НА ДЕТЕЙ ЧЕЧНИ КОНСТИТУЦИЯ РОССИИ НЕ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

НА ДЕТЕЙ ЧЕЧНИ КОНСТИТУЦИЯ РОССИИ НЕ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ
За год при «зачистках» в Чечне погибли более 90 детей, 58 из них были дошколятами

Фото Юрия Козырева

       Олег ГАБА, Уполномоченный по правам детей Чеченской Республики отвечает на вопросы Анны ПОЛИТКОВСКОЙ.

       ДОСЬЕ: Габа Олег — 38 лет, родился на Украине, окончил Курганское высшее военно-политическое авиационное училище. Капитан в отставке (уволился из армии в 1995 г.). С 1993 г. — руководитель Общероссийской молодежной поисковой организации. С 1994 г. — член Совета по делам молодежи при президенте РФ. С 1995 по 2001 г. профессионально занимался выборными политтехнологиями. Случайно попав в Чечню год назад, не смог уехать, стремясь работать здесь и изменить ситуацию к лучшему. Последние полгода по инициативе главы республики Ахмат-Хаджи Кадырова — уполномоченный по правам детей в Чеченской Республике

       — Какова, на ваш взгляд, самая тяжкая проблема детей современной Чечни?
       — Отсутствие возможности чувствовать себя под защитой закона. Моя точка зрения состоит в том, что все без исключения дети сегодняшней Чечни, хотя их действительно тут не выбрасывают на улицы, все 392 тысячи — безнадзорные. С точки зрения Конституции России. Потому что Основной закон нашей страны, частью которой продолжает быть Чечня, на этих детей не распространяется — они не находятся под его защитой. А что такое безнадзорность? Состояние, когда ребенок — вне правового и конституционного поля. Пока этот главный вопрос не будет решен и вялотекущая военная шизофрения в Чечне будет тлеть и возгораться, дети обречены. О чем можно говорить, если за год в Чечне при «зачистках» погибли более 90 детей! И все эти смерти напрямую связаны с действиями военных. Когда же военные начинают мне говорить, что, мол, дети пособничали боевикам и поэтому были уничтожены, то у меня есть ответ: 58 из 90 — дошколята! Подобные цифры не позволяют продолжать уверять страну в том, что антитеррористическая операция проходит в соответствии с законом. Но если погиб ребенок, я далек от мысли, что мужчины этой семьи просто скажут: «Ну погиб — и погиб». Своими руками мы лепим тех, кто никогда не смирится с присутствием в Чечне федеральных войск, кого своими сторонниками мы уже никогда не назовем. Мне это ясно. Я бы хотел вернуться к шатойской трагедии, происшедшей в январе этого года, когда были убиты, а потом сожжены, как говорят и пишут, шесть человек. А я везде говорю: не шесть, а семь! Убитая женщина была беременна. И ушла она не одна, а с ребенком...
       — Ваш рецепт — что делать? Что можете вы, уполномоченный? Как вы действуете в условиях военного произвола? Предположим, возникает ситуация: ребенок подвергся пыткам во время «зачистки»? Вы — указ генералам?
       — Нет, не указ. Единственное, что я пока могу, — это бить в колокола. На «зачистки» меня, конечно же, никто не пустит.
       — А вы пытались?
       — Да, попытки были, но безуспешные. Проблема так называемых спецопераций — самая больная. Можно делать все что угодно: возить сюда гуманитарную помощь, хоть золотом каждого осыпать, но если не будут защищены конституционные права людей, живущих здесь, от бандитов любых мастей, все бессмысленно.
       — Вы назвали цифру: в Чечне — 392 тысячи детей. Это официальная цифра правительства республики? Кто считал и как? Сколько погибших? Сколько живых?..
       — Да, вы правы. Официально считается, что детей — 392 тысячи, но я лично под этой цифрой не подпишусь. По одной причине — никто тут пока ничего точно не знает.
       — На ваш взгляд, каков психологический портрет детей Чечни? Кто они сейчас?
       — Дети тут всего боятся. Идти в школу, из школы домой, торговать на рынке... Они жить боятся. Если ребенку больше 10—12 лет, он как угодно подстраховывается, чтобы не попасть под «зачистку». Чтобы не оказаться на глазах у военных. Всеобщий детский страх перед всем. Однако недавно мы провели важное социологическое исследование среди детей Чечни школьного возраста и поняли главное: все-таки той их озлобленности по отношению к русским, о которой часто говорят, нет. Дети в Чечне мудры, они воспринимают человека, каков он есть, а не по национальному признаку. Если есть ненависть, то она — не по отношению к «русским», не к конкретной нации, а к «федералам». Только так дети и называют военных. Недавно в Чечню из Екатеринбурга прибыл «Рейс мира» с большим грузом гуманитарной помощи. И мы увидели, что самыми ценными для детей были не велосипед, куртка или книга, а письмо, адрес, чтобы можно было переписываться с кем-то в России.
       Еще несколько серьезных выводов, исходя из результатов нашего социологического исследования. На вопрос «Кто нарушает ваши права?» около 10 процентов детей написали, что их права нарушают родители. И это-то в Чечне! С ее незыблемыми устоями, где дети традиционно уважительно относятся к родителям и никогда ничего плохого о них не скажут! Думаю, если чеченский ребенок уже не стесняется сказать подобное в анкете, это — начало разрушения основополагающих национальных обычаев, чего ни в коем случае нельзя допустить.
       — Почему это произошло? Ваш анализ?
       — Война произошла... 17 процентов детей в Чечне, хотят они этого или нет, сегодня вынуждены самостоятельно зарабатывать на пропитание. Некоторые кормят и свою семью. Большая их часть отметили, что очень хотят учиться, но у них нет такой возможности. Я не мог этого предположить.
       Еще одна ошеломляющая подробность: сами дети обеспокоены состоянием своего здоровья. Ну где вы это видели, чтобы нормальные дети думали о своем здоровье? А в Чечне дети указали именно на состояние здоровья как на одну из самых главных своих проблем, которую очень тяжело решить.
       — Дети — как маленькие старички?
       — Нет, они не старики, но все они — очень взрослые, совсем взрослые. Это даже не дети в привычном понимании слова. Когда я разговориваю тут с ребенком, меня поражает, что для большинства из них первичным является не мечта о телевизоре или компьютере, а чтобы у папы и мамы была постоянная работа. Вот о чем, главном, говорит тут ребенок в 10 лет! Социологические исследования, проведенные в других регионах страны, несмотря на все трудности жизни в России, традиционно показывают, что дети даже не затрагивают там этого вопроса. Я уверен, что, если мы будем тут продолжать в том же духе, породим такое поколение (и выросшие чеченские дети, и «дети»-солдаты, прошедшие сквозь Чечню), что даже проблема наркомании покажется смешной. Впрочем, я бы не стал называть тех людей, о которых я говорю, потерянным поколением. Нам всем надо сейчас очень много сделать — дать им возможность учиться, нормально жить, работать, чтобы только не допустить этой потерянности. Хотя раны, полученные в Чечне, останутся навсегда. Но другого выхода, кроме как смягчить психологические травмы, у нас нет. Международные гуманитарные организации, которые сейчас пытаются возить в Чечню гуманитарную помощь, конечно, неплохо, но я бы хотел другого: самое положительное, что должно произойти, это активизация деятельности наших российских общественных организаций. Я занимаюсь сейчас тем, чтобы включился механизм народной дипломатии. Быть может, я наивен, но как еще показать чеченским детям, что с ними кто-то все равно хочет дружить!
       Впереди, например, лето, многие говорят, что надо найти много денег и организовать для чеченских детей отдых в лагерях: снимать целый лагерь и вывозить туда наших детей для оздоровления. Я — категорический противник. Надо, чтобы они отдыхали вместе со всеми. Обязательно! Это и им нужно, и остальным — детям из других регионов страны. Не секрет, что у многих из них не лучшее, мягко говоря, отношение к Чечне. Да я сам теперь переругался со многими моими товарищами, пытаясь доказать, что не надо рисовать чеченца непременно с ножом в зубах, ведь чеченцы разные, такие же, как и русские, и татары, и чукчи.
       Еще один пример: Министерство образования России ежегодно выделяет квоты на обучение детей Чечни в других регионах. По идее министерства, когда есть квота, то ребенку должны выделяться и общежитие, и стипендия. Но ничего этого, как правило, не происходит. И получается, человек не может жить и учиться — ему негде и не на что. Его просто «не хотят». Недавно я помогал восстанавливаться двум студенткам из Чечни в одном из московских учебных заведений — их, приехавших по квоте, отчислили на том основании, что у них нет прописки. И когда я спросил декана: «Вопрос прописки и проживания — ваш вопрос?», мне ответили: «Нет». А я настоял на «да»! Из тех детей, которые в начале нынешнего учебного года уехали учиться в другие регионы по квотам, немалое число быстро вернулись — они не учатся, не используют квоту, и главная причина — негативное к себе отношение.
       Поэтому я и говорю: нужно использовать абсолютно все, что только возможно, — и летний отдых в том числе, чтобы смягчить общероссийские нравы, порожденные войной на Северном Кавказе.
       — Не утеряна ли такая возможность?
       — Уверен: нет. Например, я обратился к общественным организациям в нескольких областях, где учатся наши дети, с просьбой, чтобы они помогли, взяли что-то вроде шефства. И когда я бросил такой клич, откликнулся директор одного из калужских лицеев, сам же руководитель общественной организации, очень умный человек и настоящий педагог. Он предложил: «Я возьму к себе в лицей трех чеченских подростков». Между прочим, взял — 14 и 16 лет, трех пацанов самого сложного возраста, вся жизнь которых прошла в условиях военных действий! Я сказал этому директору: «Пойми, очень большая ответственность... Как педагоги отнесутся? Дети? Сможешь ли справиться? Наладить контакт?». Одно дело — отправить учиться, другое — создать атмосферу вокруг, чтобы дети чувствовали себя нормально. Когда в первые недели звонил этому директору, он кряхтел: наши парни ходили везде только вместе. А сейчас уже все в порядке — они растворились полностью! Они даже в разных учебных группах — сами так захотели. Им комфортно, они прижились. Это полностью заслуга педагогов. Два года в лицее — и оттуда ребята поступят в Калужский госуниверситет, между прочим.
       Сейчас я занят тем, что обращаюсь к общественным организациям страны с просьбой сделать то же самое — взять под опеку чеченских детей, приезжающих учиться, чтобы найти энтузиастов-педагогов, которые не просто взяли бы ребенка в свое учебное заведение, а осуществили его социальную и психологическую реабилитацию в мирной жизни. Уже нашлись энтузиасты в Ленинградской и Московской областях, Новосибирске, Татарстане, Ижевске.
       Но я очень хочу подчеркнуть главное: мы многое можем делать, я буду ходить и просить, требовать, бить в колокола. Но! Пока военная ситуация в Чечне не изменится, все окажется лишенным смысла.
       — По вашему мнению, сознание военных в Чечне еще способно поддаться реформированию?
       — Мне кажется, да. Я, как офицер в отставке, служивший на командных должностях, уважающий людей в погонах, могу сказать одно: все зависит от командного состава. Будут командиры нормальные — все встанет на места. Я не верю в то, что нельзя навести порядок, что военный хаос не поддается обузданию. Захотят генералы — все встанет на места. Армия — всегда управляемый механизм, просто надо привести ситуацию в частях в нормальный уставной порядок.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
       11.04.2002