АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
  
Анна Степановна Политковская

  
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

Скачать книгу «Путинская Россия»

Скачать специальный выпуск

ДЕДСКИЕ ИГРЫ
Дедовщина в армии — это ресурс управления. Терять его не желает никто. Кроме солдат
       
       Очередное душераздирающее солдатское письмо. Очередной распоясавшийся садист в казарме. И в который раз — один и тот же вопрос: так кто правит бал за высоким военным забором? Некоторые уверены, что это все-таки генералы, красиво «поющие» по телевизору. Другие твердят: нет, это средние офицеры, армейские «тягловые лошади». Но спроси солдата, любого из сотен тысяч: «Кого вы больше всего боитесь? Кто страшнее пули?» И вы получите ответ: «Контрактника. Ротного старшину».
       
       Итак, наемник. Якобы профессионал. Новый утверждающийся класс отечественной военной машины, за приход которого в армию ратовали, казалось бы, все. Но как часто у нас бывает: мечтали об одном — а вышел суп с котом. Контрактники взвинтили дедовщину в армии на небывалую доселе высоту. Именно на их совести — мародерства и зверства, творимые в Чечне. Подавляющее большинство контрактников приходят в армию не из любви к военному искусству, а от злости за свою неудавшуюся жизнь. За то, что нет работы, а безденежье и нищета унизили настолько, что хоть удавись. Приходят, чтобы не удавиться, — и давят тех, кто слабее их.
       ...В комнату выдвинулся розовощекий разъевшийся битюг в камуфляже. Плечи широченные. Кулаки объемные. Надраенная бляха на пузе. Бритый широкоскулый череп в обрамлении волевых ушных раковин. Человекообразные глазницы, в них — зрачки. Все вроде на месте. Кроме одного: то, что из-под надбровных дуг обычно сияет нездешним светом, выдавая наружу человеческую суть, в этом случае странным образом отсутствовало, не источая миру ничего — ни добра, ни мира, ни злобы, ни греха. Полная пустота, немота и глухота.
       — И сколько у вас в подчинении солдат?
       — Сейчас — 36, — сквозь зубы и узкую щель в сжатых губах был ответ напрягшегося битюга. По документам — прапорщика Казначеева Александра Николаевича, старшины инженерно-саперной роты воинской части № 3500, входящей в дивизию оперативного назначения внутренних войск МВД России (ДОН, или бывшая знаменитая дивизия имени Дзержинского, дислоцированная неподалеку от подмосковного поселка Балашиха).
       Мы с Казначеевым встретились не просто так. У нас есть повод. Вот он:
       «Когда мы приехали из учебки, рота была на полевом выезде и старшим оставался прапорщик Казначеев. Он не давал нам вздохнуть спокойно. Издевался над нами, как хотел. Например, брал себе порцию обеда, а нам говорил, чтобы мы сидели и не ели. Но потом, когда он поест, давал нам пять минут, чтобы съели и первое, и второе. Он смотрел, как мы обжигались горячим супом, — сидел и улыбался. Вообще, по-моему, он настоящий садист. Когда мы возвращались в роту, он заставлял нас бежать обратно в столовую за мясом для него».
       Как вы догадались, это солдатское письмо. И подобных — не одно. Вот следующее:
       «...А прапорщик Казначеев — старшина роты называется — как напьется (обычно это бывало ночью) и начинает над нами издеваться. Заставляет отжиматься, а пока мы отжимаемся, ходит по нам взад и вперед. Попробуй не выдержи его! Если упадешь, он начинает тебя и ногами, и руками бить по всему телу... Или вот еще: спят все ночью, а он подойдет, кровать перевернет и начинает избивать.
       Он нам пригрозил: если кто его сдаст, что издевается над нами, так он лучше убьет того и отсидит... А бывали случаи: ставил «на крокодила». Это когда кулаками держишься за дужку кровати и ногами становишься на другую дужку. И тебя зажигалками палят, как свинью. А ты терпи сквозь зубы. Попробуй упади — совсем убьет».
       — Ну за что вы их так?
       — Я... Нет... — Бравый Казначеев, но канючит. И это все, что он выдавливает из себя, развернув череп к окну, — «геройства» хватает лишь на зависимых.
       Однако чем дальше, тем поганее. Казначеев принимается вымаливать себе подачку сострадания, думая, что никто этого не замечает. Прибедняется пошло, по-нашенски: весь-то он разнесчастный, потому что жизнь такая, родом из нищей Тамбовской области, где нечем заняться, и мама давно зарплату не получает, и папа не работает... Финал — как по нотам: если уволят, талдычит Казначеев, все потеряет, ЧЕЛОВЕКОМ перестанет себя чувствовать...
       А сейчас? Неужели думает, что ЧЕЛОВЕК?
       — Хорошо. Тогда расскажите, какого солдата лично вы считаете хорошим? А какого — плохим, а значит, достойным вашего «воспитания»?
       И тут Казначеев даже вроде бы принимается думать. Долго, уныло, тяжко. Казначеев деревенеет. Судорога презрительной гримаски передергивает верхнюю губу, заставляя ползти ее к носу. Так будет всегда, когда разговор с Казначеевым пойдет не о Казначееве лично, а о подневольных ему солдатах. У прапорщика очевиден особый рефлекторный оскал.
       — Может, вы хоть в Чечне побывали?
       Оказывается, и этого нет. Просто ненавидит солдат — пыль и смрад под своими сапогами. И все. Просто — садист. И больше ничего. И никаких тайн. В 1998 году после срочной службы Казначеев заключил контракт с внутренними войсками и остался прапорщиком в той же роте и дивизии, где находился с 96-го по 98-й. Очень ему понравилось быть «дедом», а этой особенности характера никто тогда не заметил.
       Возраст? Только 22 года. А тянет на 30. И даже побольше. Типичный человек без возраста — глаза-то одноклеточные. Стенообразные.
       Характеристики по службе? Исполнителен, выдержан, четок. Не подкопаться. «Лучше не бывает, — итожит временно исполняющий обязанности заместителя командира полка по работе с личным составом майор Александр Зубов. — Солдат в руках держит».
       И больше их ничегошеньки не волнует.
       А если все-таки поглубже? То, о чем сплошь и рядом спрашивают в письмах матери солдат, сбежавших из казарм от садистских побоев сержантов и прапорщиков: «Откуда ТАКИХ у вас там понабирали?»
       Что касается Казначеева, то он — типичный представитель своего времени и пространства. Родился и вырос при «зоне» — в селе Кулеватово Тамбовской области, где «градообразующим предприятием», если так можно выразиться, является колония. И уже несколько поколений кулеватовцев — это либо вертухаи, либо ожидающие свою очередь за дефицитным рабочим местом вертухая, либо члены их семей. Воспитание? Соответственное, специфическое. Отсюда и реакции Казначеева. И «крокодил». И... Умом все понимаешь — к слому нынешних веков многодесятилетними селекциями страна-лагерь народила подобного Казначееву «материала» в таких количествах, что людям теперь совсем некуда деваться...
       А сердце? Чего требует оно? Конечно, порядка. В самом деле, не главный же в полку и дивизии этот самый Казначеев? Где остальные офицеры, ау?
       В постоянном рабочем контакте с Казначеевым — двое. Это вышеупомянутый майор ЗУБОВ и Павел ЗАХАРОВ, старший лейтенант двадцати пяти лет, командир роты. Оба уверены, что хотя у прапорщика маловат опыт общения с людьми, увольнять его не надо. Поскольку положительные качества — безотказность и трудолюбие — превышают отрицательные.
       — Но солдаты-то бегут?
       В глазах у офицеров — полнейший пофигизм. Старший лейтенант Захаров пускается в разъяснения, а лучше бы уж молчал. Солдаты, по Захарову, сплошь очень плохие люди, служить не желают, идут на всяческие ухищрения — вены режут, в петлю лезут, стреляются... Только чтобы добиться своего — досрочно распроститься и с ним, старшим лейтенантом Захаровым, и с полком, и с Казначеевым. Думаете, в речах Захарова есть намек на то, что, быть может, солдаты бегут не потому, что сами плохи, а потому, что Захаров с Казначеевым дурны?..
       Если двигаться по иерархии, то следующий на лестнице — замполит дивизии. Именно он может или раз и навсегда поставить Казначеева на место и тем самым спасти солдат от дальнейших измывательств, или требовать увольнения прапорщика.
       Полковник Григорий КОРЯК, заместитель командира ДОНа по работе с личным составом, пошел вторым путем. Однако он зовет посмотреть правде в глаза — уволить Казначеева можно, но нет никакой гарантии от будущих ошибок. Причину Коряк видит в зарплате — прапорщику-контрактнику полагается две тысячи рублей, и именно это не дает возможности заниматься отбором людей на должность старшины роты. Стоит напомнить, что в пяти минутах ходьбы от расположения в/ч 3500 и от штаба дивизии — забор Главного клинического госпиталя внутренних войск МВД России. За ним — высококлассные врачи, с образованием, опытом, именами, со степенями — и часто с той же самой зарплатой в две тысячи, что у выпускника сельского ПТУ Казначеева. И пациенты, полностью зависимые от врачей. Но разве кто-нибудь позволяет себе вымещать на больных обиды на страну, поставившую их в тяжелое жизненное положение?
       Впрочем, имеется в дивизии и своя прокуратура. Руководит ею Тельман Владиян, который и до этих солдатских писем был в курсе злодеяний Казначеева и даже пытался возбудить уголовное дело против него. Да неудачно — прокуратура, независимая наша, просто получила по носу. Командир полка (в/ч 3500) Александр СОЛОВЬЕВ категорически отказал в таком возбуждении. И плевать ему, что тем самым он, полковник, полностью согласился с системой жизненных ценностей садиста-прапорщика.
       Вот тут-то и часть ответа на вопрос, который постоянно задают солдатские матери: когда же прекратится разгул в казармах? До тех пор, пока в Вооруженных Силах сохраняется положение, когда командир подразделения считается так называемым «органом дознания» в нем, а значит, только от него (прокурор может дать совет, не более) зависят юридические последствия и будущее подчиненных, причем что бы они ни совершили — ни о каком искоренении садизма и речи быть не может! Уже третья Дума подряд пытается изменить статус командира как «органа дознания» — и все не впрок, военные ведомства стоят на своем, не желая терять «юридического суверенитета».
       А посему? Дивизионная прокуратура, формально подчиняющаяся главному военному прокурору России, а на деле — строевым полковникам, утерлась и забыла о Казначееве до следующего избитого солдата. Солдаты же, подвергшиеся казначеевской «обработке», выдержки из писем которых и заставили пойти на знакомство с прапорщиком-садистом, не вынеся издевательств, ушли из части, о чем сразу же сообщили в военную прокуратуру с просьбой перевести их дослуживать в любую другую часть, после чего были возвращены обратно, под светлы очи Казначеева и иже с ним Захарова, Зубова, Соловьева. Именно поэтому мы и не имеем права оглашать их фамилии, пока не убедимся, что солдат все-таки перевели подальше от их мучителей.
       Солдатская дорога — от призыва, сквозь строй казначеевых, до самоубийства — бывает слишком коротка, в любой момент и вовсе рискует оборваться. Читайте выдержки из письма Риммы Александровны Цветковой из Вологды, бабушки Алексея Цветкова, бывшего рядового в/ч 3419 (в составе того же ДОНа), продержавшегося в армии только 100 суток, по истечении которых застрелился.
       «Детей хоронить очень тяжело, а внуков в десять раз тяжелее. Да еще убитых не знаешь за что... Я не понимаю, почему наши дети отданы на растерзание этим садистам? Где же в это время бывают господа офицеры? Или их теперь не стало?.. Алеша писал друзьям, что надо 130 раз отжаться в бронежилете, а затем бьют дубинками по ягодицам, ногам, да так, что глаза от боли вылезают. За что? До просто так — например, показалось, медленно одевается. Бьет старший. Наотмашь, ребром ладони по шее... В результате привезли нашего милого Алешеньку в цинковом гробу, без окна... Так что же творится в армии? Если бы он погиб в «горячей точке», я бы не сердцем, а умом могла себя успокоить, что такая, видимо, доля у мужчин — гибнуть за чьи-то ошибки. А тут — за что... Мы им отдали единственного мальчика — спокойного, здорового человека. А они — что нам вернули?.. До тех пор будут к вам ходить такие письма, пока командиры частей, рот не будут нести персональную ответственность за гибель наших мальчиков... А пока командирам — что им до наших слез. Не их детей убивают, не над ними издеваются. Я пишу не потому, что мне нужно кому-то рассказать об этом, а потому, что вот уже четыре месяца идет следствие — сначала вел один следователь, теперь другой, а там, может, передадут третьему. За это время не с кем будет разговаривать — кто в отставку уйдет, кто сбежит. И так не с кого будет спросить за смерть нашего Алеши. Я прошу вас — помогите нам, и пусть зло будет наказано...»
       Бабушка Римма Александровна сказала все. Добавить нечего. Десять лет журналисты и комитеты солдатских матерей, взывая к власти, истово и неистово повторяют: да остановите же произвол в армии! Гибнет целое следующее поколение!.. И что изменилось? К «дедам», старослужащим добавились контрактники — эта новейшая прослойка и лицо «профессиональных» отечественных Вооруженных Сил. Именно они сегодня — главные герои страшных материнских писем.
       Однако у медали, именуемой казначеевщиной, есть и другая сторона. И она расчерчена надвое. На одной половинке — офицерство: казначеевыми неминуемо становятся все, кто не захотел остановить Казначеева. На другой половинке — солдаты, подвергшиеся истязаниям. Кем вернутся в наш гражданский мир те, кто выжил в мирной армии? Садистами, выпестованными садистом? Убийцами, воспитанными убийцей? Если не убит, так искалечен. Если не искалечен физически, то изуродован морально. Что им делать дальше — со своими специфическими знаниями о мире? Выбор не слишком велик — технология забвения пока не изобретена.
       — Зачем вы их так мучили, Александр Николаевич?
       — Я? Никогда. Никого. Я...
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       15.06.2000

2006 © «НОВАЯ ГАЗЕТА»