Руслан АУШЕВ: РОССИИ ПРЕДСТОИТ СМИРИТЬСЯ, ЧТО ЧЕЧНЯ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

Руслан АУШЕВ:
РОССИИ ПРЕДСТОИТ СМИРИТЬСЯ, ЧТО ЧЕЧНЯ — ОСОБАЯ ТЕРРИТОРИЯ
Президент Ингушетии — о будущем мятежного соседа

       Что делать с Чечней дальше? Как будет выглядеть победа? Эти вопросы сегодня — номер один. В том числе и потому, что четких ответов на них нет, несмотря на внешне уверенные рапорта генералов и самонадеянные речи российских политиков во главе с самим премьером Путиным. В рядах представителей федерального центра — и военных, и гражданских, имеющих отношение к развитию «антитеррористической операции на Северном Кавказе», — царят разброд и шатания: что же потом, после штурмов и бомбежек? На что ставка — на силу? Или на разум? Способны ли военные гарнизоны в каждом населенном пункте Чечни и омоновцы на всех улицах разрубить раз и навсегда чеченский узел? И в каких единицах, собственно, измерять победу?
       Как, наверное, многие уже поняли, самая распространенная точка зрения среди тех, кто допущен к принятию решений по Чечне, — это применение там так называемого эстонско-латышско-литовского или бандеровского сценария, который предполагает долгую и изнурительную, с потерями борьбу с партизанщиной по тому образцу, что был опробован НКВД после Великой Отечественной войны в Прибалтике и Западной Украине. Однако, если посмотреть на все с вершины прожитых потом нескольких десятилетий, война с «лесными братьями» завершилась для Москвы провалом... Прибалтика при первой возможности развелась с СССР, а на Западной Украине хоть и терпели до поры до времени силу «москалей», но там до сих пор очень сильны сепаратистские настроения, накладывающие отпечаток на всю политическую жизнь суверенной ныне Украины. Так что же делать?
       На вопросы «Новой газеты» о новой послевоенной Чечне ответил президент Ингушетии Руслан АУШЕВ.

       — На ваш взгляд, каким должен быть новый президент Чечни? Светским, духовным лицом?
       — Прежде всего избранным народом. И, конечно, светским — никаких духовных лидеров. Религию нужно максимально отделить от государства. Да, стоит организовать с религией максимальное взаимодействие, но только чтобы она ни в коем случае не пыталась управлять государственными делами.
       — Почему вы, вайнах и мусульманин, столь безапелляционны в подобных выводах?
       — Потому что в религии много противоречий. К тому же, вы знаете, какая религия подходит для Чечни как государственная?
       — Ислам, наверное.
       — А как быть с русским населением? Куда его девать? Во главе Чечни должен стоять только светский человек, для которого все религии — абсолютно равны, невзирая на число людей, их исповедующих.
       — Значит, никакого Ахмед-Хаджи Кадырова во главе?
       — Исключено. Кадыров — муфтий. А у нас религия, напомню, отделена от государства. Кадыров не может представлять светские власти и выступать от их лица.
       — Как вы относитесь к предложению перенести столицу из Грозного в Гудермес?
       — Это проблема чеченского народа. Не моя.
       — Но эта идея кажется вам плодотворной? Она может быть удачной?
       — Смотря для кого. В столице республики должен сидеть президент республики. От того, что некто, объявивший себя правителем Чечни, будет находиться в Гудермесе, этот город столицей не станет. Даже если туда переедет вице-премьер Кошман. Есть закон, принятый парламентом ЧР, — что столица Грозный. И до тех пор, пока закон не отменен, лично для меня столица Чечни — Грозный. А президент Чечни — Масхадов. Флаг Чечни — соответствующий. Гимн — соответствующий. Печать — соответствующая.
       — Какие аргументы нужны лично вам, чтобы изменить свою точку зрения?
       — Только один — переизбрание народом Чечни своего президента на свободных (подчеркиваю!) выборах. А после этого должен быть принят закон, в котором я прочитаю: столица Чечни отныне — Гудермес. Вот тогда я буду считать его столицей. И никак иначе.
       — Однако дело идет к насильственному низложению Масхадова? Как быть в этом случае?
       — Ну тогда с тем же успехом можно утверждать, что столица Чечни — Магас.
       — Вы по-прежнему считаете возможными переговоры с Масхадовым?
       — Да, конечно. Переговоры возможны всегда, какими бы тяжкими ни были обстоятельства.
       — А как же быть с Гантамировым?
       — А кто это такой, Гантамиров? Вот здесь, в Ингушетии, сейчас двести тысяч чеченцев. И каждый из них — такой же Гантамиров, никем не избранный, со всеми можно вести переговоры, уровень легитимности будет тот же.
       — Вас устраивает позиция международных организаций в связи с положением в Ингушетии. Напомню, личный представитель генсека ООН госпожа Огата, например, заявила, что гуманитарной катастрофы нет. Вас это не смутило?
       — Меня продолжают удивлять разговоры о гуманитарной катастрофе. Вы знаете точное определение? По-моему, это просто политическая игра слов. Лично для меня то, что происходит в Ингушетии с беженцами из района боевых действий, — катастрофа. И только так. Но — лично для меня! У остальных свой взгляд на обсуждаемый предмет. Шойгу, например, говорит следующее: чтобы назвать нынешнюю беженскую трагедию гуманитарной катастрофой, надо, чтобы в каком-то озере лежало 20 тысяч трупов...
       Я хочу спросить любого госчиновника, который твердит об отсутствии гуманитарной катастрофы: а если лично ты жил в своем доме и, когда началась война, должен был сорваться с детьми и ехать устраиваться неизвестно куда — для тебя это катастрофа? Думаю, да. Отсюда стоит и исходить: перенеси все обстоятельства на себя. И получится: для двухсот с лишним тысяч бросивших имущество, дома, пришедших сюда, а также больных, раненых, стариков все происходящее — жизненный крах. Если кто-то считает, что это рай земной, мне ему нечего объяснять — сомневаюсь, что у таких госчиновников вообще была мать. Когда люди бегут от смерти — это есть бегство и катастрофа, спасение жизней и желание уцелеть. Так что не надо двойных стандартов. У людей здесь — катастрофа по всем пунктам. У многих больше нет домов, а значит, нет будущего.
       — Отнеслись ли вы серьезно к тому, что произошло в Стамбуле, где на встрече глав государств ОБСЕ резко выступил по Чечне президент Ельцин и его нежданно-негаданно вдруг поддержал президент Клинтон?
       — Нет, не отнесся. В таких делах правду мы узнаем много лет спустя, причем случайно. И к тому же поддержка поддержкой, а американцы-то свое главное дело сделали: в Стамбуле подписан договор о транзите каспийской нефти в обход России. Так, как хотели США. А Чечня по сравнению с этим для американцев ерунда. Я считаю, что Чечня, права человека и все остальное в Стамбуле было оберткой, главное — договор о нефтепроводе.
       — На ваш взгляд, сколько еще России хлебать чеченскую проблему?
       — Очень долго. Вы заметили среди беженцев молодых парней с очень серьезными глазами? Вы думаете, они когда-нибудь простят то, что произошло? Ведь от нынешней войны осталось видео — не то что от первой Кавказской войны. Эти молодые парни и их братья, которые сегодня еще маленькие, будут сидеть и смотреть кассеты: как бомбили Грозный, как гибли мирные люди, их родственники...
       — Вы хотите сказать, что прощения не будет?
       — Нет. До тех пор, пока Москва не найдет чудодейственный способ рассосать эту боль внутри 90 процентов чеченцев.
       — А как это сделать? Что должен предпринять центр, дабы люди почувствовали примирение?
       — Остановить войну и дать максимальную свободу Чечне — к этому все опять вернется. У меня нет сомнений. Может, не сейчас, спустя годы, но обязательно вернется. Любой, кто бы ни пришел там к власти, не будет действовать в рамках, установленных Москвой, даже если внешняя атрибутика окажется соблюдена. Конечно, сценарии могут быть разные, но в одном я уверен: в любом случае после всего случившегося Чеченская Республика — отрезанный ломоть. Надо провести гигантскую, непосильную работу, чтобы заставить чеченцев снова жить вместе с собой в мире и покое. Вот вы, например, согласитесь жить в добре и покое с человеком, который организовал убийство ваших отца, матери, братьев?
       — Нет, конечно.
       — И они — нет. При этом у них есть свой список претензий к Басаеву и Масхадову. И у меня он тоже есть. Но именно Масхадов пока — президент. Мы тоже можем сколько угодно претензий предъявлять президенту Ельцину! Но силами военных его же не свергают! Так почему мы прощаем президента Ельцина, а президента Масхадова — нет?
       — Случилось то, что случилось. И к Масхадову — особый счет.
       — Почему это — особый? Как ему можно было говорить: выдай бандитов, если до этого случился Дагестан и там присутствовали все спецслужбы и силовые структуры России — и они не поймали Басаева и Хаттаба, которые продолжали вовсю красоваться на экранах? Но после этого с тех же экранов сказали: Масхадов, сделай это за нас!.. А я уверен, он не мог сделать то, что от него требовали из Москвы.
       — Как сейчас лично вы относитесь к Масхадову?
       — Как к президенту республики со своими плюсами и минусами.
       — Но не как к человеку, который привел свой народ к тяжелейшим страданиям, к катастрофе?
       — Да. Он виноват. И как президент он должен взять на себя огромную долю ответственности. Он позволил, чтобы его разыграли, как две копейки, как карту, и оппозиция, и Москва, и бандиты... За его спиной проходили всевозможные встречи, кто-то налаживал какие-то взаимоотношения — с участием олигархов, спецслужб, международных деятелей... Его беда в том, что он не упредил этого, хотя и должен был.
       — Чья роль в истории чеченского народа катастрофичнее, страшнее — Дудаева или Масхадова?
       — Думаю, что Масхадова.
       — Если исходить из того, что чеченский народ в его нынешнем трагическом положении надо прежде всего спасать, как стоило бы поступить? Что сделали бы лично вы?
       — Я бы подобного не допустил. Как только стало ясно, что я ничем не управляю, ситуация стремительно ухудшается и грозит народу физическим уничтожением, а причина во мне, — ушел сразу же.
       — Чеченцы в лагерях уверены, что Москва хочет их землю без них. Вы с этим согласны?
       — Да, полностью. Вслушайтесь в слова, которые говорят наверху, — никто не ставит задачу жить в мире с чеченцами. Все толкуют об одном: о территориальной целостности. Вот и ответ на вопрос.
       — Но возможна ли вообще Чечня без чеченцев? Как добиться этого? Реально ли рассеять чеченцев по стране и таким образом забрать их земли?
       — Бесполезно. И это невозможно. Когда началась первая Кавказская война, во времена Шамиля, чеченцев было 80 тысяч. Сегодня их больше миллиона. Что бы ни происходило, чеченцы все равно восстановят свои силы и вернутся туда, где их земля. Рано или поздно. Акция «Чечня без чеченцев» возможна только в таком тоталитарном государстве, что не дай Бог.
       — Вы не могли бы уточнить, что в вашем понимании — максимальная свобода для Чечни?
       — Абсолютной независимости, конечно, не бывает вообще. А максимальная — это, например, назвать республику субъектом международного права. Дать Чечне членство в СНГ. Подписать с ней договор по типу: Россия — Беларусь. И я уверен, совместная жизнь потихоньку наладится.
       — А что дальше? По тому же коридору пойдут все остальные желающие? Татарстан, например.
       — Да никто не пойдет! Татарстан? Никогда. Свободу, которую имеют сейчас татары, — и ту не в состоянии переварить... А зачем полная свобода нам в Ингушетии? Совершенно не за чем.
       — Хорошо, но почему тогда одним чеченцам приспичило все это и только для них надо делать исключение?
       — Потому что таким образом все сложилось начиная с 1991 года.
       — Вы по-прежнему предлагаете идти в решении чеченского вопроса от жизни, а не от схемы государственного устройства?
       — Сейчас — уже только от жизни. Уверен, получат они свою независимость, и все постепенно встанет на свои места. Жизнь заставит чеченцев создать с Россией единую оборону, совместно организовывать воздушное пространство, пограничные дела, таможню... Недавно, вспомните, даже Австралия не пошла против Соединенного Королевства, не захотела жить абсолютно самостоятельно при всем своем процветании! А почему? Потому что хорошо живет. И нам надо создать условия, чтобы чеченцы хорошо зажили, не было бы безработицы, они начали бы легально зарабатывать...
       — Но возмутятся другие российские регионы, где также безработица, нищета и болезни! Вы считаете, Россия должна смириться, что чеченцы — особая нация в ее составе, и поэтому сосуществование возможно на особых условиях?
       — Конечно, особая. Хотя бы только потому Чечня — особая, что побывала под бомбежками, и не раз. В стране все, как в семье: когда есть особый ребенок, который не так родился, не так воспитывался и не так живет, как остальные, — к нему всегда особое внимание. Его же не убивают за «особость». В многонациональной стране выравнять всех не получится. Никогда.

       Беседовала Анна ПОЛИТКОВСКАЯ. Ингушетия, Магас
       09.12.99, «Новая газета Понедельник» N 46(d)