МАТЬ-РОДИНА ПРОТИВ ПРОСТО МАМЫ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

МАТЬ-РОДИНА ПРОТИВ ПРОСТО МАМЫ

       Впервые лицо физическое побеждает государство
       Прежде всего напомним, о чем идет речь. В Москве, в Пресненском межмуниципальном суде 14 января возобновились процессы по так называемым материнским искам — уникальному явлению российской жизни. Что это такое? Начиная с 1995 года родители погибших на первой чеченской войне солдат подавали иски — как правило, ответчиком за гибель своих детей называя Министерство обороны. Именно от его представителей они желали получить юридически точный ответ: кто виновен в смерти сыновей, для многих из которых она оказалась мученической. К 1997 году таких дел в судейских закромах оказалось уже более трех сотен. В Пресненском суде была назначена вести процессы Мария Болонина, весьма опытный федеральный судья

       Однако толку получилось чуть. Большой опыт сыграл с госпожой Болониной презлейшую шутку — следуя худшим традициям подконтрольно-позвоночной советской судебной системы, она добровольно взяла на себя функции рьяного и исключительно однобокого защитника интересов военного ведомства. И никак не закона и не страдающего гражданина! А потому по истечении положенного времени все матери получали от судьи стандартные формальные отказы — не то что в разбирательстве, но даже и в приеме исков.
       Дальше была настоящая материнская партизанская война за свое достоинство и память своих детей: понадобились многомесячные титанические кропотливые усилия юристов фонда «Право матери» (председатель — Вероника Марченко), чтобы каждый отказ Болониной провести через Мосгорсуд и Верховный суд и добиться-таки возвращения исков в Пресненский суд, а значит, фактического принуждения судьи к их рассмотрению по существу. Первые возобновленные процессы прошли под председательством Болониной в минувшем декабре. Увы, они не оправдали надежды — Болонина осталась верна себе. Потратив на каждую осиротевшую маму по 15 — 20 минут и не вдаваясь ни в какие подробности, судья опять отказала в каких-либо претензиях к государству первым пятерым из них.
       Однако тут случилось непредвиденное: Болонину в ее безраздельном царствовании над несчастными матерями со всей страны потеснили. И по некоторым материнским делам была назначена новая судья — Татьяна Печенина. Любопытно, что их рабочие места соседствуют на пятом этаже Пресненского суда. У Печениной — зал № 32, у Болониной — № 35. Казалось бы, между ними всего лишь лестница на нижние этажи, десяток каких-то метров, ерунда, а не расстояние. Но 14 января расставило всех по законным местам. Оказалось, при наличии одной и той же Конституции на столах в 32-м и 35-м залах судьи, вооруженные одними и теми же законами, могут отправлять правосудие совершенно разными методами! И тому причина всего-то одна: между самими судьями — пропасть диаметрально противоположных идеологий...

       32-й зал: «Так вы сами его еще и привезли?»
       Екатерина Владимировна Пестерева была спокойна и рассудительна. Похоже, слезные железы у нее давно атрофировались от слишком частой эксплуатации и нет ничего важнее для матери, чем собрать сейчас волю в кулак и четко ответить на вопросы судьи Татьяны Печениной. 14 января. Хмурое столичное утро. Нехитрый судейский российский пейзаж. И Екатерина Владимировна начинает свой рассказ издалека.
       ...Сергею Радионову, ее сыну, выпало служить в части № 21617 — так называемые миротворческие силы, дислоцированные в поселке Тоцком Оренбургской области. Приехав навестить сына на Рождество 1995 года, мать нашла Сергея и других солдат-«миротворцев» завшивленными и вконец замерзшими. Отношение к рядовым в части оказалось просто скотским.
       «Такие командиры не пожалеют своих солдат в Чечне», — думала мать. Но ничего не поделаешь — даже чтобы поговорить с Сергеем, офицеры отобрали у нее на несколько дней паспорт...
       Вскоре после Рождества Екатерина Владимировна узнала, что часть уехала на войну. Пропасть страданий разверзлась перед ее ногами. Около трех месяцев от сына вообще не было писем. Жизнь матери свелась к времяпрепровождению от одного телефонного звонка до другого — это она звонила на различные «горячие линии». Екатерину Владимировну покинул сон, и на полтора месяца она угодила в психоневрологический диспансер. А вы бы не угодили?
       ...Странно, но судья Печенина не перебивала рассказ женщины. Внимательно слушала. Это было так неожиданно: ведь до сих пор ни один из судей — ни пресловутая Болонина, ни в Мосгорсуде, ни в Верховном — вообще не желали вникать в детали трагедий семей погибших солдат...
       Екатерина Владимировна вышла из больницы и будто бы принесла какую-то жертву — тут наконец от сына стали приходить письма. Заблистало и иное солнышко — в газете мать прочитала интервью тогдашнего министра обороны Павла Грачева, где он говорил, что солдаты-срочники не должны оставаться в Чечне дольше шести месяцев. Она тут же написала о прочитанном Сергею, который к тому моменту находился в боевых порядках уже больше полугода! Но сын ответил просто — ни о каких временных лимитах для солдат они в своей части не знают. И на прощание пообещал вскоре приехать в положенный отпуск.
       Сережа писал регулярно. Сначала хотел побывать дома в августе, потом — в сентябре... Но все задерживался. 24 октября 1995 года из теленовостей Екатерина Владимировна узнала о том, что взвод сына попал в засаду, есть много убитых и раненых. Мать бросилась в военкомат, валялась в ногах у военкома — он позволил. Она умоляла хоть что-то узнать о судьбе Сережи. Но получила жесткий отпор, облеченный в омерзительную форму: «Нарожаете по одному ребенку, а потом таскаетесь, как кошка с желчью...»
       Кошка? С желчью? Главное, военком категорически отказался звонить куда-либо: «Солдатам жрать нечего, а вы хотите, чтобы связь была, как в Америке?» Надо сказать, ни о каком шестимесячном сроке военком также не слышал. И поэтому на следующее утро мать пришла к нему с газетным интервью его прямого начальника. К тому моменту, по расчетам матери, Сергей пробыл в Чечне уже 9 месяцев. (А до Чечни — еще 9 месяцев просто срочной службы в «миротворцах».) Итого: армии на его плечах оказывалось уже 36 месяцев (в Чечне день идет за три)! А по закону, напомним, срок для срочной службы — 18 месяцев. Наконец Екатерина Владимировна заставила военкома послать в часть телеграмму об отзыве сына из горячей точки, и он это сделал. На календаре было 1 ноября. И было уже поздно.
       Потому что, вернувшись домой, Екатерина Владимировна узнала о гибели Сергея 24 октября — в той самой засаде, вместе с еще 17 бойцами. Телеграмму из проклятой части принесли даже не ей, а по чужому адресу — перепутали. И сообщали матери о смерти сына не люди в погонах, а просто соседи. А уже на следующий день — 2 ноября, в 21 час в Курган привезли и гроб опять же на чужой адрес!.. Открывать военные запретили, и только после похорон мать сравнила два документа, выданных ей по случаю смерти сына. И оказалось, они противоречат друг другу.
       ...А судья все слушает. Не перебивает. А мать все спокойнее в своем рассказе...
       В свидетельстве о смерти Сергея значилось: «Взрывная травма с полным разрушением головы. Обугливание тела». А в справке опознания так: «Узнан по личному знакомству. По внешнему виду....» И добавлено — опознавали не сослуживцы-товарищи, а командование части. Но что могут определить офицеры по черному куску обугленного мяса? Когда нет головы? Сережа ли это в свежей могиле?.. Екатерина Владимировна поднялась на следующий круг ада. Она добилась эксгумации тела сына, причем за собственные деньги — у военкомата не оказалось на это достаточно средств. Там же, конечно, потеряли медкарту призывника, поэтому мать обошла поликлиники, где остались сведения только о переломе Сережиной руки в 12 лет... Труп, поднятый из могилы, был без следов такового. Но группа крови все же совпала с сыновней, и вывод экспертизы матери выдали в следующем закавычестом виде: «Останки МОГУТ ПРИНАДЛЕЖАТЬ Сергею Радионову». Значит, могут и не принадлежать? Значит, могут... Могилу зарыли, ясности не пришло, Екатерина Владимировна уволилась, надолго оказалась в больнице.
       ...У судьи Татьяны Печениной был тот же шок от рассказа, что и у остальных в зале.
       — А кто же хоть привез гроб, Екатерина Владимировна? — спросила судья.
       — Мой брат.
       — Так вы сами еще его и привезли?
       — Да, из аэропорта.
       — А кто привез его туда?
       — Представители части.
       — Они не сопроводили его до дома?
       — Нет.
       — Истица, вы сомневаетесь, что там похоронен ваш сын?
       — У меня нет точных сведений о том, что там — мой сын... (По аудиозаписи, сделанной пресс-секретарем фонда «Право матери» Валерией Пантюхиной.)
       Представитель Министерства обороны начальник юридической службы Главного управления сухопутных войск майор юстиции Александр Богданов тут же встрял: «Но вам же ничего больше не положено». И подчеркнул, что все выплаты Екатерина Пестерева получила! (100 «солдатских» рублей — для интересующихся.) И тут судья расставила все по местам: «Речь не о страховых выплатах — о моральном вреде». Надо сказать, что подобный подход к «материнским» искам, хоть он и абсолютно логичен, пришлось наблюдать впервые за все время их многолетних хождений по судам. Результатом же подхода стало то, что судья Печенина потребовала беспрецедентного: в качестве соответчика — правительство РФ как одного из виновников моральных терзаний Екатерины Пестеревой. Заседание перенесено на 29 февраля — в этот день судья желает услышать от представителей правительства и Минобороны конкретные ответы на поставленные ею вопросы: ПОЧЕМУ права Сергея Радионова на отпуск и шестимесячный срок пребывания в горячей точке были нарушены, ПОЧЕМУ за эксгумацию и экспертизу платила мать, ПОЧЕМУ экспертиза позволила себе быть столь неточной, ПОЧЕМУ матери самой пришлось оплачивать похороны? Кроме того, 29 февраля оборонщики обязаны представить личное дело солдата Радионова и материалы уголовного дела, возбужденного по факту его гибели... Впервые бравый майор Богданов уходил из Пресненского суда побитым. Притихшим. Задумавшимся.

       35-й зал: два мира — два кумира
       Сергей Радионов из Кургана погиб в Чечне в тот же самый день и час, что и Дмитрий Тюрин из Тюменской области, сын Веры Павловны Некрасовой. 24 октября 1995 года боевая машина пехоты, где оператором-наводчиком воевал Сергей, а Дмитрий был механиком-водителем, подорвалась, попав в засаду. И Вера Павловна прошла всем тем же крестным путем, что и Екатерина Владимировна. Она сама искала тело сына. Просмотрела 18 трупов, среди которых мог бы быть он. Отыскала в военном морге тело сыновнего друга Вадима Митькиных, почему-то числившегося к тому времени уже захороненным. Прошла через эксгумацию. Наконец нашла родной обожженный обрубок. И опознала своего Диму только по коронке на втором зубе справа. Привезла. Похоронила в Тюмени лишь в январе 96-го...
       Думаете, все эти обстоятельства спасли Веру Павловну перед лицом судьи Марии Болониной? Ничуть. На беду именно к Болониной попал иск Некрасовой. И она теперь мурыжит его так, что матери мало не покажется. Особенно судья стала усердствовать после того, как отличилась ее коллега — Татьяна Печенина. Итак, 17 января. 9.00. Жуткие сумерки вместо веселого зимнего утра. Как всегда, двери в зал заперты. Как водится, заседания не начинаются в положенное время. Судья никого не удосуживает объяснениями. Наконец выползает заспанная секретарь Юля и бормочет: «Все — завтра». Почему — завтра? Ладно!18 января. 9.00. Никому опять ничего не надо. И опять только после 10 часов выползает все та же Юля и бормочет: «Все — 12 февраля». Почему — 12 февраля? Пытаюсь получить хоть какие-то объяснения у Болониной — она смотрит волчицей и выставляет из кабинета: «Никаких комментариев и объяснений». Бедная Вера Павловна... Болонина явно запускает ее по новому, очередному кругу мерзкой волокиты. Вывод напрашивается один: судья вознамерилась замучить несчастную мать до очередной больницы, до срыва, до смерти... Посмотрите в глубь себя — а вы бы это вынесли?
       Государство наше холодно, как лед, и увертливо в обязательствах, как злостный алиментщик. В нем откровенно плюют на нормы закона, а если что хорошего и делают — то вопреки установленным образцам. Остается молиться на стойкость судьи Печениной. Уже зима 2000 года. Не отданы долги по первой войне, сотни солдатских тел продолжают лежать неопознанными в Ростове — а вояки опять играются в новые трупы. Ключ к разгадке этой отечественной трагедии только в нас. МЫ все это позволяем проделывать с теми, кто не МЫ, с нашими соседями, но только чтобы это не коснулось нас. МЫ, если внимательно приглядеться, на редкость отвратительны в собственной душевной тупости — и чтобы нам было легче поддерживать новую войну, МЫ делаем сегодня вид, что в Пресненском суде ровным счетом ничего не происходит. Там нет никаких зевак, добрых помощников, общественности, никого знаменитого и влиятельного. МЫ — очень плохие люди, какими бы хорошими нам ни хотелось казаться.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       20.01.2000