«НА САМОМ ДЕЛЕ ВОЙНА УЖАСНЕЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ…»

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

«НА САМОМ ДЕЛЕ ВОЙНА УЖАСНЕЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ…»
Чеченские старшеклассники — о своем новом, послевоенном, мировоззрении

       Подошла серьезная молодая девушка в строгом темном костюме, отглаженной блузке, Бог знает где в этих условиях еще и отбеленной, и пусть сильно запыленных, но все-таки черных туфлях на высоких каблуках. Учительница при исполнении? Девушка смотрелась совсем не так, как остальные женщины-беженки вокруг. И не по-военному. И не по-местному. И не по-лагерному.
       Дальше она удивила еще больше — в таком виде в поселок Серноводск пришла издалека. Сказала: «Я только что из Грозного».
       Это была Айна Наврузова, довоенная учительница грозненского лицея № 1 и аспирантка — выпускница Чеченского госуниверситета, представительница интеллектуальной элиты своей нации и республики. Айна вынула из огромной дорожной сумки стопку полуобгоревших листков. И объяснила, что сумела вынести из города, из своего заваленного подвала: третью часть, чудом уцелевшую, своей кандидатской диссертации, законченной как раз прошлым летом и назначенной к защите в Москве на прошлый же октябрь.
       — А какая тема была?
       — Сопоставительная филология русского и чеченского языков.
       Айна равнодушно смотрит на солнце и говорит, что теперь она вряд ли восстановит этот труд. Довольно быстро нас окружают люди. Им — по 16—18. Не больше. Но лица у всех особенные, будто им по тридцать и далее...
       Видно, они прекрасно знакомы друг с другом. Почти все — из 1-го лицея, а Айна — их учительница. Ее рассказ про руины Грозного не слишком задевает большинство этих «молодых стариков» — каждый день слушают подобное, и уже нет сильных эмоций.
       Мы стоим, будто в дыму, на умопомрачительно пыльной и продуваемой улице чеченского поселка Серноводск. Клубы вихрятся на уровне наших голов, и поэтому разговор быстро приобретает призрачный, туманный, тревожный и угрюмый — военный, как здесь и положено, привкус. Туфли учительницы Айны не спасают положение. Где-то далеко все так же, как и осенью, зимой и ранней весной, продолжают выполнять приказы тяжелые орудия. А поближе стучат автоматные очереди, будто папа Карло столярничает деревом по дереву.
       Под этакий аккомпанемент ученики Айны быстро находят зажигающую их тему разговора. Это — их собственное мировоззрение. Они его называют «послевоенным», горячатся, закипают и настаивают, что мечтают быть услышанными в России. Говорю: «Подавляющее большинство читателей нашей газеты не побывают в Серноводске, а в ближайшее время уж точно. И не поговорят с вами».
       И тогда мы договариваемся о компромиссе. Взрослые ученики Айны — это новое поколение страны, пережившее уже две войны, согласны перевести важный для них разговор в эпистолярное русло.
       Вскоре у меня в руках 22 письменных крика, обращенных к читателям «Новой газеты». На одну и ту же тему «Мое мировоззрение до и после войны».
       Для справки: где все происходило. Серноводск — это бывший курортный (тут природные сероводородные ванны) поселок в той части Чечни, что ближе к Ингушетии. С самого начала нынешней войны тысячным потоком сюда шли беженцы из других районов республики. Часть из них позже двинулась и осела в Ингушетии. Но несколько тысяч решили остаться пережидать лихолетье именно в Серноводске. Среди этих тысяч — и те бывшие старшеклассники из лицея № 1, с чьей точкой зрения вы сейчас познакомитесь.


       Раньше я верила в добро...
       ЛУИЗА ЗАКРАИЛОВА (10 «А»):
       «Войну невозможно описать. Это когда больше всего на свете желаешь себе смерти. Мы не знали, что такое возможно. Сначала сидели в подвале. Но это было только начало. Потом закончилась вода. Мы установили очередь и, рискуя, вылезали за ней. Двоих сразу убило. Не вернулся и мой брат с дядей. Брату было 12 лет, и он никогда еще никому не сделал зла. А его убили ни за что.
       В тот день мне больше всего хотелось быть рядом с «боевиками», как их называют. Чтобы отомстить за брата, за дядю, за ребенка, который умер у меня на руках, так и не найдя свою мать. За всех невинно погибших.
       На 17-й день нашей подвальной жизни снаряд попал и туда. Я пишу об этом, и моя душа плачет. Но я не плачу слезами — мое сердце окаменело.
       ...Когда снаряд попал в подвал, многие потеряли сознание. И я тоже. Когда очнулась, увидела, что подвал стал меньше. Бетонная плита поделила его пополам и захоронила заживо 28 человек. Это было невыносимо — несколько дней слышать стоны умирающих за стеной людей! За что? Я не устаю задавать этот вопрос. В чем мы провинились?
       О Аллах, как я верила в добро, справедливость, людей. Я восхищалась Пушкиным, Толстым, Достоевским. Моими нравственными критериями были любовь, сострадание ко всем людям. Я любила всех людей.
       Что же теперь? Я думаю, в наше время появилась категория человека, подобная зверю, жаждущему крови. А теперь, вслед после их появления, и еще одна порода — жаждущих уже их крови. Это — я. Мои мечты, нравственные критерии, планы на будущее канули в пропасть. Я не та, что была до войны».

       Кино стало жизнью
       АМИНАТ ТЕМИРГЕРИЕВА:
       «Когда до войны я смотрела фильмы про войну, казалось, что все это люди придумывают. Но оказалось — правда. И теперь у нас все, как раньше в кино. И я теперь верю, что это не кино».

       ИНДИРА ДАЧАЕВА (9-й класс):
       «Как странно было раньше, когда говорили: «Война в Абхазии». Я и моя подруга думали — это просто перестрелка. Но оказалось, что это — ад.
       ...Кому нужна война, пусть оставят нас в покое. И воюют между собой где-нибудь подальше от людей».

       ЗАБУРА ХАДАТАЕВА:
       «Этот год я не забуду никогда. В ту ночь бомбили, сзывались тревоги и томился страх. И утром мы уехали из города. Не дай Аллах, еще такое увидеть нашему поколению. Даже в кино».

       Я пробежал свой дом
       МУРАД ОСЕПЬЯНЦ (8 «И»):
       «Когда мы приехали в Грозный, я сразу же пошел узнать, цел ли наш дом. Я даже пробежал последние шагов десять, хотел быстрее увидеть его. А потом понял, что пробежал мимо, — я не смог узнать свой дом. Я даже не верил, что здесь он был. Потом я пошел по городу. И не мог узнать свой город. Думаю, никто на земле не хотел бы не узнавать свой дом и город».

       ТАМЕРЛАН НАСРУДИНОВ (8 «И»):
       «Наша соседка осталась с мужем и всю войну просидела в подвале. Благодаря ей наша квартира осталась цела. Соседка тушила пожар, чем придется, — снегом и компотами.
       Везде в России были войны. Но нигде там так не бомбили города, как наш Грозный. Все новое вооружение было испытано на наших людях. Этого уже не забыть».

       ХЕДА КАТАЕВА:
       «Война — это жестокий мир, где нет пощады и сострадания к ближнему. Я никогда раньше не видела войну, и это оказалось очень трудно — пройти через нее. Наш дядя Сурко воевал, а папа и дяди Салман и Хамзат — нет. В селении Автуры жили мамины родные, они хоронили моего дядю. Он воевал, и его звали Автурхан. Он был честным и справедливым человеком».
       Вспомните — от нас зависит ваше будущее!

       ХАМЗАТ МУСАЕВ:
       «Мне не пришлось видеть, что происходило в городе в момент боевых действий, но их результаты я увидел. И это вызвало во мне лишь непонимание: почему взрослым людям не заняться строительством новых домов, школ, детсадов, больниц, интернатов, а не разрушать их? Ведь для того, чтобы разрушать, много ума не надо.
       Увидев результаты войны, увидев несчастных малолетних детей, просящих милостыню, я заявляю войне: НЕТ!!! Войны быть не должно. Я обращаюсь к тем, кто развязал войну. Прекратите! Вспомните о нас, МОЛОДЫХ, от которых зависит ВАШЕ будущее. Если вы Богом наделены разумом, прекратите войну».

       Горы и я не забудут
       СУЛИМ ЧАГАЕВ:
       «Горы этого никогда не забудут. Я родился в большом селении Старые Атаги. Оно расположено почти у самых гор. Издалека горные вершины смотрят на мой любимый город Грозный, где я живу. Безмолвные горы с болью смотрят на то, что сделала эта бессмысленная война с моим дорогим селом и городом. Половина села, которым гордился любой атагинец, в развалинах. Разрушены дома, школы. Многие без крова. А тем, кто развязал это, все нипочем.
       Улицы Грозного напоминают Хатынь, хотя я видел ее только на картинках. Но самое страшное — разрушены судьбы людей.
       Да, мы можем сказать о нашей боли, а горы молчат. Но они помнят все. Как нас высылали в 1944 году. Помнят страшную зиму 1995 года.
       ВСЕ помнят горы и никогда этого не забудут. Так же, как и я».

       Уезжать — не дело
       ЛАУРА ДЖАМАЛХАНОВА:
       «Здравствуй, далекий друг. Вы видите, в каком мы положении. Вы, наверное, смотрите по телевизору, как на глазах родителей убивают сыновей, или наоборот. А нам и телевизора не надо, чтобы на это смотреть. Все происходит на наших глазах.
       Вы, кто не на войне, только лишь думаете, что у нас ужасная война. На самом деле она ужаснее, чем вы думаете. Дальше писать не буду, а то заплачу.
       Теперь и я такого же мнения, как Шамиль Басаев. Он сказал: «Моя мечта — свободная независимая Чечня!»
       ...Не было среди нас единства, поэтому и случилось то, что случилось. Но и война ничему не научила многих чеченцев.
       Некоторые спасаются тем, что уезжают за границу. Уехать за рубеж — это не дело. Если и не сразу, то когда-нибудь все-таки потянет на родину. Но тогда уже будет стыдно показываться на глаза тем людям, которые или же воевали, или же бедствовали ради спасения Чечни.
       Я не уеду».

       ЮНУС ИДИГОВ (8 «Э»):
       «Это стихотворение я сочинил сам, когда ехал по одной из дорог Северного Кавказа в роли беженца. Это мое главное стихотворение.
       Чечня! Родина моя!
       И здесь сейчас идет война.
       И я как беженец сижу в укрытье.
       И я уже шесть часов жду,
       Когда же кончится бомбежка.
       Идет тяжелый бой
       За улицу Орджоникидзе.
       И «Град» палит,
       И бьют тяжелые орудья,
       И пулемет строчит из своего укрытья.
       Вот танк подбит,
       И экипаж бежит к ближайшему подъезду.
       Вот мина залепила в дом,
       И из него бегут солдаты,
       И моджахед пленит солдата.
       Идет война России и Чечни.
       Идет война большой страны
       И маленького брата.»

       Их же спросят внуки
       УМАР УМАЕВ (8 «М»):
       «Сколько жизней искалечила и унесла эта война, известно только Аллаху. Война против стариков, женщин и детей. Пусть президентам и министрам будет стыдно. Когда-нибудь у них спросят внуки, а им будет нечего ответить...
       Один из самолетов пулеметной очередью прострелил наш дом. Мы все побежали в подвал и чудом спаслись. Тогда мы еще думали, что это недоразумение — было самое начало войны. И родители нам говорили, что это скоро пройдет. Но вот продолжается по сей день... Я посчитал, что на этой войне мафия делает огромные деньги — по двадцать миллиардов в день. Эти люди, если они люди, конечно, не видят, скольких детей они оставили сиротами за свои двадцать миллиардов, сколько измученных молодых людей в фильтрационных лагерях остались калеками, сколько стариков остались без кормильцев.
       Человеческая жизнь оценивается в лишний ГОЛОС на президентских выборах. Только в каком измерении? Один ГОЛОС — десять смертей? Интересно, идут ли в счет оторванные руки и ноги маленьких детей? Сколько этих ручек и ножек потянул один бюллетень?
       Вот по телевизору началась очередная программа. Большое количество красиво одетых людей обсуждают проблему кошек и собак. Мне обидно. Я не могу сдержать слез. Хотя мне тоже интересно — я ведь люблю животных. Но мне непонятно, как так возможно: мы умираем, а они — о собачках! Мне не дает это покоя. Два часа назад стервятники сбросили на Чечню очередной смертоносный груз — это из теленовостей. Я жду этого нового груза с минуты на минуту. Меня мучает мысль: сколько же смертей за этим вылетом? Десять? Двадцать? А может, больше.
       Я выключаю телевизор. Я не могу смотреть передачу о страданиях животных. Потому что я не понимаю, что важнее для русских: жизнь чеченского подростка или московской собачки? Лично для меня жизнь каждого живого существа священна. Так меня учат мои родители. А для вас? Чему вас учили ваши родители?
       Ответ для меня ясен. Поэтому я жду своей очереди. Но я погибну не так, как вам хотелось бы, не на коленях. Я погибну Свободным Гражданином Свободной Независимой Чеченской Республики.
       В этой войне я не вижу победителей и побежденных. Мы все проиграли».

       Война не сделала нашу жизнь лучше
       НАИЛЬ ИСМАИЛОВ (8 «М»):
       «Война. Смерть. Голод. Ненависть. Все эти страшные слова стали действительностью. Раньше я видел фильмы, читал книги о войне и не знал, что это может произойти с нами. Ночные бомбежки, черное небо от пожаров превратили жизнь в кошмар. Много погибло людей, которые жили и никому не приносили зла. Как страшно остаться без крова.
       Раньше мы ходили в лицей и никогда не думали, что вдруг все изменится. Город — в руинах. Дороги — в воронках от снарядов. Почти каждый дом или разрушен, или пробит снарядом. Война не сделала нашу жизнь лучше, не принесла нам счастья. Это самое главное».

       Боевики — герои?
       АРТУР БАКРИЕВ (9 «И»):
       «Никто не хочет, чтобы война продолжалась. Это неравная война. Боевики в действительности защищали мою родину. И они не будут забыты нами. Ведь это герои Чеченской Республики, чеченской нации и в конце концов Кавказа».

       ХЕДА ШИТАЕВА (8 «М»):
       «Я думаю, во всем виновен сам НАШ НАРОД. Это Бог нас наказал за несправедливость, с которой мы жили.
       До войны я считала, что наш народ лучше».

       Постскриптума тут не будет. Разжевывать нечего. Получился жесткий разговор о принципах наших будущих взаимоотношений.
       Об одном, от себя, попросила учительница Айна Наврузова — судить переписку СТРОГО. Без всяких скидок на возраст. Потому что он у сегодняшней чеченской молодежи — преклонный, зрелый. Измерен войной. А не прожитыми веснами, как у всех.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Чечня
       27.04.2000