|
|
|
|
|
|
АННА СТЕПАНОВНА ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)
•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•
|
|
КОНЦЛАГЕРЬ
С КОММЕРЧЕСКИМ УКЛОНОМ
Отчет о командировке в
зону
Короткая предыстория. В
редакцию принесли коллективные жалобы 90 семей,
проживающих в нескольких селениях Веденского
района Чечни — Махкеты, Товзени, Сельментаузен,
Хоттуни. Текст был беспрецедентен — несколько
сотен человек умоляли содействовать их
скорейшему перевозу куда угодно в Россию, но за
пределы Чечни. Причины: постоянный голод,
нестерпимый холод, полная оторванность от жизни,
отсутствие врачей, какой-либо связи с миром. И
особой статьей — жестокие карательные набеги,
совершаемые на эти населенные пункты силами
военнослужащих, расквартированных на окраине
селения Хоттуни. Факты казались столь
фантастичными, сколь и вопиющими. Значит, надо
было ехать проверять. Командировка началась 18
февраля.
А дальше — вся история,
как ни подступишься, упорно распадается на
клочки. С одной стороны, десятки жутких
рассказов, измученные лица людей, испытавших на
себе пытки и изощренные измывательства военных,
когда от ужаса того, что тебе надо записывать,
останавливается рука, фиксирующая все в
блокноте... И вдруг — совершенно отдельно,
сторонним вроде бы осколком большой мозаики — те
же самые рассказы, но только наяву, не в передаче.
И уже с тобой. Ожившие картинки в доказательство
услышанного. И это уже тебе орут: «Стоять!
Вперед!» И фээсбэшник в сопливом возрасте
старшего лейтенанта уже тебе — а не твоему
недавнему рассказчику, — улыбаясь гадливым ртом
своих профессиональных предков из 37-го года,
шепчет всякую дрянь и мерзость: «Боевичка... Ты
пришла от Басаева... Расстрелять тебя мало...
Слишком много моргаешь, значит, врешь...»
КАРТИНКА ПЕРВАЯ.
ПЫТКИ ТОКОМ
Розита из селения Товзени
еле шевелит губами, глаза ее, как бы преодолев
естественное предназначение, остановились и
глядят куда-то внутрь. Розите пока трудно ходить
— болят ноги и почки. Месяц назад Розите пришлось
пройти через фильтрационный лагерь — она так это
называет. За то, что «приютила в доме боевиков».
Именно так ей кричали военные.
Розите уже немало лет. У
нее много детей и несколько внуков. Младшая,
трехлетняя, ранее не говорившая по-русски, но
видевшая, как зверски задерживали ее бабушку,
теперь постоянно кричит слова: «Ложись! На пол!».
Розиту забрали из дома на
рассвете, когда все спали, — «тепленькой»,
полностью окружив дом и не дав толком собраться.
И бросили в яму, устроенную на территории военной
части на окраине селения Хоттуни.
— Толкали? Пинали?
— Да, как обычно у нас.
Ничего себе слова: «Как
обычно у нас». Допрыгались... Поджав ноги, Розита
просидела в яме на земляном полу 12 суток. Солдат,
который охранял яму, как-то ночью сжалился —
бросил кусок паласа.
— Я подложила под себя.
Солдат — он же человек, — шевелит губами Розита.
«Ее» яма была неглубокая.
Метр двадцать, не больше. И оказалась устроена
таким образом, что вроде ты на свежем горном
зимнем воздухе: над тобой нет никакой крыши и
круглосуточно очень холодно. Но вроде бы ты и не
можешь распрямиться: сверху положены массивные
бревна, головой их не сдвинуть. Так что 12 суток —
на корточках или сидя на том паласе.
Розита так и не узнала,
кого она «приютила». Ей так и не предъявили
никакого обвинения, хотя трижды водили на
допросы. Молодые офицеры, годящиеся ей в сыновья
и представившиеся сотрудниками ФСБ, надевали
Розите «детские варежки на резинке». Это значит:
на пальцы одной руки — один конец оголенных
проводов, на пальцы другой — их другой конец. А
сами провода — через шею, сзади.
— Да, я очень кричала.
Признаюсь. Больно было, когда ток пускали. А все
остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их
раздразнить.
Фээсбэшники
приговаривали: «Плохо ты танцуешь. Подбавить бы
надо». И подбавляли, именуя «танцами» конвульсии
Розитиного тела. А Розита кричала все сильнее.
— А что они хотели, пытая?
Вам понятно?
— Нет. Они ничего
конкретного не спрашивали.
Тем временем родственники
Розиты через посредников получили от тех же
офицеров задание: искать деньги на выкуп. Им
объяснили: надо спешить — Розита плохо переносит
яму, может не выдержать. Сначала военные
запросили сумму, о которой сельчане (деньги на
выкуп тут теперь принято собирать всем миром)
сказали так: даже если продать все село, все равно
не расплатиться. Военные, на удивление, оказались
сговорчивыми и снизили сумму в десяток раз.
Спустя какое-то время деньги привезли, и Розита,
еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на
свободу, к полковому КПП.
Так кто же, выходит, она —
бабушка Розита из Товзени? Боевичка? Если нет, то
зачем держали? Если же да, то почему отпустили?..
Много вопросов. И самое время подвести первую
промежуточную черту: на территории военной
части, расположенной на окраине селения Хоттуни
Веденского района, где ныне дислоцируются 45-й
воздушно-десантный и 119-й парашютно-десантный
полки Министерства обороны, а также, в одном
флаконе, подразделения МВД, Минюста и ФСБ,
существует настоящий концентрационный лагерь с
коммерческим уклоном.
КАРТИНКА ВТОРАЯ.
ВОСПИТАТЕЛЬ ХРЮШЕК
Командир 45-го полка —
очень интересный и волевой человек. Полковник
прошел Афганистан и Чечню. Он костерит войну,
думает вслух о своих детях, вечно растущих
безотцовщиной, и готов закончить «вторую
чеченскую» сразу, с ходу, как можно быстрее — она
ему надоела нешуточно. Его позиция: пусть как
можно быстрее заработают гражданские власти — и
мы уйдем. Ну а пока в конце февраля, накануне Дня
защитника Отечества, мы гуляем по полку. Командир
показывает столовую — вполне симпатичную для
полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой
и всякой прочей снедью, что, по его мнению,
полностью исключает стремление вверенных ему
военнослужащих воровать у жителей скот.
Так и добираемся до
квинтэссенции — командир показывает ямы, куда
после «зачисток» швыряют чеченцев. Полковник
заботлив: он придерживает под локоток, чтоб не
свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма
выглядит точно так, как ее описывали
многочисленные сидевшие в ней люди. Где-то 3 на 3
метра, в неразличимую преисподнюю вьется веревка
— по ней положено выбираться на допросы.
Несмотря на мороз, от ямы несет специфически. Тут
так заведено: чеченцы должны оправляться себе
под ноги. И продолжать круглосуточно стоять на
той же земле. Хочешь — сидеть.
Такое впечатление, что
командиру очень неловко за все происходящее, и он
рассказывает удивительные вещи: как-то прилетел
в полк на проверку сам командующий группировкой
генерал Баранов, увидел стоявших на поле
задержанных чеченцев и приказал держать их в
ямах, первоначально вырытых под бытовой мусор. С
тех пор так и повелось. Полковник искренне
говорит:
— Но ведь мы туда только
боевиков сажаем. Не просто же людей...
— А зачем тогда
выпускаете? Уголовные дела не доводите до
логического завершения?
Эти вопросы повисают в
атмосфере. Как и тот, главный, уже превратившийся
в риторический: а почему вы, господа хорошие, наша
армия, спецназы, спецподразделения, СОБРы, РОВДы,
ВОВДы и все прочие, растыканные по Чечне, так и не
изловили Басаева, Хаттаба и прочую гвардию? И
лишь довольствуетесь их «хаммерами» и
«шевроле»?.. У полковника нет слов, кроме:
— Ты же сама все
понимаешь...
КАРТИНКА ТРЕТЬЯ.
ОЖИДАНИЕ АРЕСТА
Крепкий 50-летний горец
Ваха из селения Товзени — сейчас общественник, а
ранее работал в органах госбезопасности и также
учителем местной школы. Теперь он на
добровольных началах собирает сведения о
зверствах российских войск, и поэтому ждет
ареста и своей ямы каждую ночь.
Ваха знает ответ на
вопрос, не полученный у полковника. И
рассказывает любопытнейшие истории о
кратковременном пребывании в их селе Басаева с
его бригадой. Как все жители тогда надеялись, что
Басаева наконец-то обязательно арестуют... Басаев
был истощен, как и все его бойцы. И надо было
только захотеть... Но войска, до того стоявшие
плотным кольцом вокруг села, неожиданно отвели
прочь — ровно на время пребывания в нем Басаева.
И он ушел. Хотите — верьте,
хотите — нет... Но зато, как только бандиты ушли
дальше в горы, военные стали хватать и подвергать
истязаниям тех сельчан, которые не имели
никакого отношения к бандформированиям,
оставляя на свободе тех, кто действительно
замешан в крови... В селе-то ведь все про всех
знают.
КАРТИНКА ЧЕТВЕРТАЯ.
КРАСИВЫЕ ПОПКИ
Иса живет в
Сельментаузене. В начале февраля он также попал в
концлагерь на окраине Хоттуни. О его тело тушили
сигареты, ему рвали ногти, его били наполненными
водой пепси-бутылками по почкам. Потом скинули в
яму, именуемую «ванной». Она была заполнена водой
(зима, между прочим), и вслед сбрасываемым туда
чеченцам швыряли дымовые шашки. Иса выжил. Но это
удалось не всем.
Иса был не один в яме —
вшестером. Офицеры в младших чинах, проводившие
коллективные допросы, говорили чеченцам, что у
них красивые попки, и насиловали их. При этом
добавляли, что это потому, что «ваши бабы с нами
не хотят».
Эти самые чеченцы сейчас
говорят, что мстить за «красивые попки» — дело
всей их оставшейся жизни: «Лучше бы нас
расстреляли, чем...»
Иса так и не оправился от
шока — это заметно. Как и Розиту, потом его
отпустили — тоже за выкуп, который собирал весь
Сельментаузен. Но сначала вволю поиздевались еще
и над родственниками, собравшимися у КПП полка,
чтобы выяснить судьбу своих, уведенных в яму.
Конвейер мародерства и рэкета под маркой
«выявления бандитов» — бесперебойный. И, значит,
пора подводить следующую промежуточную черту:
вторая война в Чечне поменяла лишь вектор
творимых тут преступлений.
То, против чего была
объявлена «контртеррористическая операция», —
оголтелое заложничество, рабство и выкупы за
живой товар — все это теперь делают нынешние
хозяева положения, военные, силой оружия,
физического и психического насилия.
Мы сидим в единственной
крохотной комнатке Исы, где только нары и печка —
семья очень бедная, и нет возможности топить
вторую. Четырехлетняя дочка Исы с ужасом, не
отрываясь, смотрит на меня. В огромных серых
глазах щупленького истощенного существа — такой
взгляд, будто я медведь, пришедший ее съесть.
Жена Исы объясняет:
— Она видит, что вы — не
наша, той же масти, как те, которые при ней били
отца. И увели его.
КАРТИНКА ПЯТАЯ.
ПРОВЕРЕНО НА СЕБЕ
Прошло всего две минуты
после того, как мы расстались с командиром 45-го
десантного полка, и меня задержали.
Сначала больше часа
велели стоять прямо посреди разъезженного поля.
Потом прикатила бронированная машина с
вооруженными бойцами и старшим лейтенантом
неизвестной военной этиологии. Схватили, пхнули
прикладами — повезли. «Документы у тебя
фальшивые, твой Ястржембский — прихвостень
Басаева, а ты — боевичка», — так было объявлено.
Дальше потянулись
многочасовые допросы. Молодые офицеры, сменяя
друг друга, не представляясь и лишь вкрадчиво
напоминая, что они из ФСБ и командир им только
Путин, обернули дело так, что свобода
закончилась, звонить и ходить нельзя, вещи — на
стол... Самые омерзительные детали допросов
предпочитаю опускать — ввиду их полного
неприличия. Однако именно эти детали — палачи,
конечно, не могли этого и предположить — стали
главным подтверждением того, что все сообщенное
ранее чеченцами о мучениях и пытках — не ложь.
Периодически к рьяным
молодым подключался старшой — в чине
подполковника, со смуглым лицом и темными
туповатыми глазами навыкате. Время от времени он
отсылал молодняк из палатки, включал музыку,
которую считал лирической, и намекал на
«благополучный исход» мероприятия при некоторой
сговорчивости — уж позвольте не добавлять, в
какой форме.
В перерывах между
подполковником «молодые» издевались умело,
надавливая на самые больные точки: рассматривали
фотографии моих детей, не забывали сказать, что
бы с ними стоило сотворить... Так часа три кряду.
Наконец бывалый
подполковник, периодически рвавший рубаху на
груди — мол, кровь тут проливаю, сказал, глянув на
часы: «Пойдем. Буду тебя расстреливать». Вывел из
палатки, и была уже полная темень. Ни зги в этих
местах. Прошли недолго, и подполковник произнес:
«Кто не спрятался, я не виноват». И тут рядом все
заполыхало прерывистым огнем, заскрежетало,
страшно загремело и заухало. Подполковнику
понравилось, что я в ужасе присела. Оказалось, это
он подвел прямо под реактивную установку «Град»
в момент боевого залпа. «Ну пошли дальше».
И скоро из тьмы показались
ступеньки вниз. «Это баня. Раздевайся». Поняв же,
что эффекта никакого, очень разозлился, твердя,
что «целый подполковник к тебе всей душой, а ты,
гнида боевицкая, еще...» И добавил: «Помнишь? Кто
не спрятался, я не виноват... А?»
В баню вперся еще один
офицер — из ФСБ, он сам так представился.
Подполковник подвел черту: «Мыться не желает».
Фээсбешник брякнул на стол принесенные бутылки и
сказал: «Ну тогда я ее повел». И снова долго
водили по темному лагерю. Казалось, что туда-сюда.
Наконец опять велел спускаться по лестнице.
Это был бункер, ставший
мне прибежищем до самого освобождения днем 22
февраля.
На стене висел плакатик:
«119-й парашютно-десантный полк». И объяснения: 18
его военнослужащих удостоены звания Героя
России. Откуда-то принесли чай. Отхлебнула — и
тут же закружилась голова, ноги стали ватными, и
пришлось проситься за дверь — сильно рвало. В
туалет?.. Можно, но в сопровождении. «Жучки с тела
пойдешь в туалете сбрасывать», — так объясняли.
Требовала: предъявите
наконец обвинение, составьте хоть один протокол,
этапируйте в тюрьму, родные принесут хотя бы
зубную щетку и пасту... Нельзя! Боевичка! Работала
бы на нас — все бы у тебя было! А ты — ямы
смотреть! Гнида! Гадина! Ястржембскому заплатил
за тебя Басаев, Ястржембский заплатил твоему
главному редактору, и главный редактор послал
тебя сюда...
Утром 22 февраля в бункер
вошел офицер и сказал, что он — мой
сопровождающий до Ханкалы и у него все мои
документы и вещи, которые «сдадут в ФСБ». У
вертолета стоял тот самый подполковник,
попрощавшийся так: «Расстрелял бы тебя, моя бы
воля».
Когда машина села в
Ханкале, прямо у люка меня стали отбивать у
сопровождающего какие-то другие офицеры. Они
оказались сотрудниками военной прокуратуры
Грозного, за что я им крайне признательна, иначе
сидеть бы мне опять под присмотром очередного
фээсбэшного офицерья, подорвавшего психическое
здоровье на «контртеррористической операции». В
прокуратуре дала все объяснения, сопровождающий
также был допрошен, и оказалось, что, кроме моего
аккредитационного удостоверения
№ 1258, 12 января 2001 года
выданного аппаратом помощника президента РФ
Сергея Ястржембского, у него ничего при себе нет.
Значит, смуглый подполковник пошло лгал. Ни
вещей, ни диктофонных кассет, ни фотопленки —
офицеры все стырили в полку под Хоттуни.
Написала соответствующее
заявление на имя прокурора с требованием
привлечь к ответственности своих пленителей и
мучителей. Аккредитацию сдала прокурору для
проведения официальной экспертизы — чтобы
расставить точки над «i»: подлинной она выходит
из недр ведомства господина Ястржембского или
фальшивой. Прошла медицинское
освидетельствование в Ханкалинском госпитале,
по собственному желанию и стремлению, дабы
исключить в дальнейшем любые фээсбэшные
инсинуации.
Кошмар закончился полетом
в Моздок, откуда члены правительства Чеченской
Республики и лично его председатель Станислав
Ильясов быстро перебросили в Пятигорск.
Вот так клочки и
разрозненные картинки соединились в единое
целое, и пора подводить окончательную черту...
Это, друзья, все — в нашей
стране. В данный с нашей жизнью момент. При
действующей Конституции. При «волевом»
президенте — ее гаранте. При не вымершей
Генпрокуратуре. Правозащитниках: общественных и
официальных. Седом красивом лорде, замучившемся
гонять из Страсбурга в Чечню и обратно... Но все на
месте — ямы, «детские варежки», «танцуешь плохо»,
«кто не спрятался — я не виноват»... И никто не
посмеет сказать, что я этого не видела, не
слышала, не осязала. Проверено на себе.
Продолжение
отчета о командировке — в следующем номере.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
6.02.2001
|
|
|