ИСТОРИЯ ОДНОЙ СВАСТИКИ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ИСТОРИЯ ОДНОЙ СВАСТИКИ
Московской милиции белый фашист милее черного «чурки»

       Все началось тривиально — и до омерзения привычно. Над очередным человеком с ярко выраженной неславянской внешностью жестоко поизмывались на вечерней московской улице. Жертву пристегнули к дереву наручниками, били, раздели догола, вопя: «Потому что ты черный!» А рядом кто-то безмолвно выгуливал собаку...
       Скорее всего, продолжение этой истории осталось бы таким же обычным, как ее начало. Наша милиция не слишком охотно ищет обидчиков в подобных случаях — по принципу «жив, и слава Богу». Но тут все неожиданно обострилось.
       Жертвой оказался сын сотрудника посольства Таджикистана в России Киемитдин Мирзомудинов. И оперативники сработали быстро. Спустя уже несколько часов, ночью, сотрудники ОВД «Бирюлево-Западное» попросили прийти в отделение опознать разбойников — 24-летнего Анатолия Богданова и 23-летнего Юрия Кирсанова. Их задержали на железнодорожной платформе Бирюлево-Пассажирская при попытке продать куртку, снятую с таджика. А позже, во время обыска у Кирсанова на квартире, обнаружили и паспорт несчастного, и самодельные черные маски, и пистолет, которым ему угрожали, и те самые наручники, которыми пристегивали.
       — Лучше бы ничего этого не нашли! И Богданова с Кирсановым — тоже! — говорит сегодня в сердцах отец Киемитдина — Нурулло.
       Той ночью на опознании выяснилось: на наручниках, которые нашли у Кирсанова, выгравирована свастика.
       И вот с этого момента история перестает быть тривиальной. Даже по московским меркам. Не часто, согласитесь, удается материально доказать националистические пристрастия разбойников с большой дороги.
       Но не тут-то было! Следователь ОВД «Бирюлево-Западное» Юрий Коноплев, получивший это дело в свое производство, сразу стал убеждать и таджика-жертву, и его родных в странных вещах — на свастику не стоит обращать особого внимания, она ни о чем не свидетельствует, а Богданов и Кирсанов — всего лишь местные обалдуи-алкаши, не более...
       Впрочем, таджикская семья не спорила. Но и своей точки зрения на события не поменяла: если есть свастика — значит ищи то ли баркашовцев, то ли лимоновцев, то ли еще кого-то.
       И подтверждения появились вечером следующего после нападения дня.
       — 8 февраля к нам домой пришел один из наших — таджик, живущий поблизости, — рассказывает Нурулло. — Он сказал: семьи тех просят, чтобы вы забрали заявление из милиции, иначе всем нам в Бирюлеве не жить — парни оказались баркашовцами. Тогда другой мой сын, Далер, пошел на переговоры в одну из семей и объяснил, что мы не можем забрать из милиции заявление. Пусть там решают, как считают нужным.
       Из официальной ноты посольства Республики Таджикистан в МИД России N 138/06 от 15 февраля 1999 года: «Спустя три дня, т. е. 10 февраля с. г., при подозрительных обстоятельствах, указывающих на ответные действия со стороны родственников нападавших, гражданин Мирзомудинов К. Ф. был задержан сотрудниками ОВД «Измайлово» за якобы найденные у него при личном досмотре три патрона от мелкокалиберной винтовки...»
       Так Киемитдин оказался в «Матросской тишине» (СИЗО 48/1) — именно там, куда двумя днями раньше определили его истязателей.
       Первое, что приходит в голову: а может, это простое совпадение? Где гарантия, что патроны — не таджика?
       Нурулло категорически отметает теорию «простого совпадения»:
       — Нам просто отомстили за несговорчивость! Киемитдин работает подсобником на Измайловском рынке. (Хотя у него — высшее образование, полученное в Техническом университете в Душанбе, но в Москве устроиться по специальности не смог — слишком плохо знает русский.) А там, как известно, среди охранников полно баркашовцев. Вот «свои своих» и попросили... Как только Киемитдин в то утро появился у павильона, где работал, его тут же схватили неизвестные — будто ждали. Затолкали в машину и повезли. Когда обыскали в отделении, оказалось, в карманах — патроны.
       Адвокат Галина Якубова добавляет:
       — О подбросе свидетельствует большое число процессуальных нарушений в деле. В протоколах допроса нет логики. Киемитдину с ходу отказали в переводчике. Просто вменили обвинение — и в тюрьму. Я спрашивала у дознавателя Валерия Гунина из ОВД «Измайлово»: если вы верите, что патроны не подложены, почему обыска не назначили — ни дома, ни на работе? Винтовку же надо искать!
       Может, и надо. Но и у Коноплева из Бирюлева, для которого Киемитдин — жертва, и у Гунина из Измайлова, ведущего дело Киемитдина-обвиняемого, сегодня на редкость единая точка зрения — нет никакой связи между свастикой, угрозами родственников и патронами в кармане. Их аргументы выглядят примерно так: ну подумаешь, пьянчужки куртку сняли, а вот патроны — действительно преступление, за которое полагается до пяти лет лишения свободы по статье 222 УК. А за свастику? У Коноплева обнаруживается свой план, как все спустить на тормозах, будто он адвокат Богданову с Кирсановым. Во-первых, Коноплев намерен не спешить с обвинительным заключением, назначить Богданову психиатрическую экспертизу (это, как известно, надолго) — несколько лет назад того ударили по голове, а значит, есть шанс доказать, что, измываясь над таджиком, Богданов был не в себе...
       Трогательнейшая забота об интересах разбойников с националистическим уклоном! Но куда спрятать интересы жертвы?
       Когда в обоих отделениях милиции я обращаю внимание именно на эту подробность, сотрудники искренне вопрошают: «А вам разве своих не жалко? Чтобы они пострадали из-за таджика?..» И охотно объясняют некоторые тонкости отечественного судейства: если к моменту процесса над Богдановым и Кирсановым таджик уже будет осужден — судья посмотрит на все совсем иными глазами... У милиционеров нет сомнений, что Киемитдина непременно осудят. Но почему такая уверенность?
       Смеются: «Фирма веников не вяжет».

       Чтобы понять секреты этой «фирмы», стоит на день-другой отправиться на тот самый Измайловский рынок столицы, где Киемитдина арестовали, и понаблюдать жизнь тамошних кулис.
       Девяносто процентов работающих здесь подсобников — таджики. А вся внутренняя жизнь вертится вокруг треугольника: таджики — милиция — охранники. Кто-то кого-то постоянно уводит, потом отпускает, потом опять задерживает... Вроде бы сплошной хаос «неуставных отношений»...
       Но постепенно становится очевидным: логика есть, отношения отлажены до автоматизма, и все крутится вокруг денег. Процесс особенно хорошо виден в момент кульминации — на местном рыночном жаргоне «в час обеда» (с часу до двух часов дня). Все происходит так. Рядом со сторожкой у железнодорожного полотна милиционеры отделения, обслуживающего территорию рынка, отлавливают таджиков и заводят их для «сбора налога». При этом никакой единой таксы нет, каждый дает сколько может. Главное — дать хоть что-то. Таджики уверяют, что берущие не слишком задаются, сверх возможного не требуют. И вот как раз роль охранников — докладывать милиции об «уровне возможного», то есть когда и в каком павильоне сегодня зарплата.
       По мнению таджиков, действительно многие в охране — баркашовцы или «что-то в этом духе». Но в черной форме или со свастикой никто открыто не ходит. Впрочем, особенных унижений по национальному признаку тоже не отмечено — пока, конечно, платишь. Как объясняют таджики, с рынка в тюрьму попадают только те, кто чем-то не понравился охранникам. История с Киемитдином здесь известна — были свидетели задержания. Комментируют ее обыденно: или он в чем-то перешел дорогу охранникам, или не смог заплатить милиционерам. Одно из двух. Другого тут просто не водится — на рынке действует «самофинансирующаяся и саморегулирующаяся» система, когда ни одной из сторон-участниц не выгодны резкие движения.
       Следующий день на рынке посвящен изучению местной жизни уже из другой щели — со стороны охранников. Цель проста — понять: а могут ли они выполнить «заказ» и отправить за решетку кого-то из таджиков?
       Охранники с удовольствием демонстрируют знание некоторых таджикских слов — и этнического напряжения так вроде совсем не чувствуется. Однако одновременно таджиков откровенно держат за недочеловеков, низшую расу, которая обязана работать «на русских» и не роптать. При этом охранники не идентифицируют себя ни с какой конкретной организацией. Да и главное совсем в другом. Эти люди по своим убеждениям — русские национал-социалисты, и они горды, что работают в полном контакте с местной милицией. Подчеркивая, что это идейное взаимопонимание.
       Спрашиваю: а могут ли «братья по разуму» из других районов Москвы попросить «сдать» милиции кого-то из таджиков? Отвечают: запросто, подобными делами тут занимаются. И сами интересуются: а что подбросили «вашему»? Патроны? Они явно удивлены — обычно милиция кладет в карманы таджикам наркотики. Но тут, видимо, под рукой были патроны...
       Ухожу с рынка, убедившись в главном: в столице, у всех под носом, реально существует совсем иное государство, нежели то, что провозглашено Конституцией. Основа его — расизм, кастовая иерархия по этническому признаку, где одним позволено безраздельно властвовать, а другим уготовано всегда и во всем подчиняться представителям «первой» нации. Есть в том государстве и блюститель своего закона — низовые милицейские структуры, слишком зараженные сегодня опасной модой на легкий, бытовой русский национализм. Естественно, в баркашовском приветствии никто рук не вскидывает. Но посидите несколько часов в рядовом отделении (я посидела в ОВД «Измайлово» и «Бирюлево-Западное»), пусть к вам попривыкнут — и вы обязательно услышите весь набор: и о наглых «чурках», и о богатых «черных», которым надо место указать, и, конечно, расхожее: «Москва — для русских».

       А теперь — финал истории со свастикой. Увы, он логически вытекает из всего вышеописанного. Сегодня, спустя более чем месяц, в описании вещдоков свастика просто отсутствует. Вот она была — и нету... Следователь Юрий Коноплев достает из сейфа целлофановый пакет с наручниками, мы вместе разглядываем наглую фашистскую гравировку на них, но по документам — все чисто. Это значит, когда дело пойдет в суд, оснований вспоминать о свастике просто не будет. Правоохранители сотворили и это последнее, что поможет фашиствующим молодчикам отделаться легким испугом.
       Коноплев делает вид, что не понимает моей настойчивости.
       — А зачем нужно вносить в дело эту свастику? Тогда ребятам точно дадут «оргпреступную группировку». Вам это надо?
       Мне?!
       Нурулло сегодня очень боится за своего сына. И это не пустые опасения. Вот выдержка из той же ноты таджикского посольства в МИД России: «Указанное задержание (Киемитдина. — А. П.) не является единственным. По имеющимся сведениям, в изоляторах РФ содержатся более 3400 граждан Таджикистана. В посольство поступают многочисленные жалобы граждан Таджикистана, указывающие на фальсификацию предъявляемых им обвинений и незаконность их содержания в следственных изоляторах, а также превышение полномочий и физическое насилие со стороны работников милиции...»
       Сухие официальные тексты — лишь дипломатическая ширма для весьма сильных эмоций по поводу истинного положения таджиков в России и, в частности, в Москве. Вот рассказ Нурулло:
       — Понимаю, многие таджики попадают на территорию России как наркокурьеры. Судите их самым суровым образом! Кто будет против? Но каждый месяц именно я как главный бухгалтер посольства отправляю на родину тела молодых таджиков — это те, кого забрали в следственные изоляторы и вернули «грузом двести». Так это только те, чьи родственники в Таджикистане не имеют средств, чтобы заплатить за доставку тела! Реальные цифры смертей наших гастарбайтеров не знает сегодня никто. Многие тела, которые мы отправляли, были изуродованы — смотреть страшно. Кто над ними издевался? Тюремщики, сокамерники? Этого нам не сообщают. И, зная все, я не могу сейчас бездействовать и допустить, чтобы Киемитдин подвергался смертельной опасности только за то, что попал под горячую руку русским фашистам...
       А вот тут и ответ — зачем «это надо» лично мне. Не хочу проснуться в стране окончательно победившего фашизма. Напомню — это когда свастику не гравируют по металлу, а выжигают на чьей-то спине. Таджикской, еврейской, армянской, украинской — короче, «не нашей»...

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       22.03.99, «Новая газета Понедельник» N 10