ДОГОВОР О ВОЙНЕ МЕНЯЕТ ДОГОВОР О МИРЕ?

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ДОГОВОР О ВОЙНЕ МЕНЯЕТ ДОГОВОР О МИРЕ?
Репортаж о странных боях в километре от Грозного

       Она лежала на спине, вытянувшись по струнке, как солдат на параде, и безучастная ко всему на свете, кроме своей боли. К ней подходили какие-то люди, откидывали простыню, смотрели на одиннадцать зашитых врачами пулевых отверстий, бессмысленно разбросанных по ее точеному девичьему телу, но Мубарик Авхадова не реагировала ни на что. Огромные глаза без слез — в потолок. Руки — в бессилии по швам. Связь с этим миром — через капельницу.
       Третью неделю 22-летняя Мубарик между небом и землей. Никто не дает никаких гарантий. Никто не говорит о будущем рядом с ее койкой в палате № 8 Назранской республиканской больницы. И все тут же прячут глаза, когда эта изможденная борьбой за собственное выживание девушка, еще до сентября веселая и беззаботная студентка четвертого курса филологического факультета Грозненского университета, вдруг переводит взгляд с потолка на них, говорящих какие-то бессмысленные, ненужные слова...
       Что же случилось? Все по нынешним временам тривиально: федеральные войска брали селение Алхан-Юрт, что в километре от Грозного, а там, на улице Суворова, до последнего момента веря, что по жилым домам и мирным людям стрелять ни в коем случае не будут, оставалась Мубарик, младшая дочка в семье, со своими немолодыми родителями — мамой Тумиш и папой Али. Первого декабря отец решил, что дальше ждать нельзя, и в подвернувшиеся «Жигули», где сидело уже шесть (!) человек, впихнул жену и дочку. А сам остался...
       Примерно в полдень машина с белым платочком на антенне двинулась по направлению к селению Гойты. Там сейчас настоящая беженская зона, и туда отправилась несколькими днями ранее старшая сестра Мубарик Айза с четырьмя маленькими детьми. На втором километре после поворота с федеральной трассы Ростов — Баку на Гойты несчастных стал преследовать самолет и в конце концов приступил к расстрелу.
       Сразу погибли старая женщина со взрослой дочерью, имена которых до сих пор неизвестны. Мубарик и 13-летняя девочка, внучка убитой старухи, оказались ранеными. Пока самолет ушел на разворот, Тумиш вытащила дочь и эту чужую девочку, вмиг оказавшуюся без бабушки и матери, на дорогу и накрыла собой, промокая своей одеждой кровь, льющуюся из их свежих ран. Тумиш спешно запихивала под себя руки и ноги дочери и незнакомой ей девочки — и успела. Когда вновь появился самолет, он расстрелял только Тумиш... Вечером 1 декабря по телевидению сообщили, что при попытке скрыться силами военной авиации были уничтожены «Жигули» с боевиками. И только 11 декабря, в субботу, Айза, раздавая взятки (3 тысячи рублей собрали старейшины Гойтов) на каждом из блокпостов, оккупировавших трассу Ростов — Баку, смогла привезти раненую сестру в Ингушетию.
       А как же Алхан-Юрт, в который 9 декабря вошли федеральные войска? Что с ним стало ценой мучений, принятых красивой девушкой Мубарик?
       Все то же 11 декабря. Окрестности Алхан-Юрта. Офицеры. Солдаты. Танки. Бронемашины. Вроде бы все, как положено. Как в книжках про войну, про передовую линию фронта. Как в тех «мыльных» телеверсиях нынешней чеченской кампании, что круглосуточно крутят по всем каналам. И автоматы, и бронежилеты, и грязь, и вертолеты, с форсом несущиеся на бреющем полете над головами.
       Однако при ближайшем рассмотрении странного тут оказывается куда больше, чем тривиального. Офицеры, например, стоят спиной к «передовой». Где это видано?
       Солдаты, следуя примеру старших по званию, сидят на броне БТР таким образом, что никак не в состоянии наблюдать за территорией противника, потому что она у них точно сзади по курсу.
       — Так где же он тут, фронт?
       — А вон. — Все дружно ткнули пальцем в груду спиленных деревьев, наваленных прямо на дороге, ведущей на Грозный.
       Выходит, что от места нашего разговора до «передовой», за которую шли ожесточенные бои, по самым смелым подсчетам, метров пятьдесят, не больше? Из хорошей рогатки можно попасть, не то что из автомата, не говоря уж о снайперской винтовке.
       — А боевики — в той лесополосе. — Люди в армейских погонах продолжают свои пояснения, ничуть не заботясь о несуразностях, которые сами и порождают.
       — Но мы же тут, как на ладони! А вы даже без бронежилетов... И почему боевики не стреляют? Где те самые снайперы, которыми все пугают? Мы же сейчас — отличные мишени!..
       Впрочем, еще более открытыми целями на этом странном «фронте» оказываются сами солдатики. Абсолютно презрев опасности, которые таит окружающая действительность (если, конечно, верить словам о «передовой» под Грозным), солдатики почему-то стоят прямо на крышах тех невзрачных бетонных конструкций, которые принято называть у нас типовыми автобусными остановками. Стоят — и ровным счетом ничего не боятся.
       Так где же боевики? И есть ли они тут вообще? Были ли, проклятые? Не военные ли это декорации вместо фронта бескомпромиссной борьбы с международными террористами? В конце концов что тут, в Алхан-Юрте, конкретно и материально свидетельствует о той тяжелейшей войне, которую к середине декабря ведут на Северном Кавказе уже сотни тысяч российских военнослужащих?
       Беженцы в один голос сегодня говорят о бойне исключительно мирного населения, о гибели детей, беременных и стариков вместо Басаева и Хаттаба — и именно поэтому я ищу эти свидетельства в окрестностях Алхан-Юрта. Именно это место военные называют фронтом. Известно, что именно здесь, в километре до Грозного, шли особо сильные бои и безжалостные зачистки. И я хочу понять, за что расстались с жизнью безымянные пассажиры тех «Жигулей» по дороге на Гойты, за что принесла свою жертву Мубарик. И почему с 1 по 8 декабря именно в Алхан-Юрте погибли 23 человека — сплошь крестьяне, их жены и дети (лишь трое — под бомбежками, остальные — при проверке «паспортного режима»):
       1. Алханпаша Дудаев
       2. Хумид Хазуев
       3. Иса Мурадов
       4. Муса Гейхаев
       5. Арби Карнукаев
       6. Небист Карнукаева
       7. Энист Сулипова
       8. Турка Сулипова
       9. Муса Якубов
       10. Шарани Арсанов
       11. Марван Карнукаев
       12. Асет Карнукаева
       13. Канташ Сайдуллаев
       14. Совдат Сайдуллаева
       15. Ребенок Сайдуллаевых
       16. Иса Омархаджиев
       17. Дока Омархаджиева
       18. Зара Омархаджиева
       19. Матаг Абдулгажиев
       20. Белкиз Мадагова
       21. Бирлант Яхъяева
       22. Алимпаша Асуев
       23. Амат Асиева
       (По данным правозащитной организации «Human Rights Watch» — «Наблюдатели за правами человека».)
       Как жить после всего этого? С кем жить? О чем думать?
       Накануне Дня Конституции «освобожденный» чеченский Алхан-Юрт был пуст, как киношная декорация ночью. Ни человечка. Нигде. Ни единого. Ни коровы. Ни курицы. Ни гусыни. Ни одной живой души. Ни одного звука, хоть чем-то напоминающего кудахтанье или мычание... Ну хоть бы кто-то поплакал, крикнул, запричитал.
       Безмолвие. На горке — перекореженное кладбище. Офицеры говорят, что там «были окопы боевиков» и поэтому надо было бить по могилам.
       Так где же трупы боевиков? Пленные?
       — Где надо, — отвечают офицеры.
       Может, лучше показать их всем? Судить? И это действительно будет легитимная победа над международным терроризмом?..
       Безответные вопросы принципиального содержания — главная примета этой войны. В молчании мы продолжаем созерцать Алхан-Юрт. Купол мечети, перевоплощенный в решето. От крыш сотен домов в лучшем случае осталась одна дранка. Стены смотрятся, как истлевшая ветошь: пробоины тут от мала до велика, на любой офицерский вкус. Измордованный, израненный Алхан-Юрт тихо и не дыша лежит в жестких объятиях армейских бронетранспортеров. Если бывают раненые люди, то почему не может быть раненых сел, откуда принесли этих раненых людей?
       Итак, вы и сами поняли, каково главное материальное свидетельство «ожесточенной борьбы с боевиками». Оно звучит так: «Мы не бьем по жилым домам». И в результате получается разгромленное село и ни одного свидетельства пребывания там боевиков. А фронт? Он тоже без боевиков.
       А люди? Должны же быть хоть какие-то люди на той «передовой» в Алхан-Юрте? Где отец Мубарик Али, не влезший в «Жигули» 1 декабря и оставшийся на родной улице Суворова?
       Командование распорядилось просто: гражданское население имеет право покидать подвалы только с 11 до 13 часов, держа в руках белый флаг, если без флага — стрельба по движущейся цели с очевидными последствиями, если с 13 до 14 — тоже... Но почему? Ведь село «освобождено»? И именно с одиннадцати до тринадцати? А не с девяти утра до девяти вечера? Не с 6 до 18? На все вопросы военные тут предпочитают отвечать коротко и ясно: «ПОТОМУ». И все. Так учит подчиненных генерал Шаманов, новоиспеченный Герой России, коему и принадлежит авторство «11-13», этой неисчерпаемой военно-стратегической мысли на излете двадцатого столетия.
       Вот поэтому-то сюда и не пускают журналистов, не прошедших через жернова пресс-службы Объединенной группировки войск в Моздоке. Без тамошней идеологической обработки все сразу видно. Как на ладони. То, что именуют «передовой», таковой просто не является. А столь большие жертвы Алхан-Юрта ничем оправдать невозможно.
       Так против кого же эта война? И какой ответ исторгнут человеческие души, лишь только алханюртовцы получат шанс ходить по своей земле, когда им заблагорассудится? И что бы, интересно, сделали вы, окажись на месте этих затравленных сельчан, пораженных во всех своих правах?
       Ответ очевиден. Но под занавес — только еще одна картинка современной «освобожденной» Чечни, на северных территориях, тех, что считаются оппозиционными Масхадову, Дудаеву, Басаеву и иже с ними. Пейзаж списан 10 декабря в Горагорске — очень большом, некогда фантастически красивом, раскидистом, «на семи холмах», как Москва, селении примерно в 80 километрах от Грозного. Здесь тоже были сильные бои и гибли люди с обеих сторон. Множественные разрушения очевидны, как и свежие могилы. Грубо оструганный крест солдату Алексею Митрофанову, погибшему за Горагорск, установлен прямо по соседству с огромными пробоинами от тяжелых артиллерийских снарядов на нефтяных резервуарах, и это лучше всякой политграмоты доказывает омерзительную истину: Митрофанов погиб за чужую нефть.
       Нельзя не заметить: по горагорской мечети лупили особенно прицельно и зло — она изничтожена до фундамента. Молчаливым же ответом горагорцев, приветливо улыбающихся всем «лицам славянской национальности», заезжающим теперь в село, стало ночное обезглавливание скульптурного изображения неизвестного советского солдата, как водится, находившегося на центральном «пятачке». Голову спилили аккуратно, автогеном — и она исчезла. Горагорцев, упрятавших внутрь пружину ненависти и мести, не остановило даже то, что среди сельчан — ветераны Великой Отечественной войны.

       На «обезглавленном» мемориале от прошедших мимо боев — беспорядок и хаос. «Никто не забыт» — эти слова отвалились. «Ничто не забыто» — удержались.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, наш спец. корр.
       Ингушетия — Чечня Алхан-Юрт — Горагорск — Назрань
       16.12.99, «Новая газета Понедельник» N 47(Д)