ГРУ ИГРАЕТ С СУДОМ В КОШКИ-МЫШКИ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ГРУ ИГРАЕТ С СУДОМ В КОШКИ-МЫШКИ
Такого еще не было: военные прокуроры взяли под защиту государства жертв, а не их палачей

(Фото — ИТАР-ТАСС)

       На этой неделе в Ростове-на-Дону, в Северокавказском окружном военном суде, ожидался финал судебного процесса по громкому «делу Ульмана» — о зверской казни шести мирных граждан в Шатойском районе Чечни, совершенной группой спецназовцев ГРУ 11 января 2002 года. Однако подсудимым опять удалось искусственно затянуть его. Оглашение вердикта присяжных отложено на неопределенный срок.

       Досье «Новой»
       «Дело Ульмана» — о казни шести жителей сел Нохчи-Келой и Дай 11 января 2002 года разведгруппой № 513 (в/ч 87341), которой командовал капитан ГРУ Эдуард Ульман. По его приказу были расстреляны и сожжены пассажиры рейсового «уазика». Погибли мать семерых детей Зайнап Джаватханова, директор сельской школы Саид-Магомед Аласханов, завуч Абдул-Вахаб Сатабаев, лесник Шахбан Бахаев, водитель Хамзат Тубуров и Магомед Мусаев. Преступление удалось раскрыть по горячим следам, и дело дошло до суда. Сегодня Ульман — единственный из обвиняемых, кто находится под стражей. Остальные трое на свободе, под подпиской о невыезде: лейтенант Александр Калаганский (заместитель Ульмана и исполнитель казни), майор Алексей Перелевский (старший оперативный офицер в той операции, передавал по рации «приказ» о желательности уничтожения всех шестерых), прапорщик-контрактник Владимир Воеводин (исполнитель казни). Председательствующий на процессе — военный судья Александр Каргин.

       – Говорить не буду. Не считаю нужным давать показания… таким гособвинителям. — Калаганский стоит перед судьей и безмолвными присяжными. Судья сохраняет невозмутимую корректность. Хотя это сложно — Калаганский заносчив, в словах — издевка, наглость и упорное непонимание того, как это ему, боевому офицеру, военные прокуроры — то есть «свои» — смеют задавать неудобные вопросы, добавляющие ему вины.
       Калаганский напирает на то, на что и его «коллеги» по казни: мол, «был приказ» — и какие могут быть вопросы… На календаре — 20 апреля 2004 года, вторник. Больше двух лет спустя. Калаганский ведет себя так, будто ничего не было. Ни многочисленных свидетельских показаний на предыдущих заседаниях, из которых следует, что приказа, собственно, никакого и не было. Ни доклада эксперта — преподавателя Общевойсковой академии полковника Игоря Дуброва, который объяснил, что если бы у Ульмана, Калаганского и остальных возникли бы сомнения в приказе на уничтожение, они имели право приостановить его исполнение, и в конце концов есть Устав внутренней службы (ст. 11 и 12), который не разрешает применять оружие в отношении задержанных и запрещает в отношении женщин…
       Но сомнений тогда никаких не было, про устав не вспоминали, и сегодня Калаганский прет вперед, к самообелению, как трактор. Вдовы уничтоженных «по приказу» тихо плачут по левую руку от Калаганского, участника казни их мужей. Калаганский и бровью не ведет на эти слезы. Наблюдать картину этой казни после казни невыносимо. Офицер упирает руки в боки, его сбитую фигуру обтекает кожанка, как бывает у киношных бандитов. У него пустые глаза и очень много гонора. Это и есть «элита» — офицер ГРУ. Ни у него, ни у его «коллег» ничто не выдает раскаяния. Только злобу к тем, кто посмел усомниться в правильности их действий в шатойских горах.
       Судебный спектакль выстроен с размахом. Адвокаты подсудимых — а их тут целая команда — работают на славу, закидывают судью совершенно пустыми по содержанию ходатайствами, смысловая никчемность которых очевидна. Судья, однако, пасует — собственно, УПК не оставляет ему ничего другого. На процедуру отклонения этих ходатайств уходят часы… Но зачем?
       — Это тактика — чтобы подольше продержать подсудимых на свободе, — объясняет Людмила Тихомирова, единственный защитник потерпевших, ростовский адвокат. Она представляет интересы сразу нескольких десятков сирот, оставшихся после того расстрела, вдов, матерей, сестер погибших. Формально адвокатами жертв числятся еще двое — знаменитый Абдула Хамзаев и Магомет Гандаур-Эги, адвокат из Ингушетии. Хамзаев долго был болен. Следы ингушского адвоката и вовсе затерялись без объяснения причин.
       — Защита подсудимых чувствует, — продолжает Людмила Тихомирова, — что они могут получить реальные сроки лишения свободы, и тогда годы, проведенные под подпиской о невыезде, будут «съедены», и уже не потребуется отправляться за решетку. Вот и затягивают.
       Большую часть времени на заседаниях Тихомирова, однако, молчит. Это бросается в глаза — как и очевидная диспропорция между десантом, обслуживающим палачей, и одинокой Людмилой Анатольевной. Долгое время ее стул вообще был пуст — у Тихомировой ребенок сломал руку, и процесс шел без адвокатов. Общественный интерес к этому громкому делу — почти на нуле. Палачи могут вытворять все что угодно — об этом будут знать лишь участники процесса.
       Противостоят безмолвию защиты и наглости подсудимых сегодня только гособвинители — военные прокуроры. И такое происходит впервые с начала второй чеченской войны — на судах над военными преступниками.
       — Нам очень повезло, что у нас такие гособвинители и судья, — говорит Кока Тубурова, сестра погибшего Хамзата Тубурова. Она, школьная учительница, ведет параллельный протокол всех заседаний, занося в тетрадь все, что происходит. — Мы даже не ожидали — о предвзятости и речи нет. Судья внимателен. Прокуроры взяли нас под свою защиту. Задают все необходимые вопросы. И такие острые…
       Гособвинителей на процессе двое — подполковник юстиции Ян Лозинский, военный прокурор военной прокуратуры СКВО, ростовчанин, и полковник юстиции Николай Титов, заместитель начальника отдела ГВП, москвич. Ни одна попытка передернуть факты стороной подсудимых не остается без их реакции. Прокуроры стоически сносят хамство подсудимых и настойчиво возвращают судью и присяжных к реальным обстоятельствам той казни…
       По сути, они сегодня обеспечивают настоящий суд по чести. То, от чего мы так отвыкли, — честный суд. К тому же в отсутствие офицерского суда чести — в ГРУ никого из шатойских палачей не уволили, только наградили, чем поощрили действия эскадронов смерти для Чечни. В армии, как известно, не унимается дискуссия — и на суде в Ростове ее отголоски, — что вот-де «наши» вели себя в Чечне по законам военного времени, а теперь их судят по законам мирного, и значит, военные, совершившие преступления, — настоящие «жертвы»… Всякий раз (до нынешнего суда в Ростове) гособвинители выступали именно с этой идеологической платформы. И вот впервые военные прокуроры, которые ставят все на законные места, берут под защиту государства истинных жертв, гражданское население, оказавшееся заложниками военной анархии. А не их палачей.
       …То и дело от того, что говорят прокуроры, у майора Перелевского ноги начинают ходить ходуном, и он сжимает кулаки до белых косточек. Ульман молчит, лишь обводя зал презрительным взглядом. В глазах Калаганского — всегда ненависть. Он очень не хочет в тюрьму. И поэтому закидывает присяжных словами «про Родину» — заметает следы. Для него продолжается 11 января 2002 года, когда он заставлял подчиненных ему солдат закидывать чистым, только что выпавшим снегом кровь убитых им несчастных. Те солдаты давно уволились и разбрелись по стране. И им тоже очень нужен суд по чести, а не по взаимному сговору.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, Ростов-на-Дону
       22.04.2004