РУБЛИ НА ПОГОНАХ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

РУБЛИ НА ПОГОНАХ
В армии знаки различия становятся водяными

       Первое, что ошарашило, — это злобный и надсадный вопль Елены Рыбаковой, члена родительского комитета воинской части 3747. Той самой, где произошла трагедия. Елена Алексеевна выкрикивала в пространство текст невозможный и жуткий. Звучало все примерно так: «Зачем вы здесь? Это ОНА вас наняла! (ОНА — мать погибшего Андрея Ермакова. — Прим. авт.) У нее своя выгода! Второго сына отмазывает от армии! А у нас — своя! Пусть все будет так, как сейчас! Ничего не надо менять! Мы не хотим, чтобы наших офицеров стали дергать! Покончил с собой — и дело с концом! До свидания!..»
       На Елену Алексеевну было стыдно смотреть: где это видано, чтобы мать солдата — пусть другого, пусть даже общественница, приголубленная частью на время службы собственного сына, — не желала бы ничего слышать о горе другой матери, чей сын погиб тут же, в пятидесяти метрах, через плац, да еще по неизвестной причине? И категорично требовала одного: не искать истины, не лезть ни с какими расследованиями!
       Следующая деталь местного пейзажа не укладывалась вообще ни в какие привычные нормы и принципы. Солдаты одного с погибшим призыва, да к тому же еще и его земляки, все вместе приехавшие на службу в Москву из Нижнего Новгорода, первыми увидевшие Андрея, истекающего кровью, — так вот, именно они не обнаружили и полутени сожаления в связи со смертью товарища. Ни намека на сострадание. Ни единого миллилитра слезной жидкости. Ни секунды, чтобы их глазам изменило безразлично-смешливое излучение.

       Вот как мы поговорили:
       — А что толку его жалеть? У каждого своя жизнь. Каждый — за себя.
       — Но если его все-таки убили и злодей ходит где-то рядом?
       — Не надо песен. Никто не ходит. Ермаков был абсолютно никому не нужен, чтобы его убивать. Денег у него еще не было.
       — А при чем тут деньги?
       — При всем. Самоубийца он...
       — Но, быть может, вы хотя бы задумывались над тем, что так зарезать сам себя человек просто не в состоянии?
       — Нет, не задумывались. Нам тут не до того. Мы выживаем.

       О школе выживания, которую пришлось пройти этим провинциальным парням в одной отдельно взятой московской воинской части, о том, почему они теперь исповедуют крайний цинизм и что же так упорно не желают менять родители, — чуть позже. А пока предыстория — как потянулась эта веревочка.

       «Лужковские полки»
       Именно так в столице называют милицейские батальоны особого назначения, которые некоторое время назад были образованы при Московском округе внутренних войск МВД России. (В/ч 3747 — один из них.) Действительно, то была идея Юрия Лужкова, чтобы солдаты-срочники несли патрульно-постовую службу на улицах города. Рассказывает генерал-майор Георгий Веренич, заместитель командующего Московским округом ВВ: «Сегодня 60 процентов милиции на улицах — это «наши» солдаты. Все массовые мероприятия — концерты, футбольные матчи, спортивные соревнования, митинги — охраняют «наши» цепочки. По данным ГУВД Москвы, в целом по городу уличная преступность за последние полгода сократилась на 15 процентов — мы считаем, это наша заслуга».
       Солдат готовят тут так: два-три месяца спецзанятий после призыва, столько же — стажировки рядом с более опытными бойцами, а примерно через полгода — самостоятельные патрулирования. На круг получается: по 4-5 дней в неделю рядовые — вольные птахи.
       Надо ли говорить, что вскоре служба в «лужковских полках» стала весьма престижной, особенно среди москвичей. Сегодня именно они составляют большинство в «лужковских полках». Время от времени москвичей разбавляют провинциальными призывами. Та самая нижегородская партия, с которой прибыл в столицу Андрей Ермаков, как раз из этого ряда.

       — А вы сами не жалеете, что попали в «лужковский полк»? — Это мы продолжаем наш разговор с солдатами-нижегородцами.
       — Нет. Тут просто пионерлагерь. Родительский комитет работает. Никакой дедовщины.
       — Но что же в таком случае произошло с Ермаковым?
       — Дурак он.
       И все дружно — глаза в пол.

       Школа молодого гангстера
       Умерший Ермаков здорово подпортил штабу Московского округа внутренних войск положительную динамику. Там как раз стали праздновать — в «лужковских полках» уменьшается число неуставных отношений. Небезынтересно будет узнать: какими же методами тут разрешили эту самую тяжкую задачу нынешней Российской армии? В чем состоит ноу-хау?
       По мере становления «лужковских полков» их стали именовать в Москве еще и «школой молодого гангстера». Уж слишком лютовали на улицах эти юные «милиционеры» — они просто нещадно драли деньги. За что? За все что хотели. Однако не спешите с обвинениями в адрес нового поколения — не брать уличной мзды солдаты попросту не могли. Вот одна из «гангстерских» исповедей, она принадлежит бойцу как раз части 3747, и рассказ записан с его слов в Комитете солдатских матерей.

       «У нас все решают только деньги. Действует шкала расценок. Чтобы не поставили «на табуретку» — в суточный наряд — это 100 рублей. Если напился и ушел в самоволку — 300, чтобы не попасть на губу. Просто увольнительная — от 100 до 300. 100 — если ты хороший боец, 300 — если у тебя много замечаний. Меньше чем за 100 не купить ничего. Давать надо командиру роты. В цепочке задействованы только сержанты и комроты. Насколько я понимаю, все началось с богатых москвичей. Их родители стали приносить сюда деньги и расплачиваться за услуги с командирами. Действует эта система и сейчас. Многие родители москвичей за нее держатся зубами. Ведь куда спокойнее знать, что заплатил — и все нормально, чем мучиться неизвестностью: избили сына или уже убили? Я тоже больше всего боюсь изменений — чтобы меня перевели с патрулирования на внутриполковые работы. Значит, я лишусь денег, а с ними и защиты. Пока у тебя есть деньги, ты имеешь крышу в части. Если у тебя нет денег — от тебя отворачиваются все, даже друзья, и ты будешь выполнять самую тяжелую работу. Главное, чтобы денежная система сохранилась. И чтобы никто не лез ее порушить».

       Вот вам и ноу-хау: дедовщины не стало, потому что в ней пропал экономический смысл. Силовые взаимоотношения только потому отошли на второй план, что они пропустили вперед рыночные, причем в самом худшем их обличье — совсем как на гражданке. Согласитесь, с таким фантастическим развратом в армии до этого встречаться не приходилось. Собственноручно, по своей воле офицеры и солдаты — нет, уж не обижайтесь, офицерье и солдатня — укоротили сами себя на размер собственной совести. И что самое интересное: разврат этот мил сердцу всех и каждого в нем участвующего! Редкая у нас нация — этот бывший советский народ. При коммунизме сидели в дерьме и были уверены, что все отлично, тепло и сытно, другого не надо. Попали в капитализм — и опять в дерьме, и снова тешим себя иллюзией, что раз в данную минуту лично мне тепло и сытно, значит, это уже почти что не дерьмо.
       Стоит ли говорить, что солдаты хоть и делились информацией, но категорически отказывались официально свидетельствовать о нравах, царящих в «лужковских полках». Ну а тем, кто (посторонний) знал о тайных пружинах, приводящих в движение тамошнюю жизнь, чем дальше, тем было очевиднее: не все согласятся жить в подобном разврате, наступит час «Х» и кто-то обязательно взбунтуется. И тогда произойдет страшное. Цинизм всегда ходит об руку с трагедиями.

       Слабак и псих
       15 декабря 1997 года глубокой ночью соседа по казарме разбудили хрипы, доносящиеся с койки Андрея Ермакова. Откинув одеяло, тот увидел жуткую картину: у солдата было перерезано горло. Спустя сутки, когда оглушенные горем и следуя зову страшной телеграммы, Галина и Юрий Ермаковы переступили порог КПП в/ч 3747 на Свободном проспекте в Москве, от офицеров они услышали следующее: «Слабоват... Самоубийство.... Не выдержал тягот военной службы...»
       Сначала родители еще пытались что-то объяснять. О том, как всего лишь несколько дней назад они простились совсем с другим Андреем — закаленным, крепким человеком, умеющим постоять за себя, отлично владеющим приемами и рукопашного боя, и каратэ. О том, как пять лет до призыва он прожил в студенческом общежитии — пока учился в строительном институте в Нижнем Новгороде, — и знал все подводные камни жизни в большом коллективе не понаслышке. Наконец, о том, чего напрочь не было в двух пришедших от сына письмах: намека на какую-то внутреннюю слабость или душевные терзания.
       Но офицеры родителей не слышали и непоколебимо стояли на своем: ваш сын смалодушничал. А вскоре после похорон Ермаковы получили вердикт Московской городской военной прокуратуры — уголовное дело закрыто, Андрей свел счеты с жизнью по собственной воле, виновных нет... При этом Галину и Юрия попытались уверить в невозможном. Во-первых, в том, что сын, не издав ни единого звука, одновременно перерезал себе и вены на руках, и сонную артерию. Во-вторых, что делал это он по крайней мере пятью бритвенными лезвиями — и тоже одновременно (пятью руками?), да еще умудрившись ни на одном не оставить отпечатков пальцев. В-третьих, что при размере раны на шее, равном 4,5 см, ширина лезвий не превышала 4,2 см, а значит, умирающий человек буквально залезал внутрь собственной шеи собственной же рукой...
       Думаете, это бред сумасшедших? Да куда уж там. «Расположение раны на коже шеи на трупе Ермакова доступно для причинения этого телесного повреждения рукой последнего». Это текст официального документа. Под ним собственноручная подпись следователя старшего лейтенанта юстиции А. Литвинова, в чьем производстве было дело Ермакова. Беда в том, что офицеры части на голубом глазу именно эту чушь называют полной и окончательной истиной. Что еще тут добавишь?.. Только вывод, который сделали родители. И он представляется совершенно логичным: той ночью в казарме некто неизвестный убил их сына, а чтобы не случилось вселенского шума и споротых погон, негодяя решили вывести из-под удара. Но за что убил? Об этом читай главу выше. Андрей ведь был из породы исключений — упертых правдолюбцев и, если видел нечто противное собственному мировосприятию, в себе уж точно не стал бы держать. Не исключено, что накостылял кому-то накануне за предложение поделиться деньгами — хотя бы потому, что хорошо умел это делать и никого не боялся...
       Ни у нас, ни у родителей, ни у части сегодня нет объективных доказательств любой из версий смерти солдата: следы действительно были заметены в высшей степени профессионально. И именно это обстоятельство теперь позволяет офицерам растягивать свои лица в глумливые улыбки — когда они слышат о выводах родителей. Офицеры рискуют даже смеяться и оскорблять Ермаковых — будто нет у них самих ни детей, ни матерей. Но куда омерзительнее, когда носители погон пускают в ход все новые и новые объяснения трагедии. Например, следующее: оказывается, Ермаков был псих. И из семьи психов — с глубокой наследственной патологией. Командир в/ч 3747 подполковник Андрей Барминов прямо так и заявляет во всеуслышание. Не дает поверить ему лишь одно: как только начинаешь просить доказательства — подполковник делает в штаны. И прячется. Или обещает подать в суд на газету, если «напишете не так». Герой, нечего сказать...
       Газета — это, знаете ли, не в/ч. Поэтому мы сделали все то, что должен был сделать Барминов, прежде чем открывать рот: за доказательствами поехали в родной для Андрея городок Павлово-на-Оке Нижегородской области. Парня здесь помнят и любят. Соседка Фаина Ивановна Чеснокова, живущая рядом с Ермаковыми вот уже почти 15 лет, так и говорит: «Из всех наших — лучший был мальчик. А что касается странностей у родителей, они действительно ушли в себя после смерти Андрея. Никак отойти не могут. А вы бы не замкнулись?»
       А вот и последнее письмо Андрея из армии, написанное за несколько часов до гибели: «Что касается службы, то я как бы начинаю входить во вкус. И дела идут если не отлично, то уж хорошо, это точно». Неужели именно так пишут медленно сходящие с ума люди, находясь в состоянии «острой социальной дезадаптации»?.. Рассказывает Юрий Ермаков, отец: «В нашем большом роду действительно есть одна немолодая тетушка, получившая тяжелую родовую травму по вине акушерки, после чего всю жизнь мается с нервами. И еще — после похорон Андрея наш младший сын Денис впал в сильную депрессию. Любил он очень брата, и, конечно, в переходном возрасте подобные удары не проходят даром». Добавим для Барминова: 16-летнему Денису даже оформили академический отпуск, и в техникум он вернется лишь будущей осенью. Каких-либо иных следов психической неполноценности семьи обнаружить не удалось. Барминов, вам достаточно?
       Теперь впереди у родителей эксгумация. Деваться им некуда — никаких других путей защитить доброе имя своего сына у них уже не осталось. Еще дальше — Европейский суд по правам человека. Однако это не конец истории Андрея Ермакова. Круги по той воде будут расходиться еще много лет: ведь армия упорно продолжает оставаться лагерем смерти для мужчин, где одних уничтожают физически, а других морально. Судите сами: на днях мы встретились с тем самым солдатом, который первым рассказал о рыночной дедовщине в «лужковских полках». Он скоро увольняется в запас и уже готов к оргвыводам: «Я выйду на гражданку новым человеком, который будет жить только по законам денег. Убивать — за деньги. Любить — за деньги. Дружить — за деньги». За такую школу жизни нашу армию может поблагодарить разве что дьявол.
       Что же дальше? На этот счет совсем нет оптимизма. Под влиянием развращенных верхов нация стремительно деморализуется. Если еще недавно теплилась иллюзия, что нас не касается ИХ пошлая грызня наверху: мы ведь все равно вынесем их воровство и цинизм, мы выстоим, потому что внизу дремлют здоровые силы нации. А теперь вот не выходит, нет таких сил. И все более очевидно: не проходят даром ни дьяволиада Березовского, ни наглость Абрамовича, ни тупость Кремля. Разложение верхушки, где в основании любого нынешнего влияния только доступ к финансовым потокам, на наших глазах завершается полным развратом в самом низу — согласитесь, дальше солдат просто некуда. Двигаясь таким путем, мы в скором времени окончательно утвердимся в звании самой циничной нации в мире. И забудем, как величались самой духовной.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ. Нижегородская область — Москва
       09.08.99, «Новая газета Понедельник» N 29