Муса ГАЗИМАГОМАДОВ, командир чеченского ОМОНа: В ЧЕЧНЕ НАРОД

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

Муса ГАЗИМАГОМАДОВ,
командир чеченского ОМОНа:
В ЧЕЧНЕ НАРОД — ЭТО МИЛИЦИЯ
Если бы не было Масхадова и Басаева, я бы давно с этими бандами разобрался

       ДОСЬЕ
       Газимагомадов Муса — 38 лет, в милиции — с 1985 г. По профессии – учитель физкультуры. В годы между первой и второй чеченскими войнами жил в Москве, работал председателем общественной организации ветеранов локальных войн и конфликтов «Комбат». Вернулся в Чечню в сентябре 1999 г. Назначен командиром чеченского ОМОНа в январе 2000 г. Сейчас в ОМОНе — 301 человек. В феврале 2003 г. получил должность также и заместителя начальника милиции общественной безопасности МВД ЧР.

       — Зачем вам, командиру чеченского ОМОНа, референдум 23 марта? Как это может изменить вашу работу, вы станете защищать людей лучше?
       — Я хочу защищать конституцию именно Чеченской Республики. Чтобы на меня никто не показывал пальцем, что я прислуживаю не народу, а кому-то. Чтобы мне люди не говорили: «Ты защищаешь Конституцию России».
       — А разве это плохо?
       — Нет, но я хочу получить право защищать свой народ, имея правовую базу собственной республики. Чтобы говорить своему народу: «Я вас защищаю на основе нашей конституции».
       — Вам не хватает Конституции России?
       — Не хватает. В наших условиях — своих обычаев, культуры, менталитета — нужно выработать свою конституцию, которая бы отражала их. Поэтому сырая она сейчас или нет – неважно, мы ее потом доведем. Конституция нужна даже в таком виде, как теперь. Мы что, не имеем права иметь закон согласно своим обычаям?
       — Но предложенный текст не отражает обычаев чеченского народа...
       — Потом внесем их. Эту конституцию вырабатывали одни, потом изберут парламент и законную власть, и они смогут дополнить ее необходимыми статьями. Поймите, я сегодня похож на Чапаева. Все — временное у нас. После принятия конституции я смогу объяснять своим милиционерам, что они защищают конституцию Чечни. Именно Чечни...
       — Почему в таком случае вас не устраивает масхадовская конституция? Почему вы настаиваете на принятии именно кадыровской? Ведь и ту принимал народ, которому вы служите?
       — Потому что то была конституция шариатского государства, которое хотел построить Масхадов в своих мифических мечтах. Но шариат неприемлем для чеченцев, у нас всегда жили по адатам, и конституция должна отражать именно эту нашу специфику.
       — Считаете ли вы, что масхадовская конституция сама себя уничтожила? Ведь не было же референдума по ее отмене?
       — Да, сама себя. Так же, как Масхадов и его парламент. В тот день, когда они приняли шариат, поработили собственный народ и пошли в поход на Дагестан.
       — На ваш взгляд, референдум — финал политического процесса?
       — Нет, начало. Референдум — это сегодня посаженный саженец. Может, года через два-три он пустит свои плоды, но чеченскому народу нужно будет потрудиться, чтобы вернуть доверие перед Кремлем, Думой, российским обществом. Мы же все понимаем, что слово «чеченец» — хороший он или плохой, ассоциируется с бандитом и террористом. Этот ярлык нам повесила власть Джохара Дудаева... Какая разница, чем болен человек — гигантоманией или манией величия, главное, что получилось теперь. Потом было заключено Хасавюртовское соглашение, и статус Чечни стал «отложенным» вопросом. Это когда я не являлся гражданином, меня подвесили и сказали: «Жди». О какой легитимности масхадовской власти можно было говорить в государстве с отложенным статусом? Прошло семь лет, и гражданин Чечни никаким законом так и не защищен. У него нет своего парламента, избранного президента, и поэтому нас везде преследуют и гоняют. Семь лет мы без прав и защиты. Реально — двенадцать.
       — Как должен потрудиться чеченский народ, чтобы саженец, о котором вы говорите, дал плоды?
       — Во-первых, поверить в то, что саженец даст плоды. Во-вторых, ухаживать за ним, поливать, беречь. Труд состоит в своем отношении, вере в эту конституцию. Все должны относиться к ней, как к младенцу, как к собственному ребенку.
       — Многим мешает относиться к ней, как к ребенку, то, о чем вы отлично знаете: у этой конституции есть имя — кадыровская.
       — Нет, она не кадыровская, а конституция Чеченской Республики. Такой ярлык вешают провокаторы, которые забрасывают эту идею в народ, чтобы конституция не прижилась. Нельзя конституцию народа связывать с одним именем.
       — Но нельзя сбрасывать со счетов и так называемую «проблему Кадырова». Как ее решить?
       — Жизнь решит. Когда конституцию примут.
       — Но тогда вы же и встанете за спиной у Кадырова и объявите народу, что лучше в Чечне людей нет, и сделаете его президентом только потому, что так захотел Кремль.
       — Я – не политик, я — милиционер. Нам нельзя заниматься политикой. Но если на выборах победит Кадыров, значит, народ его так любит.
       — Одна из главных проблем Чечни — исчезнувшие и продолжающие исчезать по сей день люди. Их уже несколько тысяч, и никто точно не знает, сколько. Что вы как командир ОМОНа можете предложить своим людям, чтобы предотвратить похищения людей сегодня и завтра? Вернуть хотя бы трупы пропавших вчера?
       — Я сам ищу своих милиционеров, захваченных в Атагах в октябре 2001 года. Пропали у меня пять человек, предварительно они были убиты по указанию Ахмадова Зелимхана, Садаева Исы, Ахтарова и по приказу Масхадова. Если бы не было Масхадова и Басаева, я бы давно с этими бандами разобрался. Масхадов их подпитывает, значит, он виноват. Когда подорвали автобус с моими омоновцами, он же объявил героями нации того же Ахмадова Зелимхана, Седаева Халида, Магомадова Ширвани, Бейсумова...
       — Как быть тем семьям, чьи люди бесследно исчезли при «зачистках»? Их увезли военные — и сведений никаких.
       — Продолжать жить. Мы все пришли на этот свет для того, чтобы умереть. Это не первая война и не первая потеря чеченского народа. Надо смириться.
       — Вы считаете, их больше не найти?
       — Не знаю. Но сегодня надо идти вперед. Сзади туман, впереди облака. Страшно, но надо двигаться... В моей семье тоже бесследно исчезли люди. Но в том, что произошло на чеченской земле, начиная с Дудаева, в конечном счете виноваты сами чеченцы. Так что надо смириться, сделать глубокий глоток — и идти вперед. Ради своих детей. Ради родины, народа. Мы — последнее поколение, которое должно вернуть детям детство. Если мы этого не сделаем, некому будет больше этого делать. Мы лишим детей родины. Нация ведь исчезает...
       — Какие признаки гражданской войны в нынешней Чечне?
       — Чеченская милиция сейчас уже не та, что в 1996 году. Она — не политическая сила. Она защищает народ, а не какую-то линию.
       — Но вы боретесь с чеченцами? Да и 27 декабря на территорию правительственного комплекса на грузовике, начиненном взрывчаткой, въехали чеченцы? И приговорили к смерти других чеченцев? Вы считаете, что это не гражданская война?
       — Ваххабиты — не чеченцы. Я их не считаю чеченцами. И бандитов я чеченцами не считаю. Лично для себя я все акценты расставил — все зло от Масхадова.
       — Новый пост, который вы получили, — что он вам дает?
       — Я могу теперь заставить работать все отделы милиции по принципу своего подразделения.
       — А какие принципы у ОМОНа?
       — Мы не принадлежим себе — мы принадлежим народу.
       — У нас все так присягают...
       — Все говорят, а я делаю.
       — Что вы можете сделать, чтобы положить конец внесудебным казням в Чечне?
       — Дайте работать чеченской милиции. Пока в Чечне все сотрудники милиции общественной безопасности только «исполняли обязанности». Не работали. При этом полномочий достаточно — не хватает в каждом патриотизма. Главное, что я требую от своих омоновцев, — это патриотизм. Сегодня очень большая разница между бойцами моего подразделения и остальными милиционерами. У меня — патриоты. Позиция такая: получил удостоверение, надел форму, имеешь зарплату — защищай безопасность людей, тебя не должно волновать, кто будет президентом, какие идут политические преобразования... Я своих бойцов спрашиваю: «Кто вам запрещает сегодня защищать свой народ и бороться с преступностью?». Никто. Часто говорят: «Чеченский омоновец боится федерального омоновца». Боится? Тогда зачем пришел? Если не можешь защитить себя, как ты можешь защитить общество?
       — Собственно, это и есть вопрос к вам. Кого еще вы можете защитить, кроме себя и своих семей?
       — В Чечне уже 12 600 милиционеров. Эти 12 600 и есть народ. У всех есть близкие и родные, они — представители всех 134 тейпов и 9 тукамов республики. Если каждый будет своих защищать, это и есть весь народ. Когда шестнадцать моих бойцов подорвали, кто мне помог?
       — Кто?
       — Никто.
       — Почему?
       — Потому что боятся.
       — Вас?
       — Нет, их — масхадовскую сторону.
       — Как сделать, чтобы перестали бояться?
       — Милиция должна прийти к народу. Добро только победит. Хватит бить друг друга. В Чечне всего-то 500—600 тысяч человек. Мы же бьем друг друга, а это и есть гражданская война.
       — На чем основана боязнь людей перед той стороной? На том, что та сторона сильна?
       — На том, что она беспредельная. Мы привязаны к дому, базе, ко многому — они не привязаны ни к чему. Люди боятся слово сказать — на базаре, в автобусе, своем селе, на похоронах, свадьбе. А это уже террор. Люди живут в страхе и ужасе.
       — Но также они боятся и Кадырова. Его бандиты рыскают по Чечне. И не дай бог сказать о них лишнее слово — будешь ночью уничтожен.
       — Я не уполномочен говорить на эту тему.
       — Каким образом можно уйти и от того, и от этого?
       — Референдум, выборы.
       — Какую конституцию ни прими, рано или поздно нужно будет садиться за стол переговоров всем тем, кто участвует в противостоянии. С кем лично вы готовы сесть за стол мирных переговоров?
       — С Масхадовым уже не получится. Для меня он — политический труп, я его вычеркнул.
       — Тогда с кем из полевых командиров получится договориться о прекращении боевых действий и беспредела?
       — С Вахой Арсановым, Докку Умаровым, Мунаевым. С ними я готов сесть и разговаривать, и это моя личная позиция — как человека, который хочет мира. Добавлю: не ради них самих, их спасения и не потому, что именно на них нет компроматов. Ради государства. Никакого светского суда после войны, конечно, не будет, но Божий — обязательно. Я бы пошел на это, чтобы спасти людей, которые, обманутые, безвинно стоят на той стороне. Их таскают за собой как пушечное мясо, запугав вконец... Я не воюю с патриотами, которые когда-то взяли оружие, чтобы защитить свою родину, я воюю с преступностью и международным терроризмом.

       Беседовала Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       27.02.2003