АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ

(30.08.1958 – 07.10.2006)
  
Анна Степановна Политковская


  

БИОГРАФИЯ

ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»


СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…

АУДИО / ВИДЕО

СОБОЛЕЗНОВАНИЯ

ВАШЕ СЛОВО


Скачать книгу «Путинская Россия»

Скачать специальный выпуск

БОМЖЬИ ОДУВАНЧИКИ
Десять лет без своей крыши над головой: русские бабушки, бежавшие из Чечни, живут в Москве как изгои
       
Таисия Иосифовна Толстова. Восемьдесят первая осень. Десятая — в Москве. Это — все её вещи. И подъезд столичного дома, который она моет за ночлег. (Фото Анны Политковской)       
Они сидят в рядок вдоль казенной стенки — бабушки, бросившие Грозный в разные годы и разные войны. Плащи — восьмидесятых, ботинки — советской поры. Все ношенное и кем-то брошенное. На лицах пропечатан полнейший жизненный тупик. Атмосфера покинутости, какая бывает еще в суицидальных отделениях. Это — заседание «Нашего дома», общественного кружка из 53 семей, в который когда-то сорганизовались беженцы из Чечни «русскоязычного вероисповедания». Все — пенсионного возраста. Смыслом объединения была борьба с государством за свои законные права — за получение статуса, регистрации, жилья, пенсий. Теперь за окном — московский октябрь 2004 года, для многих — десять лет от исхода и начала борьбы… Результат?
       …Таисии Иосифовне Толстовой восемьдесят один год. Она слышит, видит, двигается. И даже очень активно: три раза в неделю Таисия Иосифовна, имеющая ранение еще в Великой Отечественной войне, пятьдесят восемь лет трудового стажа, тридцать четыре из которых — учительского, тридцать из которых — в Норильске, вернувшаяся с Крайнего Севера в чеченскую столицу, на родину, поскольку является русской грозненкой в четвертом поколении, — теперь Таисия Иосифовна, на своем девятом десятке, три раза в неделю моет все шестнадцать этажей дома в центре Москвы. Все лестничные клетки и площадки перед лифтами. Другого выхода у нее нет.
       Расплата с Таисией Иосифовной — самая выгодная для нее. Бездомная Таисия Иосифовна работает за ночлег в каморке для консьержек. Консьержки на ночь уходят домой, а Таисия Иосифовна остается: естественно, консьержки продолжают получать за полные сутки. В каморке — тесно, там умещается всего-то узкий диванчик. Но на нем можно поспать — хоть и в очередь с сыном Володей, глубоким инвалидом по нервному заболеванию.
       Таисия Иосифовна молится на жителей этого дома — в них ее единственная надежда не опуститься до грязных подвалов. Согласно правилам, прописанным в нашей удивительной стране, Таисия Иосифовна утратила право иметь законную работу: нет статуса — нет регистрации — нет работы — нет ничего. За десять лет, что прошли с тех пор, как Таисия Иосифовна бежала из Грозного, лишившись там всего накопленного, она не получила от государства ничего, что смогло бы хоть как-то компенсировать утраты, обустроить быт и дать перспективу сыну Володе.
       Еще на свете у Таисии Иосифовны есть дочь — тоже пенсионерка, живущая в Норильске, куда старушек не берут — туда нельзя было ехать из Грозного. Кроме дочки, у бабушки есть два брата давно погибшего мужа — в Подмосковье и Москве. К ним-то она и поехала десять лет назад из Грозного — по их желанию. И один из братьев мужа сделал для вдовы все, что мог, — после ее бегства из Чечни долго-долго регистрировал на своей жилплощади. Но брат умершего мужа — тоже очень немолод. И у его родственников наконец возник вопрос: а почему все мы да мы? Ведь о бабушке обязано позаботиться государство?..
       Конечно, обязано. Вот бабушка и моет шестнадцать этажей. Три раза в неделю. Все ее вещи — в подсобке для швабр.
       — Куда ни пойдем, нам все тычут: зачем в Москву понаехали? А куда? Здесь же были свои…
       — А где вы едите? Здесь нет ни плитки, ни воды…
       — Я еще ухаживаю за лежачими в подъезде. Дом наш большой, всегда есть лежачие. Там и готовлю.
       — Где моетесь?
       — Там и моюсь.
       — А туалет?
       — Прошусь к кому-нибудь.
       Посмотрите внутрь себя: сколько бы лично вы могли так продержаться на белом свете?
       — Интересно, я умру под своей крышей? — спрашивает Таисия Иосифовна и обращается к проходящим мимо жильцам дома, куда ее пустили пожить. — Скажите, вот журналист пришел, разве меня кто-то с плохой стороны знает? Я — нечистоплотная? У меня склочный характер?
       Жильцы в большинстве не понимают смысл вопроса: естественно, в 81 год не надо доказывать, что ты не самый плохой член общества. В 81 год надо отдыхать от прожитой жизни на деньги общества. И все.
       
       
На заседании «Нашего дома» Ванда Петровна Войцеховская несколько часов сидела не шелохнувшись. Все говорили — она молчала. Гордая посадка головы. Твердый взгляд красивых глаз. Непреклонная порода.
       Но один на один Ванда Петровна разнервничалась, сникла.
       — Бездомная я. Изгой и нищая. Ни сна у меня. Ни жизни. Ни отдыха. — Ванда Петровна говорит с большим трудом — у нее высокое давление. — Но у меня было все… Дом, дача, гараж, машина. В Грозном. Там я жила с 1950 года, приехала по распределению после окончания Киевского строительного института. Проработала 38 лет на одном месте — инженером-проектировщиком. Мой муж был инвалидом Великой Отечественной войны. Дочь в 1992 году вышла замуж за очень хорошего человека — сюда, в Москву. У него была комната в общежитии АЗЛК. Теперь мы все там и живем. Мой муж умер в 96-м. Меня соседи по Грозному в тяжелом состоянии посадили в поезд и отправили к дочери. Я думала: временно, вот-вот что-нибудь получу.
       Ванда Петровна спит на одном диванчике с двенадцатилетним внуком. На соседнем диванчике — младший внук. В крошечной комнатушке можно или спать, или выйти. Сидеть негде. Для старого больного человека это невыносимо. От многолетней крайней своей усталости Ванда Петровна уверилась, что она только «мешает своим детям».
       — Я тяжело больна — меня ждет полное обездвиживание. Чтобы как можно дольше быть на ногах — чтобы никому не оказаться в тяжесть, я бутылки собирала… Нужны ведь лекарства… Почему государство переложило свои проблемы на плечи наших детей? Я не могу понять… Почему я не могу получить свой угол? Ведь не я же сама разрушила все, что было у меня в Грозном?
       
       
Валентина Петровна Кузнецова — хрупкая и красивая. Она не снимает платок, не скидывает плащ, руки и губы постоянно сжаты в замок — Валентина Петровна держится, чтобы не расплакаться. Горячечный румянец пятнами обметывает щеки — ее все время подзнабливает и передергивает, даже когда с других пот льет от духоты. Хроническое недоедание — беженский попутчик. Оно поражает всех, невзирая на заслуги, которых у Валентины Петровны, грозненского инженера, было в прошлой жизни немало. Сейчас ей 78 лет, в январе 1995 года ее, вместе со старшей сестрой Александрой Петровной, бойцы МЧС вытащили полуживыми из грозненских подвалов и отправили в Москву, узнав, что там есть родственники. И это совершенно понятно.
       Прошло почти десятилетие. Все эти годы Валентина Петровна прожила со своей лежачей 80-летней сестрой, инвалидом первой группы, в подсобке московской школы № 1142…
       — Конечно, условия у нас кошмарные, — говорит директор Иосиф Станиславович Протас. — Валентина Петровна сначала работала школьным сторожем, но потом нам в приказном порядке велели нанять частные охранные предприятия… Не гнать же их на улицу? У меня совести не хватило… Только что бабушек забрал племянник — он куда-то уезжает, квартира освобождается на время. И они съехали от нас. Но их жилищный вопрос по-прежнему не решен. Ничего не дают. Я не понимаю, как такое может быть?
       …Такое может быть очень просто. Юридически проблема престарелых русских беженцев из Чечни выглядит следующим образом: по закону они — внутриперемещенные лица. Этот статус у нас положен человеку только на пять лет. Часть бабушек статус имела — выбила с боем из миграционной службы, за эти десять лет несколько раз прошедшей через реорганизацию. Беженцы «со статусом» хоть на какое-то время получили право спокойно передвигаться по Москве и бесплатно подлечиться. Однако часть бабушек статуса так и не получила — миграционные чиновники стойко отказывали без вины виноватым.
       И вот закончились те самые пять лет — тут статусные сравнялись с бесстатусными в полном своем бесправии перед лицом миграционной службы. Дело в том, что пять лет — это срок, который, согласно закону, берет себе государство для постепенного выполнения обязательств перед гражданином, лишившимся всего по вине этого государства. За эти пять лет государство обязано обустроить «внутриперемещенное лицо» — предоставить жилье, пособие, страховку. Чтобы человек начал жить по-новому, имея некоторую стартовую площадку взамен безвозвратно утраченной.
       Наше государство просто обмануло «внутриперемещенных» из Чечни. Протянув пять лет и не дав им ничего, миграционная служба объявила, что снимает с себя ответственность, а пять лет были даны, чтобы «внутриперемещенные» сами нашли возможность обустроиться…
       Кто спорит, правило про пять лет приемлемо для молодых и людей среднего возраста, способных работать и драться за себя. Но как быть с 70—80-летними? С инвалидами? Как они могли обустраиваться самостоятельно?..
       Почему тут акцент именно на русских беженцах из Грозного? А не на всех, кто вынужденно покинул зону бесконечной «антитеррористической операции», совпавшей с территорией их любимого города?
       Потому что чеченские семьи, даже если они очень плохо живут, обязательно получат поддержку своих родных — таковы нормы, и просто невозможно встретить 81-летнюю чеченскую старушку, которая бы мыла шестнадцать этажей. А русские бабушки есть…
       
       
Что делать? Как выйти из положения сегодня? С максимальной скоростью и эффективностью? Ждать ведь бабушки не могут…
       В «Нашем доме» — 53 семьи. Это — самые нищие из всех и бесперспективно бездомные. Надеяться на клочочек от профицитного бюджета в их пользу бессмысленно — чиновники удавятся без отката. Поэтому надежда — на мир «социально ориентированного бизнеса», как о нем от его же, бизнеса, имени недавно проникновенно говорил господин Потанин по телевизору. Итак, по ходатайству, к примеру, Комиссии по правам человека при президенте, несущем персональную ответственность за происходящее в Чечне и в связи с Чечней, — той самой комиссии, членами которой являются такие знаменитые представители гражданского общества, как Светлана Ганнушкина, руководитель самого активного в стране общественного комитета в защиту беженцев («Гражданское содействие»), а также Людмила Алексеева, глава Московской Хельсинкской группы, — по ходатайству, непременно поддержанному президентом с подачи главы комиссии Эллы Памфиловой, 53 бизнес-структуры Москвы покупают по одной квартире. Все — по одной. Вряд ли им это будет трудно осилить.
       …«Наш дом» расходился. «Государство хочет дождаться, когда мы перемрем. Чтобы не тратиться на нас. Я уверена в этом», — бросила на прощание Зоя Михайловна Маркарянц, беженка «нынешней войны», в «той жизни» педагог, чей дом в центре Грозного был разрушен прямым попаданием. А с домом — и вся жизнь.
       
       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой»
       
11.10.2004
       

2006 © «НОВАЯ ГАЗЕТА»