КЛЕТКА ДЛЯ БЕЖЕНЦА

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

КЛЕТКА ДЛЯ БЕЖЕНЦА
Российское средневековье в рамках антитеррористической кампании

       Вы заметили, что с приходом весны и выборов в нашем тридевятом царстве почти перестали писать о беженцах новой чеченской войны? Будто их, голодных и бездомных, числом почти в 300 тысяч человек (а это целый Новгород, Петрозаводск, Орел или Махачкала), больше нет, растворились во времени и пространстве...

       Не исключено, что большинство из нас даже не обратили внимания на сей весенний российский нюанс: нет раздражителей, и спокойнее пьется пиво...
       За минувшие семь с лишним месяцев, что длится война, Россия окончательно превратилась в территорию тотального наплевательства на беды ближнего — если он не той национальности, которая тебе лично по сердцу. Это и есть причина, почему положение вынужденных переселенцев, большая часть которых чеченцы, не только ничуть не улучшилось за последнее время — оно стало куда хуже. В палаточных лагерях, на недостроенных фермах, в разрушенных птичниках, гаражах, кладбищенских сторожках, трансформаторных будках, бывших заводских цехах и подвалах, разметанных по Ингушетии и Чечне, — везде, где можно было приткнуться, спасаясь от бомб, к весне вообще не осталось мало-мальски здоровых людей. А также денег, еды, надежд.
       Больны — все.
       Голодны — все.
       Нищие — все.
       Бездомные — все.
       Именно это — наша Родина, дружок. А не Москва. Не Кремлевский холм. Не Горки-9,10... 300 тысяч точно таких же, как мы — не зеленых, не розовых, не серо-буро-малиновых, с такими же носами, ногами и желудками, — не знают, на что им рассчитывать завтра. И через месяц. И дальше... Куда возвращаться, если некуда? Где достать хлеба и лекарств? Во что замотать новорожденного?
       Итак, на повестке — главный вопрос любой войны: в результате гражданская у нас осталась власть или образовалась военная? Если гражданская, то ОБЯЗАНА быть способной ОБУСТРОИТЬ именно ГРАЖДАНСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ. Не первый ведь день война! Но в чем тогда, скажите, — конкретном, реальном, осязаемом и обоняемом — сегодня выражается сила тех, кто взялся за управление так называемой новой мирной чеченской жизнью?
       Как видите, одни вопросы. А дальше читайте ответы — время ставить точки по их законным местам. И не швыряйтесь газетой, если лично вам они помешают допить свой утренний кофе. Напоминаем, если подзабыли: мы — граждане страны, ведущей кровопролитную войну на собственной территории. Со всеми вытекающими последствиями.

       Карьерные дети, стальные сердца
       На отвисших от бесконечного труда руках 30-летней грозненки Ларисы Бачаевой, матери шестерых детей, — двухлетний сын Рахман, человек без позвонков. Он все клонится куда-то, как молодая липа на сильном ветру, головенка не в ладах с тонкой жирафьей шейкой и то и дело опадает на грудь, а руки совершают маневры, логика которых неопределима. У Рахманчика (его так зовет Лариса) — детский церебральный паралич, тетрапарез и эписиндром. Все вместе. Для незнатоков: это очень больное дитя, требующее ежесекундного специального ухода, занятий, питания и особой среды обитания.
       Но Лариса с Рахманчиком — «карьерные» жители. А «Карьер» — территория, куда лучше не стремиться. Один из множества беженских лагерей на окраине ингушского города Карабулака с числом «посадочных мест» около тысячи. «Карьерные» лагерники оккупировали подсобки бывшего завода стройматериалов. Ларисе с Рахманчиком достался бетонный мешок с дырой в стене и в тесной компании с еще несколькими десятками грозненцев. Сутками, неделями и месяцами напролет у больного Рахманчика на голове — люди, люди, люди. Нет ни отдельного уголка, ни покоя, ни свежего воздуха, ни соков-витаминов... Ни-че-го. Из того, что требуется больному ДЦП. В подобной обстановке мальчику находиться категорически запрещено. Но кого это волнует? Кто помогает выжить инвалидам из беженских лагерей?
       — Я обращалась всюду в связи с болезнью сына. В местные больницы, в Минздрав, — отвечает Лариса нервно и колко. — Безрезультатно! В специальных лекарствах, которые Рахманчику надо принимать по строгой схеме, нам отказано. В переселении в лучшие условия — тоже. Я теряю и его...
       Недавно у Ларисы умерла двухмесячная дочка Седа, ее седьмой ребенок. Причина смерти необъективна — это тоже война и бегство из дома. Лариса родила Седу по дороге из Грозного в Ингушетию, в чеченском селении Гойты, при включенных фарах КамАЗа — так освещался импровизированный роддом для беженок.
       — Как только женщина разрешится — фары выключали... Экономили, — вспоминает Лариса. — А через полтора-два часа после родов уже надо уходить — кругом тогда были обстрелы.
       Из «роддома» Лариса перебралась в подвал. Вместе с шестью детьми — с Рахманчиком и с новорожденной спала на каких-то технических губках. Мерзли сильно. И воды совсем не было. От этого Седа и умерла: когда кормящую Ларису жажда доконала окончательно, она выбралась ночью из подвала и напилась из лужи (ХХ век. Действие происходит в Европе), а утром покормила дочку грудью, и к закату та скончалась с признаками тяжелой кишечной инфекции. Врачи? Их не было. Лекарства? Их тоже не было. Мать считает: в молоко из лужи попала какая-то зараза, и ослабленный от подвальной жизни организм Седы не справился.
       Сейчас Лариса производит впечатление неврастенички — она постоянно колотит своих старших детей. За все. Соседи по бетонному мешку пытаются ее урезонить, но Лариса невменяема — конечно, и от пережитого, но и от грядущего. Как матери смириться с тем, что вслед за Седой и жизнь ее Рахманчика пущена под откос? И, собственно, на каком основании? Почему?..
       Судьба семьи Бачаевых еще раз доказывает, что ВЛАСТЬ ЗАВРАЛАСЬ ДО ЧЕРТИКОВ. Она кормит всю страну словами. Вместо хлеба и лекарств — беженцам слова. И обещания хлеба и лекарств. Вместо дела — нам, остальным, — тоже лапша на уши. Послушайте новоиспеченного президентского представителя «по правам человека в Чечне» господина Владимира Каламанова! Того самого, ранее абсолютно не справившегося с обязанностями руководителя Федеральной миграционной службы, полностью завалившего порученный ему участок работы, о чем на собственной шкуре проинформирован каждый беженец этой войны.
       Так вот, господин Каламанов ныне рассказывает о том, что в беженских лагерях — комфорт и даже местами уют. О том, что медикаментов в достатке, хлеб чеченцы выкидывают в мусорные ямы от избытка, а «гуманитарным» маслом торгуют на базаре. Что жизнь в палатке хороша, и жить там хорошо, и поэтому уходить в Чечню никто не хочет...
       Но подумайте, если бы реальность действительно писалась ПО-КАЛАМАНОВСКИ — мучилась бы так сегодня Лариса?
       Попробуем-ка ответить. В Российской Федерации под эгидой войны создана и «успешно» функционирует система жесточайшего государственного обращения с вынужденными переселенцами из Чечни. И поэтому никто не ответит за смерть двухмесячной девочки и всех остальных младенцев, жертв войны. Более того, за эти смерти повысят в ранге! И нет места ребенку-инвалиду Рахману Бачаеву из Грозного в федеральных социальных программах. А в лагерях мы имеем дело лишь со следствиями выработанной идеологии.
       — Я мертвых этой войны считаю счастливыми, — с вызовом чеканит Лариса, ни на секунду не оставляя попыток заставить Рахманчика удержать падающую голову. — Они уже получили свое место в раю. А у нас, живых чеченцев, нет никакого места на свете. Вообще. От нас сейчас требуется страдать, чтобы потом в муках умереть.

       Отсроченная смерть
       Если бы Лариса Бачаева была одинока в своих настроениях, муках, заботах! Ее пример, увы, типичный, рядовой. Подставь иные имена людей и получишь ту же картину страданий беженцев и их детей. Медицинская помощь в лагерях так и не оказалась налаженной. Матери с детьми-инвалидами мыкаются туда-сюда и не в состоянии найти понимания. «Скорые» не едут к нуждающимся, больницы не берут беженцев, если не приплатишь. Единственный доступный всем им врач в Карабулаке (на десятки тысяч человек!) — это Шамсбану Атаева, самоотверженный доктор из Грозного, сама беженка. Круглосуточно она не выходит из палатки с красным крестом, оказывая людям хотя бы минимальную помощь. И признается: «Часто это помощь только добрым словом...»
       Ее ежедневный прием — 120—130 человек. Вот кому действительно бы орден Мужества вручить! Но! За пять месяцев ТАКОЙ работы она получила лишь 170 рублей от Минздрава Ингушетии вопреки обещаниям и всем заключенным с нею трудовым соглашениям. А деваться некуда... Лагерным больным ждать больше некого — и Шамсбану, человек с потрясающим одухотворенным взглядом ясных карих глаз, в неимоверных условиях продолжает исполнять клятву Гиппократа, данную тридцать лет назад. Это Шамсбану подтверждает, что в беженских поселениях сегодня БОЛЬНЫ ВСЕ. Более того, лишь в лагере «Барт» («Согласие»), где находится медпункт, — по палаткам более 80 инвалидов, десятки онкологических, 11 тяжелых туберкулезников, нуждающихся в НЕМЕДЛЕННОЙ госпитализации и изоляции! Но из Минздрава Ингушетии ответ один — нет мест, нет препаратов, нет ничего.
       — Авитаминоз у беженцев просто страшный! Ничего подобного я не видела за всю свою практику, — говорит врач Атаева. — Такой авитаминоз — отсроченная смерть. Питание примитивное — хлеб и вода. Мяса и овощей люди не видели всю войну. Посмотрите, мы все землистого цвета, ослабленные, заторможенные, с пониженными инстинктами. Главный синдром войны — тупость — присутствует у каждого.
       Но как жить, если лживая власть при попустительстве погрязших в равно- и малодушии граждан запрограммировала беженцам смерть? Тут только два пути. Первый — скрестить руки на груди и не выжить. Им «воспользовались» многие — всю зиму и весну, каждый день в лагерях умирали люди. Вторая дорога — это выжить вопреки всему, хватаясь за самые немыслимые методы и способы.
       Напоследок одна маленькая картинка с ярмарки беженских ужасов. Она — как раз о том, как же выживать без медикаментов, без больниц? В одной из палаток лагеря «Барт» приютилась семья с психически больным подростком. Вокруг — еще 25 соседей. Из-за отсутствия медикаментов и пережитого стресса у мальчика быстро развилось обострение. Он стал опасен и для себя, и для окружающих. Тогда отец собственноручно из ошметков, найденных на помойке, сварил сыну железную клетку, где тот и сидит вот уже пять месяцев подряд. Сначала бился, потом стих. Хлеб и чай больному передают сквозь прутья. Жив и он, и окружающие. Знакомый столичный психиатр, услышав историю, рационально заметил: «Все абсолютно правильно. Это известный средневековый метод саморегуляции взаимоотношений общества и психических больных. Когда надо, тогда метод и всплыл».
       Думаю, ключевые слова здесь: средневековый метод. Нам стоит понимать, что применяется он в одной стране с суперсовременными клиниками и блестящими докторами. В одной Европе, где в ходу сотни медикаментов, давным-давно отменивших железную клетку как единственный способ лечения больного. А ключевые эти слова потому, что когда-нибудь колесо инквизиции (вот уж действительно закон бытия!) обязательно докатится до тех, кто его благословил.

       Одноразовый благотворительный шприц
       Один любопытный московский приятель спросил: а фонд помощи беженцам существует? Кто все-таки помогает им выжить, дотянуть, доползти до лучших времен?
       Увы, нет никаких подобных фондов, а все благотворительные усилия — исключительно одноразовые. За прошедшую зиму приходилось слышать много витиеватых фраз о благих намерениях и красивых идеях, но ничего конкретного из этого, как правило, не проистекало. Так, чтобы прийти в очередной раз в лагерь, а тебе вдруг: «Были люди из фонда помощи нам. Привезли теплые ботинки и валидол».
       Впрочем, один подобный «фонд» мне известен. В нем нет сотрудников, начальников и исполнителей. Все эти семь последних месяцев войны помощь беженцам оказывали читатели нашей газеты. Как это происходило? Примитивно: приходили и оставляли деньги с тем, чтобы из рук в руки мы их передавали на Северном Кавказе тому, кто в них нуждался больше остальных нищих. Многие знакомые с нескрываемым любопытством спрашивают меня: а кто же эти дарители, наверное, московская чеченская диаспора?
       Отвечаю: нет, не диаспора. Вот несколько запомнившихся портретов: немолодая пенсионерка с сыном-банкиром, который ее прекрасно содержит, принесла в редакцию 500 долларов. Две интеллигентные дамы из научного мира — с 250 долларами. Михаил — средней руки предприниматель — накупил лекарств и детских книжек с просьбой передать. Михаил откровенно признался, что деньги давать боится всем, в том числе и нам. На прошлой неделе он опять позвонил и сказал, что по своему финансовому состоянию готов к новой закупке для беженцев из Чечни... Очень известный тележурналист, от которого трудно было чего-либо подобного ожидать в силу его сложившегося публичного амплуа, — с 5 тысячами рублей. Популярная политическая журналистка — со 100 долларами. Две старшеклассницы с крашенными в зеленые тона волосами — с 50 рублями и просьбой никогда не говорить родителям (родителей, так вышло, знаю). Приблатненный 25-летний хозяин нескольких киосков у одной из станций московского метро — с 1000 долларов... Короче, вся социальная радуга. Граждане РФ, которые стараются жить по совести.
       Сейчас, в апреле, мы с гордостью сообщаем: не иссякает людской и денежный поток в редакцию «Новой газеты». А отчет нашего «фонда» об уже проделанной в этом направлении работе таков: за войну лично мною перевезено в беженские лагеря и больницы Ингушетии и Чечни несколько тысяч долларов. Розданы все. Только не думайте, что редакция клянчит у вас деньги, склоняя к доброте. Ни в коем случае! Кто хочет и может — без всяких наших дополнительных просьб одаривает. А этот разговор о деньгах — спонтанный, просто к слову пришлось. Во-первых, приятель полюбопытствовал. Во-вторых, автору этих строк по почте в который уже раз пришло письмо «от патриотов России» с грязными оскорблениями самого низкого пошиба — за то, что «пишешь не об армии, а о чеченах».

       ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ: и дальше писать о самой тяжкой странице нынешней войны — о непомерных страданиях мирного населения, оказавшегося меж двух непримиримых обезумевших сторон, между молотом и наковальней — боевиками и федералами, так неистово ненавидящими друг друга. Писать об истощенных женщинах. О синих от голода детях. О стариках, вынесших на своих спинах Великую Отечественную, сталинские репрессии, а теперь бездомных, вдрызг разбитых болезнями, с раковыми опухолями, с гноящимися язвами и потерявших какую-либо возможность лечиться. О раненых и убитых младенцах. О нашем обществе, не осознающем, что смириться с наличием ТАКИХ лагерей — значит погибнуть в них самим.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Ингушетия — Чечня
       10.04.2000