ЖИЗНЬ НА ИЗНОС

АННА
СТЕПАНОВНА
ПОЛИТКОВСКАЯ
(30.08.1958 – 07.10.2006)

•
БИОГРАФИЯ
•
ПУБЛИКАЦИИ
В «НОВОЙ ГАЗЕТЕ»
•
СОБЫТИЯ ПОСЛЕ…
•
АУДИО / ВИДЕО
•
СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
•
ВАШЕ СЛОВО
•

ЖИЗНЬ НА ИЗНОС
Восемь лет сахалинский фермер живет на каторге

       Злой островной ветер, кажется, выдувает из тебя всю душу — твое тепло, добро, стыд, да и материковую самоуверенность в придачу. Но и на этом Сахалин не успокаивается — дело ветряного растления человеческой сущности довершает солнце. Оно тут грубое, прямолинейное, появляется как большой сюрприз и обходится без тени. Пять лет — и крепкие вроде бы дома разваливаются, как карточные. Не жизнь, а каторга.
       Именно здесь, в самых гиблых местах, где пролегали исконно каторжные тропы, — на севере Сахалина, в его Анивском районе — фермер Геннадий Мартынов пытается доказать миру и себе, как здорово быть в России вольным животноводом.
       Мартынов работает так, что рядом с ним все разговоры о чьих-то усталости или переутомлении кажутся смешными. От зари дотемна — в поле, на дойке, на пастбище — везде. А потом еще летит на стареньком авто в Южно-Сахалинск доказывать островным чиновникам, как правильно писать слово «фермерство» и почему надо делать так, а не наперекосяк... Жизнь — на износ, а точнее, как принято сейчас говорить, — навынос.
       — Но зачем так уж мучиться? Зачем вам, уроженцу Абхазии, а после горожанину Джамбула, такая нечеловеческая жизнь? Может, бросить все? Ведь остались же на белом свете тысячи теплых городов и поселков. Да и работ, начинающихся когда угодно, но только не в четыре утра ежедневно... — это был первый, а позже выяснилось, и главный вопрос Мартынову. Весь остальной наш разговор превратился в длинный ответ на него.
       — Тепло — это здорово. Неполевая работа — еще лучше. Но тут у меня есть главное — воля. Во всем, — начинает Мартынов.
       — Да какая же это, собственно, воля, если на каторгу смахивает?
       Но Мартынова не свернуть — у него своя философия:
       — Кормлю молоком и мясом несколько предприятий в Южно-Сахалинске. Устанавливаю цену сам — она ниже, если сравнить с городскими. Зачем? Потому что понимаю: люди вокруг очень бедные, и надо сделать так, чтобы им были доступны мясо и молоко. Иначе вырождение нации неминуемо. Так что и я своим собственным образом делаю добро миру. Но если бы я был обычным продавцом, а не самостоятельным фермером, подобный стиль жизни мне был бы просто недоступен. Стоял бы за прилавком, торговал по велению хозяина — и все. А сейчас я сам себе указка.
       Чтобы делать молочно-мясное добро для малообеспеченных сахалинцев, Мартынов держит 36 голов крупного рогатого и обихаживает 28 гектаров кормовых лугов вокруг. Он считает это соотношение голов и гектаров совершенно неэффективным, однако именно такие ограничения ввели власти.
       Помимо филантропии за мартыновской душой — семья. Жена Татьяна, в прошлом — модельер обуви, и два взрослеющих сына-студента. Для них Мартынов выстроил дом — центр его личного мироздания и модель собственного миропорядка. Процесс возведения затянулся на все последние восемь лет, прошедшие с того самого момента, как он явился на это жуткое сахалинское неудобье, выделенное под «развитие фермерских хозяйств». Тогда в руках у него был один топор — а вот теперь дом стоит!..
       Между прочим, из ряда вон выходящее строение — дом у фермера выкрашен в ярко-оранжевый цвет. На это имеются и объяснения:
       — Специально подбирал краску, чтобы выделиться из окружающего пространства: так хочу!
       Что ж, получилось — мартыновский дом прямо-таки выпрыгивает из повсеместно серого пейзажа, где не предусмотрено места природно-апельсинным тонам. Его заприметишь за десяток километров и обязательно подумаешь: там происходит что-то невероятное, противное окружающей монотонности.
       Впрочем, внутри дома — полная, разительная противоположность внешнему вызову. Не просто скромно, а прямо-таки по-пуритански. Окна голые, без занавесей, стены беленые, как в примитивной крестьянской избе, осветительные приборы — «лампочки Ильича». И больше ничего?..
       — Но какой смысл так горбатиться, чтобы так продолжать жить? Неужели прибыли совсем нет?
       — Прибыль, конечно, есть, но смысл именно в подобном стиле жизни — огромный. Хотя я лично — человек, как все. Тоже хочу жить шикарно — раз в год обязательно съездить отдохнуть в теплые края. Еще — иметь наемных работников, на которых можно спокойно оставить хозяйство. Но сейчас мне это недоступно — я учу детей... Пошли наверх.
       Попадаем в огромную пустынную комнату. Вдоль стен даже не кровати, а простые лежанки. А среди этого полного отсутствия каких-либо осязаемых признаков хотя бы относительного благополучия — компьютер. Он и есть единственная и главная ценность дома, пусть даже его цивилизованный вид совершенно не совместим с подчеркнуто примитивным убранством, с коровником под окном, с углем, которым топится оранжевое жилище.
       Естественно, у Мартынова и на компьютер свой философский взгляд. Оказывается, у него именно так сыновья учились, компьютер стал для них настоящим окном в мир. Ну а сам фермер тоже не отстает — заразился писанием статей в газеты о том, как правильно обустроить мир вокруг.
       Теперь оба парня — в городе. Здесь и разгадка, куда деньги, фермерством заработанные, деваются. Прибыль Мартынов пускает на то, чтобы дать первоклассное, современное, востребованное сегодня образование сыновьям. Двадцатилетний Артем учится на юрфаке Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного госуниверситета. (»Моя слабость — юриспруденция!» — комментирует старший Мартынов.) Двадцатидвухлетний Денис — будущий аудитор, получает специальность в местном филиале Московского коммерческого института.
       — И это тоже была моя воля!
       Дело жизни для сыновей почти единолично выбирал отец — он не скрывает, что, как принято в Абхазии, главные решения и в их семье принимает глава рода.
       — Я коров выучился доить (а до фермерства ничего подобного не умел вообще), больше всего желая дать детям образование. Многие ли у нас на Сахалине могут похвастаться сегодня, что способны выучить детей? А я, Мартынов, смог! Знаю, если бы сейчас продолжал жить в городе и тянуть общую нищую лямку — ни о чем подобном не было бы и разговора. Ведь бесплатно у нас учатся только дети местной знати.
       — А теперь — о главном, — продолжает Мартынов. — Так или иначе, но у меня все в порядке. Да, можно мне пожелать больше денег, но воля-то уже при мне. А что у нас со страной?.. Такой, как я, в ней по-прежнему — исключение из правил. За эти годы я не разорился, как большинство из тех, кто в 1991 году получил землю от новых демократических властей, только потому, что умею додавить всех, кого требуется. Для этого постоянно пишу в газеты, выступаю по телевидению, брожу по чиновникам, предлагаю, требую, ору! Я выучился жить вопреки обстоятельствам. Но страна-то как? Отвечу — никак. За десять лет мы не сдвинулись с реформами.
       — Но ведь, как ни крути, ваша собственная биография — и есть доказательство, что это не так?
       — Вы абсолютно не правы, — убежден Мартынов. — Ничего не меняется в лучшую сторону. Вот как я сюда, на землю, с топором пришел, а чиновничьи инструкции с коррупцией обкладывали меня со всех сторон — так и осталось до сих пор. Если не можешь разрубить их — сворачивайся. Скажу только о своих соседях. Мы здесь обосновывались втроем. Рядом со мной кореец землю получил — очень трудолюбивый человек. Где он сегодня? Ушел — сил не осталось прорываться сквозь российскую рутину. Другой фермер-сосед — Дамир Ишкинин, бывший спортсмен, очень волевой человек. Как он старался! А хозяйство сейчас — на грани жизни и смерти. Очень ему плохо, а причина та же: государство делает все, чтобы отечественному сельхозпроизводителю не дать возможности развернуться. Не исключаю, я во всей округе скоро останусь совсем один фермер!
       Судя по характеру Мартынова, битва с властями будет до последней капли чиновничьей крови. Геннадий согласно кивает:
       — И заметьте — почему. Я воюю за свое право быть вольным. Я воюю только за право быть самим собой — и это очень важно! Если бы таких, как я, вольнолюбивых, было больше, уже переломили бы хребет и коррупции, и чиновникам.
       Итак, перед нами — еще один вариант бизнеса по-русски. Где Мартынов — сам себе царь и бог. Где власти противные, как везде: хотят денег и подарков. Где жить бывает невыносимо. Однако есть высочайшая плата за способность все это выносить — это свобода и воля. А значит, она, правда жизни, по-прежнему заключена в проклятом надоевшем «вопреки», в вечном геройстве, на которое обречены все мы, желающие жить хотя бы прилично.

       Анна ПОЛИТКОВСКАЯ. Остров Сахалин
       14.06.99, «Новая газета Понедельник» N 21