В ТРЕХ КИЛОМЕТРАХ ОТ КРЕМЛЯ СОЛДАТ ПОГИБ ЗА РОДИНУ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

В ТРЕХ КИЛОМЕТРАХ ОТ КРЕМЛЯ СОЛДАТ ПОГИБ ЗА РОДИНУ
Цена не интересует никого

       С маниакальной настырностью армия продолжает доказывать гражданскому населению нашей страны, что от нее следует держаться подальше. Миша Казаков, гражданин России, 1979 года рождения, успел в своей жизни чуток — получить аттестат зрелости, научиться играть на гитаре и немного поработать в одном из конструкторских бюро родной подмосковной Коломны. Ну а дальше Миша ушел в армию. На этом все и оборвалось — поздним вечером 3 апреля 1999 года тело ефрейтора Казакова доставили домой уже в гробу, а двумя сутками ранее 19-летний стрелок принял мученическую смерть от неизвестных до сей поры злодеев — его обнаружили утопленным в цистерне с бензином А-76, которую в свою последнюю земную ночь он был поставлен охранять. Место действия — Москва, три километра от Красной площади, Лефортово, Общевойсковая академия Вооруженных Сил РФ, батальон ее охраны.
       Жизнь давно обучила — случайности занимают в ней тысячную долю процента, не более. А все остальное — это проклятые наши закономерности, то есть трагедии, творимые руками и мозгами человеческими. Поэтому, чтобы понять, что произошло в Лефортове, прежде всего не станем тешиться небылицами. Вроде той, что на чистом глазу поведал Мишиной маме его комбат. Подполковник Александр Болоцкий, не постеснявшись, сказал ей примерно так: считайте, что вашего сына убили инопланетяне, и не ворошите... Давно ли офицеры, проходящие службу в Общевойсковой академии, подались у нас в мистики? Естественно, нет — как только стало очевидным: необъяснимая вроде смерть солдата наступила на абсолютно охраняемой со всех сторон территории, за высоким забором, за несколькими КПП, где круглосуточно стоят вооруженные люди. А значит — свидетели ее были, их просто не могло не быть.
       Итак, первого апреля в академии залили цистерну-резервуар свеженьким бензином. При этом офицеры со склада ГСМ взяли да и «забыли» о главном — закрыть емкость с этой весьма ценной по нашим временам жидкостью на замок и опечатать, как того требует инструкция. Случайность? Ладно — бывает. Однако именно наступившей после залива ночью — с первого на второе апреля, когда ефрейтору Казакову в наряде достался пост N 2 (охрана цистерны), — его взяли да и отправили в бензиновый дозор абсолютно одного, без напарника — что является еще одним грубым нарушением служебной инструкции. И еще одной случайностью? Уже сомнительно.
       Но пойдем дальше — каждые 15 минут солдат обязан звонить с поста начальнику караула и докладывать обстановку. Увы, Миша успел сделать это всего лишь раз — в 3.10 и больше никак себя не проявлял. А что же начальник? Пошел проверил? Нет. Странным образом он даже и не забеспокоился. Опять — случайность?.. А вот теперь уже категорически — нет. На этом месте всякие разговоры о трагических совпадениях следует прекратить — то была ночь одних сплошных закономерностей. Когда в пять утра пришло время менять посты, тут-то и обнаружили — лежит Казаков на четырехметровой цистерне, распластанный и бездыханный, головой в бензине, весь в синяках и ссадинах. Позже выяснилось и другое, принципиальное — бензина к утру оказалось в цистерне куда меньше залитого туда накануне.
       И еще. «Когда мы увидели фотографии Миши, сделанные вскоре после того, как его сняли с цистерны (их нам показали тайком в части), то были поражены внешним видом нашего ребенка. — Эти слова принадлежат крестной и тете погибшего солдата Ольге Глазковой. — На Мишином лице была маска ярости. Ноздри раздуты. Голова втянута в плечи. Он будто бы дает отпор. Кулаки сжаты, как при драке, отчаянном сопротивлении». Но дальше Ольга Глазкова показывает совсем другие посмертные Мишины фотографии — они сделаны во время похорон. Мишу привезли домой в толстенном слое грима, с расправленными пальцами рук, чуть ли не со следами пластической операции — спокойнейшее, умиротворенное лицо, ничто в котором не должно было навевать родным каких-либо «лишних» мыслей о насильственной смерти. Зачем же так работать над мертвыми чертами? И снова — случайность?
       Эта женщина получила запретные для нее фотографии неспроста — она их усиленно искала. Потому что именно Ольга Глазкова, а также Мишина мать — Надежда Михайловна Казакова — вот те двое, кто сегодня истово ищет ответы на вопрос, почему погиб их ребенок. К собственному расследованию женщин принудило то обстоятельство, что все остальные инстанции, которые обязаны были заниматься тем же самым, нагло умыли руки, отделавшись выгодной им ложью или игрой. Вроде той — с посмертным макияжем.
       А теперь кое-что для размышления. Подумайте, как поступили бы лично вы, окажись нить расследования в ваших руках? Во-первых, вызвали бы «скорую», зафиксировали факт смерти. Во-вторых, обошли бы квартиры стоящего как раз окнами на цистерну-убийцу дома, жильцы которого что-то вполне могли или слышать, или видеть. В-третьих, запретили бы всем поголовно приближаться к цистерне, а уж тем более сливать из нее остатки бензина (а это было сделано уже 2 апреля). Дальше — проверили бы, кто пользуется в части 76-м бензином? Какие автомобили въезжали в тот день на территорию? В конце концов настояли бы на срочной экспертизе, отчего наступила смерть.
       Согласитесь, этот краткий перечень необходимых мероприятий — то, что способен выдать мозг обычного человека, не отягощенного дипломом юриста. Так вот — ничего подобного по делу Михаила Казакова сделано не было. Дознавателем назначили одного из офицеров той же части, и он успешно «похоронил» все улики преступления. Следователем — юного лейтенанта из Московской городской военной прокуратуры, и он, похоже, только и делал, что всячески помогал дознавателю «хоронить». Но ведь без судмедэкспертизы все равно не обойтись? Да вроде бы. Но лишь спустя почти два месяца родителям объявили — отравление сына произошло «неизвестным веществом»... Вот тебе и экспертиза в конце двадцатого века в Москве, которая не в состоянии выявить «вещество». Впрочем, несмотря на тайность «вещества», даром что оно — «основная причина смерти», уголовное дело скоренько закрыли и заявили, что «виновных в гибели нет».
       Пассионарность доселе равнодушных к солдату органов военной юстиции проявилась лишь единожды — когда мама Надежда Михайловна окончательно потеряла терпение и возмутилась. И вот тогда следователь лейтенант Александр Коломойцев (он годится в сыновья Надежде Казаковой) отчитал маму, как девчонку, и надменно изрек примерно следующее — будьте, мол, благодарны, что мы вообще тут занимаемся вашим сыном, могли бы и ничего не делать... На губах юнца в офицерских погонах при этом гуляла улыбка, совершенно не приличествующая случаю.
       Надежда Михайловна плачет и спрашивает сегодня:
       — Неужели, и правда, могли бы не заниматься?
       Не то, что «не могли», — обязаны! Государство бесплатно выучило молодого циника Коломойцева, а теперь еще и деньги платит только за то, чтобы он «занимался»! Но Коломойцев, увы, не одинок. Надежда Михайловна рассказывает, как ее шпыняют в академии все, кому захочется. А больше других — комбат Болоцкий. Ведет себя с ней всякий раз развязно, унижает. Под стать комбату — генерал-майор Виктор Поляков, заместитель начальника академии. «Он мне сказал: «Вы что, теперь моей смерти добиваетесь?»... За что?» — рыдает мама.
       Чего же добиваются распоясавшиеся офицеры? На что расчет? Ведь если вдуматься — именно им, первым, невыгодно что-либо скрывать о смерти солдата? Если сейчас не доведешь до точки, до правды-истины, то завтра-послезавтра жди нового, аналогичного, несчастья — раз уж завелась дрянь, способная ради десятка литров дармового бензина сунуть живого человека головой в цистерну, так она, уверовав в собственную безнаказанность, обязательно сотворит новое преступление.
       Да, все это так, если, конечно, отталкиваться от логики. А если — от жизни? Выгодно офицерам скрупулезное расследование только в одном случае — если не сами они были теми монстрами, которые «помогли» ефрейтору Казакову. Мы сидим и говорим с этими Мишиными командирами — они злые и какие-то распутные, манерами смахивающие на проституток. Винят во всем свою хроническую нищету и даже уже не стесняются падшей до «минус бесконечности» собственной морали. Рассказывают, где, как и кого обхитрили, чем сумели раздобыть денег в семью. Главная молитва — деньги, которые никогда не смердят. Не стесняются откровений — бензин тот кажется им такой мелочью по сравнению с остальным, чем приходится заниматься ради выживания. Армия, ты ли это? Так нам ли клеймить позором басаевско-хаттабовские формирования за то, что наемники?..
       Разговор наш совсем не получается, мы не в состоянии понять друг друга. Вот вроде бы согласились, что у всех есть сыновья, а также матери. Что никто не застрахован. А прошло пять минут — и они уже совсем о другом. Если попытаться подытожить высказанные вслух офицерские мысли, то получится следующее — солдата не вернешь, так зачем ворошить эту историю, чтобы еще кого-то погубить.
       Итак, пора подводить черту — тут не только терпение матери иссякнет. Письма о нерасследованных солдатских смертях в мирных армейских частях, о наплевательстве и равнодушии офицеров, проявленных при этом, идут в редакцию потоком, постоянно. От них никуда не спрятаться. Коллизии — одна страшнее другой. Ситуация уже такова, что об этом можно писать, не переставая ни дня, не отвлекаясь ни на какие иные темы. Однако самое страшное, что эти горы материала укладываются в одну примитивную схему-пьесу. Пролог — имярек задохнулся в петле, наткнулся на нож (?), упал в бензин, случайно свалился в котлован и так далее. Действие первое — дознаватели-офицеры сделали все, чтобы замести следы преступления, уничтожить улики. Действие второе — прокуратура попустительствовала. Действие третье — скорый вывод: «виновных в смерти нет». Эпилог — дело в архив...
       Когда тебе это становится очевидным в двадцатый раз за полгода — ты окончательно перестаешь верить в случайность, а осознаешь закономерность окружающей жизни: в армии под видом органов военной юстиции существует удобная контора-»крыша» по очищению офицерских мундиров от солдатской крови. И больше ничего. Нашей Главной военной прокуратуре — по всей ее горизонтали и вертикали — судьбы солдат и искоренение причин их смертности глубоко не интересны.
       Остается добавить одно: не только матери теряют своих детей — страна ежедневно прощается со своим будущим. Неофициальная статистика Минздрава говорит сегодня следующее: российских мужчин 1976-1979 годов рождения осталось в живых уже только 60 процентов! Остальных рожденных нет! Эти г. р. оказались самыми уязвимыми с момента окончания Великой Отечественной войны — на 40 процентов они выбиты, хотя третья мировая не началась. Причин много, на первом месте — гибель от наркомании. Но уже на втором — смертность во время прохождения воинской службы! И мы знаем, за что они гибнут, — за бензин. Керосин. Блок сигарет. За то, что вовремя не откупился. За Басаева. За офицерскую злобу на все государство в целом, повернутую в данную минуту против беззащитного солдатика.
       Это — настоящий государственный позор. И сколько еще терпеть — неведомо никому: проклятая телега смерти лишь ускоряет свой бег под равнодушные окрики погонщиков и накручивает на колеса целое поколение. И, хоть убейся, не заметно той головы, того сердца, того органа в стране, которое готово было бы пойти на экстраординарные меры, но переломить жуткую статистику.
       Имя господствующей в России идеологии ненависти к собственному народу — фашизм. По-другому и не назвать.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       13.09.99, «Новая газета Понедельник» N 34