступила декомпенсация — произошел психологический надлом. Отпускник впал в тревожно-депрессивное состояние — он стал постоянно ждать опасности, следил за обстановкой вокруг себя, везде и всегда. То есть он продолжал быть на блокпосту и в Москве. В ходе лечения врачи отделения обратились в его воинскую часть с предложением о комиссации — они уверены, что «его» война закончилась и ему больше нельзя доверять оружия. Но не потому, что он агрессивен по отношению к действительности, его так и не покидает «состояние блокпоста», у солдатика на много лет страх перед всем, он хочет защищаться всегда и везде. Он перенес свой страх перед бандитами на весь остальной мир, и ему предстоит долгое возвращение в нормальную действительность.
       — Итак, нашей стране остро требуются тысячи суицидологов?
       — Да.
       К словам доктора Гилода необходимо кое-что добавить. А точнее, расставить точки над «i».
       Во-первых, реабилитация людей, прошедших Чечню, продолжает оставаться их глубоко личным делом. Недопустимо личным. Не государства. Не страны. Проблемой их собственной биографии. Случайностью. Русской рулеткой: повезло — нашел врача, не повезло — застрелился.
       Во-вторых, обществу, по недомыслию его и легкомыслию, — на все это плевать. Генералам — плевать. Правительству, ведущему войну, — плевать. Минздравовскому чиновничеству — тоже плевать. Стыдно сказать, но доходит до того, что Гилоду приходится платить из своего собственного дырявого кармана врача горбольницы, дабы поместить в широкодоступные источники рекламу о кризисном стационаре! Минздрав, ау? Ты где, черная кошка в темной комнате? Невозможно понять, почему это ведомство, ответственное за здоровье нации в целом, не бьет сейчас во все колокола, не бомбардирует военные госпитали и штаб Объединенной группировки данными о том, куда стоит прямиком направлять демобилизованных солдат!
       В-третьих, наше безжалостное общество даже не ощущает опасности в свой собственный адрес. А психиатры говорят: ни один военный, отслуживший в Чечне, ни один гражданский человек, ставший свидетелем войны, не должен возвращаться в мирную жизнь прямиком и на поезде. Только через реабилитационные центры. Потому что они ВСЕ НЕЗДОРОВЫ, даже если считают себя абсолютно здоровыми, сильными, смелыми и т. д. ПРЕДСТАВЬТЕ, СОТНИ ТЫСЯЧ НЕЗДОРОВЫХ ЛЮДЕЙ! ГОРОДА ПСИХИЧЕСКИ НЕЗДОРОВЫХ! И если отсутствует медицинская реабилитация, ею становятся, в лучшем случае, водка и наркотики. В худшем — стрельба не только на войне, но и там, где ее нет.
       Что в результате? В государстве нарисовалась абсурдная коллизия, когда люди не могут узнать, где им способны помочь, чтобы они не были опасны обществу и себе.
       И это все вместе — преступление. И в нем есть конкретные виновные. И мы все в этом преступлении соучаствуем. Причем в тот момент, когда стало абсолютно очевидным, что «беременность не рассосется», что не пронесет. Кровь Игоря Моисеева — на наших руках.
       
       P.S.
       Что же касается денег, о которых просит Елена Георгиевна Моисеева, то сообщаем следующее: редакция передала ее письмо генерал-лейтенанту Станиславу Кавуну, заместителю командующего внутренними войсками МВД РФ. Он обещал разобраться и принять меры. Будем ждать результата.
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       29.06.2000

2006 © «НОВАЯ ГАЗЕТА»