СКОЛЬКО ЖЕРТВ НАМ ПО КАРМАНУ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

СКОЛЬКО ЖЕРТВ НАМ ПО КАРМАНУ
Вернее по совести

       Говорят, самая большая удача в жизни — всплыть на поверхность в нужном месте в нужное время. А самая крупная беда? Оказаться «не там» и «не тогда». Но если в этом «ненужном месте» и «ненужном времени» ты попросту живешь? И деться тебе некуда? Что делать, если на тебя упала ракета или наехал танк, проезжавший мимо?
       Это не праздное пустословие. Сотни тяжело раненных в Чечне мирных людей получили пулю в лоб или осколок под дых просто так — по принципу «шел мимо». А что теперь, дальше? Как лечиться? Где взять протезы, инвалидные коляски? Куда ехать для дорогостоящих операций? Какие клиники их ждут?

       Хромая мама Зура
       Со своей узкой казенной койки на суетливый мир палаты № 1, пропахшей спиртом и мазью Вишневского, недоверчиво и зло глядит печальная девушка с лицом столетней давности. Будто изъяли ее прямо из десятых годов двадцатого столетия — волоокую, изломанную в движениях, болезненную и даже слегка туберкулезную. Девушка неестественно поджимает под себя ногу, а та почему-то утягивает в столь же неудобную позу и бедро.
       Зовут красавицу с явной бедой за душой Зура Бакаева. Она из Грозного. Койка в травматологическом отделении Сунженской районной больницы на границе Чечни и Ингушетии — ее пристанище. Зура прокалывает жестким взглядом лихорадочных черных глазищ и произносит категорично, как дети ставят жирную точку в конце ненавистного диктанта: «Я написала письмо Путину. Вы обязаны его напечатать. Иначе...» И — запнулась, придумывая кару.
       Что ж, вот это короткое послание из преисподней:
       «Владимир Владимирович Путин! Пишет вам гражданка Чечни. Очень прошу вас остановить кровопролитие. Сегодня мне только 17 лет, а вы уже оставили меня калекой. И еще очень многих. Пожалейте хотя бы: ведь на моем месте могла бы быть ваша дочь. Я же не виновата в том, что есть бандиты. Подумайте над моим письмом. Зура».

       А теперь — почему Зуре не хватает доброты. В первый раз ее ранили 21 октября в селении Атаги. К этому моменту юная леди была не просто замужем, но и «сильно» беременна. В начале войны супруг пропал без вести, а родители погибли от прямого попадания бомбы в дом в Старопромысловском районе Грозного.
       После ранения Зура сначала очутилась в больнице Атагов, чуть позже — в Урус-Мартанской. И там 18 ноября преждевременно она родила своего первенца — девочку Марху. 28 ноября Зура с младенцем попросилась в Грозный в надежде найти кого-то из близких. И в день переезда ее опять ранило, на сей раз тяжело. 29 ноября Зуру повезли в сторону Ингушетии. Однако в Сунженскую больницу (это в станице Орджоникидзевской) ее не взяли.
       Вот какую картину случайно застала Хеда Ахмадова, бывшая соседка родителей Зуры по Грозному, а ныне беженка: юная мама, вся перебинтованная, в горячке и с десятидневной Мархой на коленях, сидела на станичном рынке и ждала, когда ее кто-нибудь накормит...
       Это Хеда добилась, чтобы Зуру срочно госпитализировали, а новорожденную девочку забрала в свою большую семью. С тех пор вот уже четыре месяца Зура продолжает лечиться, а грудную Марху растят все по очереди, кто у Ахмадовых свободен. Та же Хеда позже пыталась найти родственников Зуры — не удалось. Так что в конце марта исполнилось ровно полгода, как 17-летняя мама Зура может в жизни рассчитывать лишь на соседей Ахмадовых и себя, хромую, медицинские перспективы которой весьма призрачны.

       У Зуры осколочные ранения спины, задеты сухожилия и нервы, а три осколка засели в тазобедренном суставе. Все попытки сделать операцию оказались неудачными. Зуре объявили: требуется долгое специализированное нейрохирургическое лечение в Москве, Санкт-Петербурге... На выбор еще — Ростов-на-Дону, Краснодар... Но как туда добраться? На какие деньги? К кому там обратиться?
       Врачи ответили Зуре, что теперь это ее личное дело, никаких направлений на продолжение лечения они давать не имеют права. Принцип взаимоотношений государства и раненых мирных граждан оказался прост, как ленинская правда: раз ТЫ — раненый, то должен все себе искать САМ. И бинты на перевязку, и лекарства, и мази, и именитых профессоров в других городах страны.
       Вот почему Зура такая злая. Она хоть и совсем не-
       опытная, но главное — ей хорошо понятно: молодой женщине неприлично остаться хромой. Как быть Зуре дальше? Ответа на вопрос нет.

       Безногая мадонна
       Маленькая девочка Фатима похожа на пластмассовую куколку — симпатичная, кудрявая. А кожа от недоедания — неживая, целлулоидная. Вот уже полчаса, не прерываясь ни на секунду, она самоотверженно трет культю своей мамы Иман Сайдаевой. Фатиме только шесть лет, но она хорошо понимает, что маме этот ее труд — хоть какое-то облегчение. Сутками напролет Иман изнуряют фантомные боли, она не спит, не ест и превратилась в истлевшую свечечку, приклеенную к краю самодельных нар в беженском лагере на краю ингушского селения Яндаре.
       Все получилось тривиально для нынешней Чечни. 30-летняя Иман, мать пятерых детей, со всем семейством ушла из родного села Сержень-Юрт Шалинского района при первых же сентябрьских бомбежках. Сначала они поехали в Грозный, оттуда побежали в Аргун, из Аргуна — в Шали... От боев. И вот 6 января Сайдаевы вернулись в Аргун и, как обычно, заняли чей-то чужой свободный дом. А к вечеру стали бомбить.
       Ночью 9 января у Иман начались схватки. Не от страха — по плану. Это действительно финишировал девятый месяц ее беременности. Иман ушла от всех в соседнюю комнату и стала ходить там взад и вперед — не могла не двигаться. Потом была какая-то вспышка, женщина ослепла и упала на пол.
       Когда спустя какое-то время зрение и сознание вернулись к ней, Иман решила встать: схватки возобновились. А правой-то ноги уже нет!
       Когда рассвело, прямо под обстрелом ее повезли в Аргунскую больницу — там закрыто. Нашли врача в селе, он кое-как обработал культю, почистил грязь. Потом сказал: «А рожай сама, второй раз наркоза не выдержишь».
       — Я и родила мертвого мальчика, — говорит безногая Иман. — С тех пор муж совсем не в себе.
       И действительно: бродит по лагерю, как неприкаянный. Мужчина, который ничего не смог. Ни защитить жену от тяжелого ранения, ни оберечь ее перед родами, ни заработать на питание детям. Они теперь на попечении добрых людей, пустивших Сайдаевых в лагерь. За время бегства с места на место семья полностью обнищала и живет подаяниями. Эти гроши уходят на пищу для детей и мужа. На болеутоляющие для Иман их уже не хватает.
       Мужественно ли Иман сносит испытания?..
       Свое безногое завтра Иман представляет смутно. В Сержень-Юрте их дом разрушен, надо строить новый. Говорит: живет сегодняшним днем, и это ей помогает держаться. Она признается, что на военных в душе большое зло держит: «Ненавижу всех, кто стрелял. В самом начале войны наше село бомбили сильно. Но не лагерь Хаттаба, который через речку от нас, а жилые дома. Пока шли бомбежки, все хаттабовцы сидели в лагере, никто никуда не уходил, будто знали, что их не тронут. И их не тронули! А мы теперь — бездомные и безногие... Где мне взять денег на протез? Куда обращаться, если я намертво привязана к своим нарам? Я задавала эти вопросы врачам, пока была в больнице, но у них один ответ для нас всех: теперь это ваше личное дело».

       У Юрия Шевчука когда-то было предчувствие гражданской войны — она случилась. И теперь жертву ее, Иман, донимает другое предчувствие — вечной инвалидной коляски, которая проводит ее в последний путь. И то, если повезет. А так — нары до веку.

       Жертвы «коридоров»
       Амина Махаджиева лежит на кровати, как восковая статуэтка, — хоть сейчас выставляй в музее второй чеченской войны, если бы он был, как жертву «коридора». Один глаз открыт, но он безжизненный, смотрит вперед, в пустоту. Другой плотно закрыт. Не видно, как она дышит. Не ясно, слышит ли что-нибудь. Непонятно, видит ли нас, сгрудившихся над ней.
       Айшат, родная сестра Амины и свидетельница ее ранения, а теперь еще и главная сиделка, уверяет, что Амина — «как живая». Но ощущение, будто ты в морге, не покидает.
       Сестры Махаджиевы жили в предгорной Чечне, в селении Гехи-Чу Урус-Мартанского района. Как известно, генерал Шаманов устроил так называемый «коридор» для выхода боевиков из Грозного. «Как прошли они, живые и здоровые, по селу, так нас окружили и стали обстреливать и бомбить, — рассказывает Айшат. — 7 февраля было прямое попадание в наш дом — номер 103 по улице Центральной. А Амину ранил снайпер, когда мы все побежали в подвал. Пуля вошла точно в лоб и вышла через затылок. Мозг задет. Из всего тела она чувствует только одну левую руку. Уже больше месяца температура под сорок. Только иногда приходит в сознание. Возможно, последствия были бы полегче, если бы мы имели возможность сразу привезти Амину в больницу. Но военные запрещали передвижение, и только 10 февраля мы добрались до Назранской республиканской больницы. Рана оказалась сильно инфицирована. Врачи ничего не обещают. Если выживет, надо куда-то ее везти, где есть сильные нейрохирурги, и долго лечить. На какие деньги нам это делать?»
       Этот вопрос в ингушских больницах тебе задает практически каждый раненый или его родственник, доведенный до отчаяния нищетой. За время войны все окончательно обеднели, деньги давно проедены, а путь к выздоровлению для многих только начинается. Каждый день тут чего-нибудь стоит — бесплатных больниц в Ингушетии просто нет. Перевязку делают только при условии, если купишь бинты. Укол — если есть свой препарат. Конечно, под боком у той же Назранской больницы — республиканский минздрав, ответственный за все медобслуживание на территории Ингушетии. А в минздрав стекается вся лекарственная гуманитарная помощь, о которой судачат, что ее достаточно. Однако дела это не меняет ни на йоту — ни разу не приходилось видеть, как кого-то из раненых перевязали «гуманитарным» бинтом или выдали «гуманитарную» таблетку.

       Грозненке Балиже Насырхаевой, лежащей напротив Амины, всего семь лет. У нее нет черепной кости на площади в 20 квадратных сантиметров — десять в длину, два в ширину. Живой мозг ребенка временно прикрыт лоскутком ее собственной кожи, взятой на операции с ножки девочки. Балижа меланхолична, лежит молча на боку, безразлична к окружающим ее событиям. Она знает: ей нельзя будет выйти из больницы, даже когда физически окрепнет. Первое же препятствие, нелепая случайность с легким ударом по голове может иметь трагические последствия.
       Столь жестоко пострадала девочка тоже из-за «коридора» — когда объявили, что всем можно спокойно выходить из Грозного. 27 декабря Аминат, мама Балижи, решила вывести детей из подвала (кроме Балижи, у нее еще трое), чтобы попить горячего чаю в соседнем доме. Уже столько дней дети не видели ничего подобного.
       «Я была спокойна — снаряды летели над нами, рядом ни один не упал, — рассказывает Аминат. — И я уже стала думать, что надо уйти «коридором». Мы попили чайку, согрелись, дети стояли в глубине комнаты, а я у окошка надевала Балиже шапку. Тут из окна влетели осколки. Мне — в живот, дочке — в голову... Две недели потом обстрелы не прекращались. Мы должны были сидеть в подвале. Балижа почти не приходила в себя. Наконец появились солдаты. Их командир подошел к Балиже и приказал: «Развязывай ей рану». Я отказалась. Тогда он сам размотал тряпки, увидел торчащую черепную кость и сказал: «Она умрет. Завтра постараюсь отправить вас в Моздок на самолете». Я не поверила ни одному слову. Во-первых, солдаты были пьяные. Во-вторых, с чего это спасать чеченку?»
       Однако на следующее утро тот командир появился. Он посадил Аминат с Балижей на машину и повез к вертолету. Пока готовили вылет, солдаты накормили маму и дали для дочки две простыни, хлеба, тушенки, даже варенья.
       «Они сказали мне: если вас когда-нибудь спросят, кто спас Балижу, скажите, что мы — уральские ребята. Жаль, ни имен, ни фамилий не назвали! Я им очень благодарна. И их матерям», — говорит Аминат, крохотная женщина-Дюймовочка, которая не видела других своих детей с того самого момента, как села с Балижей в машину, повезшую их к вертолету. Не видела и не знает об их судьбе ничего: о двух дочках — 11 и 4 лет и девятилетнем сыне, которые остались под присмотром случайной знакомой по подвалу.
       ...Вертолет доставил Балижу во Владикавказ, в республиканскую детскую больницу. Там она пробыла неделю. Рану обработали, а оперировать отправили в Назрань. Здесь Аминат продала сережки и заплатила анестезиологу, отказавшемуся работать без дополнительного гонорара. Следующий этап для Балижи — на открытый участок мозга надо ставить специальную пластину, но этого в Ингушетии уже не делают. Нужна Москва. А у Аминат на черный день остались только крохотные детские сережки Балижи...

       За ежедневным бодрым официальным словоблудием о разгроме очередного бандформирования оказалась совершенно забыта тема ЦЕНЫ. Какова она на круг — цена многомесячной ловли бандитов? Что приходится сносить людям, искореженным под колесом «антитеррористической операции»? Какое сегодня лицо у нашей власти, когда она склоняется над их больничными койками?
       Ответ примитивен — выражение лица неизвестно, ни над какими койками наша власть и не думает пока склоняться. А таких, как крошка Балижа, восковая Амина, безногая Иман и хромая Зура, — уже целая армия, именуемая гражданскими жертвами боевых операций. Все они нуждаются и в срочной помощи, и в последующем постоянном патронаже в связи с полученными тяжелыми увечьями. Без сомнения, необходимо принятие государственный программы помощи им — но это лишь как второй, а может, и десятый шаг!
       Первый же очевиден — срочное выделение мест, бесплатных для таких пациентов, в специализированных столичных клиниках и лечебных центрах других крупных городов.
       Хватит государству делать вид, что оно не обязано отвечать по этим счетам, а проблема способна рассосаться сама! Если же ничего не сдвинется и раненые в чеченской бойне женщины, дети, юноши, старики останутся предоставлены только самим себе — это будет означать, что произошел тот же дефолт. Только не финансовый, а социальный. Тотальное послевоенное банкротство с нашего молчаливого согласия. Только не говорите, что вы были не в курсе...

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, наш спец. корр. Ингушетия — Чечня
       03.04.2000